Чрезвычайное оживление еб*нутых всех мастей (всех проектов), и их срачей между собой — вот истинный признак того, что социосистема «Украина» заходит в полосу очередного кризиса развития.
На надломе армия (состояние кадров не согласуется с выбранной моделью развития), на надломе — сама модель государственности (парламентская? президентская? смешанная?), и опять актуализирована вечная национальная проблема — неспособность провести в жизнь принятые судьбоносные решения.
У нас тут любят поговорить за хунту, но в реальности, Украина — чрезвычайно слаба.
Это касается власти, то же самое — у народа и всех его прослоек.
Слабость интеллектуальная, слабость волевая, ресурсная, прогностическая, всякая.
Волевая слабость — имеет железный признак — это действия против своего же лучшего решения.
Она тесно связана со слабостью интеллектуальной, ибо мышление — волевой акт, а действия выполняются под управлением сознания.
Знаем направление, не можем идти.
Через две попытки сомневаемся уже в самом направлении.
Интеллектуальная немощь, как бледная спирохета, поглотившая Украину, имеет своё объяснение.
Это плата за приверженность простеньким мифологическим картинам мира.
Вообще, война и кризисы должны вызывать усложнение рефлексии и картины мира.
Маргиналы всех проектов отчаянно работают на их упрощение.
Это потому, что они не справляются со сложными задачами и стремятся низвести мир до своего уровня.
А он издевается в ответ.
Кризис продлится годика два.
Нет, это не потому, что выборы. Точнее, не только потому. Скорее выборы — проекция кризиса, но вообще-то, это взаимообусловленные категории.
В результате, социосистема «Украина» или надломится (и создаст себе условия для проигрыша региональной конкуренции), либо выйдет более крепкой и готовой к дальнейшим испытаниям.
В любом случае — потери неизбежны.
Колбасить будет сильно, мало не покажется.
Главным уроком станет понимание, что ресурсов на поддержание социосистемы «Украина» в моносостоянии — нет.
Транзитные государства, да ещё на разломе геополитических плит, могут уцелеть как моно-системы, только ценой чрезвычайной внутренней жёсткости.
В нашем варианте это означает включение по полной механизмов подавления политической альтернативы, что очевидно, закончится бунтом в кратчайшие сроки.
Если не выходит с жёсткостью, а в крови — анархизм, то брать приходится гибкостью.
Тогда, системы, колеблясь на разломе, сможет существовать и развиваться.
Кризис ближайших полутора-двух лет имеет своей главной задачей ввести в политический оборот страшное слово «федерация».
Или даже — «конфедерация».
Если бардаком нельзя управлять, его приходиться возглавлять.
Оба этих слова страшно подпорчены в нашем дискурсе Кремлём.
Но не использовать что-либо, подпорченное Кремлём, означает тотально зависеть от Кремля.
Состояние дел и генетика таковы, что если конфедерация не произойдёт де юре, то она возьмёт своё де факто.
Она и так берет своё де факто.
Невозможно построить здоровую экономику, если каждая смена власти означает смену внешнеполитического и внешнеэкономического курса и внутренних политэкономических практик.
В такой ситуации, всякое распределение всегда будет рывком на хапок, от выборов до выборов, а длинные производственные цепочки, политическая и юридическая преемственность, которая и является залогом создания общественного доверия, а значит — и продуктов с высокой степенью разделения труда (и добавленной стоимостью) — невозможна.
Данная дискуссия уже началась.
Она демонстрирует всю ту же интеллектуальную слабость.
Вместо честных судов и преемственности политики, которые одни и способны породить общественное доверие, как продукт предсказуемости результатов своей политической и хозяйственной деятельности, предлагается суррогат в виде Нового общественного договора — очередной бумажки, как будто Будапештского меморандума было мало.
Вместо содержательной дискуссии по конфедерации, и о бесплодности бесконечных попыток перевести Одессу на украинский, а Тернополь — на русский, ложная дискуссия о парламентской или президентской форме правления.
У меня для вас сюрприз — транзитные государства в виде парламентских республик не выживают.
Ибо федерализация начинается тогда на уровне сессионного зала, потом переходит в правительство, а потом — на улицы.
Вообще, Украина — место созданий квази-дискурса по квази-решениям квази-проблем по квази-поводам.
Все это — от трусости.
Сколько пиздежа вокруг реформ и спасения, и никто не в силах признать реальность цивилизационного разделения по Днепру.
А есть ещё причерноморский субэтнос — Одесса, Херсон, Николаев, а есть анклав Мариуполь —
Мелитополь, а есть эксклавы Закарпатья и Заднестровья, отдельная Харьковская и Черновицкая республики с их гонором, и специфика самого Киева.
Кто у нас вообще без специфики?
Мы — как Германия, минимум, и как Швейцария — не меньше.
Но ссошно.
Будем пиздеть о чем угодно, о двухпалатном парламенте, о конституанте, только не о реальности.
Но тут приходит Усик и взламывает зассанные страхом мозги.
Усик — ходячая конфедерация.
Из Симферополя, да по-русски, да с флагом на плечах, да с полублатной цитатой — да за Украину. И оселедец. И «славянское братство». И «Крым это Крым».
И мелкие засуетились, закричали, задёргались. «Чому не державною?!»
Ссымся, ссымся смотреть реальности в глаза.
Страшно прослыть агентами Кремля и Медведчука? Страшно говорить о том, что есть?.. между прочим, умение работать с тем что есть — главная доблесть европейской культуры.
«Отказываться от честности — отказываться от основного источника силы» — говаривал Сократ.
Мне не страшно.
Я говорю.