Роман Комыза, сооснователь и председатель совета в Center for Economic Integration and Sustainable Development
В августе Украина традиционно отмечает годовщину обретения независимости. Казалось бы, сам этот факт, формально давно уже признанный не только внутри страны, но и во всем мире, не должен теперь ни у кого вызывать сомнений. И, честно говоря, любая теоретическая дискуссия на эту тему до недавнего времени, вряд ли, имела бы какой-либо практических смысл.
Но все изменил 2014 год…
Потеря части территории вследствие российской агрессии и гибридной войны, сделали явным многое из того, что ранее было если не тайной, то, по крайней мере, не представлялось в украинском массовом сознании со столь очевидной ясностью. К сожалению, за три с лишим года конфликта, государство так и не выработало как сколько-нибудь внятной позиции по Донбассу и Крыму, так и не представило аргументированной формальной оценки самой войны. В то же время, утверждение о том, что этот конфликт есть, по сути, ни что иное, как война за независимость, находит все больше сторонников как среди лидеров общественного мнения, так и в кругу официальных лиц. И если это так, то тогда закономерно возникает вопрос: а когда же, собственно, Украина стала зависимой? Зависимой от кого? И была ли она независимой вообще?
Для того, чтобы разобраться в этом вопросе, сделаем небольшой экскурс в историю.
Итак, 24 августа 1991 года, Верховная Рада УССР принимает исторический документ: «Акт проголошення незалежності України». До этого была «Декларація про державний суверенітет України» от 16 июля 1990, а после этого — Всеукраїнський референдум от 1 декабря 1991 года. Но именно Акт провозглашения независимости стал отправкой точкой, создавшей новую правовую реальность для страны, которая сегодня называется Украиной, а именно:
- УССР юридически прекратила свое существование;
- была создана «самостійна українська держава — Україна»;
- была официально провозглашена независимость Украины.
Вполне логично считать, что тогда, в августе 1991-го, речь шла о независимости от государства, чей суверенитет до того распространялся, в том числе, и на территорию новообразуемого субъекта международного права (т.е. Украины). Этим государством на тот момент был, конечно же, СССР. Но, как известно, вскорости происходит целая череда знаменательных событий.
Так, 8 декабря 1991 года в беларусских Вискулях подписывается «Соглашение о создании Содружества Независимых Государств» (т.н. Беловежское соглашение), согласно которого, как известно, «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование». Затем, 25 декабря 1991 года Президент СССР М. С. Горбачёв объявляет о прекращении своей деятельности на посту Президента СССР. А уже 26 декабря 1991 года Совет Республик Верховного Совета СССР (орган, не предусмотренный, кстати, Конституцией СССР) принимает Декларацию о прекращении существования самого СССР в связи с образованием СНГ.
Таким образом, независимость молодой Украины, имевшая тогда своей естественной целью разорвать нити прямого политического влияния, тянувшиеся напрямую от союзных органов власти (включая вмонтированные в них структуры КПСС), оказалась в достаточно интересном положении. С одной стороны, провозглашение независимости состоялось и обрело практический смысл. С другой же стороны, независимость свалилась на голову молодого государства без какой-либо вооруженной борьбы, без серьезного внешнего и внутреннего противостояния, а также без особых усилий в деле признания своего суверенитета со стороны главных геополитических акторов. Кроме того, вторая сторона предполагаемого конфликта интересов (т.е. Союз ССР) вскорости прекратила свое существование, протянув не более 4-месяцев с момента провозглашения независимости Украины, при этом, (a) не оспорив ее, (b) не отправив свои вооруженные силы для подавления украинского «сепаратизма» и (c) не создавая ей каких-либо иных существенных препятствий.
Так получилось – Союз рухнул… Известно, почему все так произошло, и я не пытаюсь открыть здесь что-то новое. Я лишь хочу опереться на известные события как на состоявшийся факт.
Итак, независимость, которая по определению была независимостью от союзного центра (т.е. от СССР), стала реальностью, в то время как сам СССР ушел в геополитическое небытие. Казалось, история дает народу бывшей союзной республики невиданный по свей легкость и щедрости шанс стать, наконец, на ноги в качестве самостоятельного и действительно независимого государства. Но был ли тогда этот народ готов к тому, чтобы стать единой политической нацией? Сформировалась ли тогда устойчивая национальная идентичность, которая могла бы стать основой нового государства в старых границах бывшей союзной республики? И, самое главное, заметил ли кто-нибудь тогда, в эйфории от свалившегося на голову суверенитета, что независимость просто валяется под ногами, о ней лишь заявили, но ее не взяли фактически.
А в это же время, другая бывшая союзная республика — РСФСР, а ныне — Российская Федерация, которая также де-юре обрела свой суверенитет в результате развала СССР, стала делать первые шаги в деле становления своего государства. Как известно, именно РФ считается главным правопреемником СССР в сфере международного права, унаследовав его место постоянного члена в Совете Безопасности ООН, оставив у себя весь ядерный потенциал бывшего Союза (включая, кстати и украинскую часть арсенала), а также многое-многое другое, которым, однако, по сравнению с первыми двумя пунктами можно было бы вполне пренебречь.
Так вот, несмотря на это очевидное обстоятельство, имея в виду статус РФ как правопреемника СССР, украинцы, в основной своей массе, никогда не считали Россию активным кредитором в каких-либо притязаниях на свой суверенитет. А если и считали, то относились к этому несерьезно, полагая, что это лишь безобидное наследие «имперского» прошлого. В самом деле, с чего бы это вдруг? Союза больше нет, а новая Россия — всего лишь такая же бывшая союзная республика и все существующие разногласия — это не более, чем экономика, или же напускная политическая игра, направленная, опять же, на чисто экономические цели.
Но вопрос не в том, как ты относишься к своему суверенитету, и даже не в том, как к этому суверенитету относятся другие. Вопрос в том, что ты делаешь для того, чтобы твой суверенитет обрел реальное наполнение.
И только те реальные вещи, в результате которых устраняются зависимости и создаются множественные альтернативы для свободного маневра, и есть, собственно, независимость. А в этом смысле, за четверть века своей формально независимой истории, Украина не сделала ровными счетом ничего (если не сказать большего).
Однако, вернемся снова к России.
Несмотря на очевидность тех фактов, которые легли в основу развала СССР, где украинское руководство играло хоть и немаловажную, но и далеко не основную роль, отношение России и россиян к данным событиям имеет ряд существенных отличий. И главным отличием, на мой взгляд, является то, как воспринимается форма этого т.н. развала. Для того, чтобы лучше понять, что я имею в виду, приведу простой пример из личного опыта общения с россиянами еще в середине 90-х, когда вопрос подходил к теме развала Союза и всему, что было связано с этим. Так вот, по этому поводу со стороны россиян мне часто приходилось слышать примерно такую фразу: «ну это же вы отделились…». Еще тогда эти слова немного резали слух, но поскольку далее не следовало никаких выводов, то этому никто не придавал значения. Я слышал нечто подобное многократно и от разных по своему социальному статусу людей. И всегда смысл был примерно один: «ВЫ отделились».
Теперь, если посмотреть на этот чисто бытовой подход как бы с философской точки зрения, то станет очевидным та разница, с которой смотрят на процесс развала СССР, и, следовательно, — обретения суверенитета своих стран, в Украине и в России. Так, россияне, в основной своей массе повторяющие мантру «вы отделились», делают ставку на т. н. способ выделения, когда одно государство отделается от другого, а первоначальное сохраняется без существенных изменений, за исключением потери части своей территории. Украинцы же долгое время являлись, в основном, сторонниками концепции разделения, когда одно государство распадается на два или более новых самостоятельных государств. При этом старое государство прекращает свое существование.
Я говорю сейчас, прежде всего, о ментальных подходах, основанных на внутрисоциальном представлении, а не о возможностях найти для них правовое обоснование (хотя и это вполне реально).
Так вот, разница в подходах к становлению суверенитета и, главное, то, какие практические шаги в последующем были предприняты правящими элитами двух бывших республик СССР, во многом объясняют то, где оказались Украина и Россия в 2014 году. И здесь я хотел бы выделить несколько важных моментов:
- украинская независимость, как повисшее в воздухе эхо от праздничного салюта, долгое время оставалась нетронутой лишь потому, что до нее никому просто не было дела;
- Россия формально и фактически является правопреемником СССР на мировой арене;
- в восприятии основной массы россиян образование суверенной Украины есть «отделение», т.е выделение из того, что осталось и продолжает существовать, а не разделение того, что прекратило свое существование.
Когда говорят, что правящий российский режим пытается воссоздать Советский Союз, то это лишь отчасти верно. На самом деле, в российской ментальности СССР никуда и не пропадал. Исчезли КПСС, Госплан, запрет частной собственности и ограничения на выезд за рубеж. Но все, что касается отношения к территориям и народам, осталось без изменений. Современная Россия является не только официальным правопреемником СССР, но и прямым идеологическим продолжением оси РИ-СССР-РФ, с точки зрения которой независимая Украина — это не просто фантомная боль имперского прошлого, а кровоточащая рана на теле все еще живой и здравствующей империи, жаждущей скорейшего воссоединения своих отколовшихся частей.
При этом, в конечном итоге, для нее не так важно в каком статусе это воссоединение произойдет. Важна сама возможность и определенная степень контроля. В одном случае, это прямая аннексия и включение части или всей территории в состав РФ (как это произошло с Крымом). В другом – это Союзное государство (как с Республикой Беларусь), в третьем – Евразийский экономический союз (Беларусь, Казахстан, Россия, Армения, Киргизия), а в четвертом – условно «независимый», но, фактически, полностью управляемый из центра сателлит, где поддерживается лояльный марионеточный режим. Для всего остального на постсоветском пространстве, что не вписывается хотя бы в одну из этих схем, уготована роль врага.
Помимо ментальных оснований, уходящих корнями в российскую историю, во всем этом есть и вполне рациональные мотивы, некоторые из которых я описал в статье «Решительная в своей нерешительности, всесильная в своем бессилии: Европа и украинский кризис«.
Игнорирование этих предпосылок всегда было смертельно опасным для любых проявлений хрупкой украинской государственности. Но даже в 90-е, когда, казалось, сама судьба преподносит такой шанс, элиты, а вместе с ними и все украинское общество, мягко говоря, потеряли время впустую, переоценивая значение формальных инструментов международного права. Хотя, скорее, дело даже не в этом, а в тотальной бессубъектности, в очередной раз поставившей Украину на грань выживания. Подробнее я об этом писал в статье Сон, вызванный долгим ожиданием затянувшихся украинских реформ, за секунду до пробуждения, а также в дополнении к ней.
Очевидно, что суверенитет каждого государства не существует в вакууме. Есть внешняя, порой довольно агрессивная среда, которая определяет возможность самого существования и дальнейшую судьбу отдельно взятой нации. И Украина здесь не исключение. Иными словами, есть мировое сообщество, в котором обитает множество государств и все они имеют возможность влиять друг на друга. Получив признание своего суверенитета, нация не может расслабиться, полагая, что это навсегда. Ведь акт признания не бывает основан на геополитическом альтруизме. Или вы заставляете признать ваш суверенитет силой (под угрозой ее применения) или убеждаете остальные нации, почему им это выгодно.
В современном мире третьего не дано.
Возвращаясь к принципам Ж. Бодена, вспомним, что «суверенитет есть абсолютная и постоянная власть в государстве». Но всякая власть не есть самоцель. Власть – это средство реализации определенных интересов. Собственно говоря, ради этих интересов и затевается то, что называют суверенитетом. Тогда зададим себе вопрос: какие интересы позволяет удовлетворить данный украинский суверенитет? И, главное, чьи это интересы?
Напомню, что «интересы» есть категория, общая для классов мотивации и субъектности, о чем более подробно можно почитать в моей статье «Государство как пространство», люди и интересы. Украинская власть и вместе с ней украинское государство, в том виде, в котором оно существует по сей день, представляет собой пул интересов очень ограниченного числа людей. Реализация такого суверенитета до сих пор опирается на независимость или, наоборот, зависимости, исходя из выгод, относящихся к этому узкому кругу, но никак не всего общества. Соответственно, то, как реализуется внешняя политика, напрямую зависит не столько от фамилий тех, кто в данный момент находится у руля, сколько от того, как вообще выстроена вся иерархия интересов внутри украинского общества.
Национальные интересы выражаются в усилении политического влияния страны и получении благодаря этому дополнительных преимуществ, связанных с международными источниками капитала, сырья, рабочей силы, в возможностях конкуренции на внешних рынках и т.д. (подробнее см. статью «О власти, насилии и государстве«). Но когда во главу угла ставятся сиюминутные интересы бессубъектной, по сути, элиты, такая страна всегда выполняет роль ведомого, неминуемо теряя свои традиционные рынки, испытывая проблемы, связанные с утечкой наиболее ценного интеллектуального капитала и очень часто становясь жертвой военной агрессии.
Вот почему, по совокупности факторов, независимость Украины страдала и, во многом, до сих пор еще страдает от дефицита устойчивости в таких сферах соприкосновения с ее суверенитетом, как внешняя политика, политическая система, экономика, безопасность, правоохранительная и судебная системы, информационное пространство.
Пробоины независимости, оказавшиеся в теле Украины с самого момента ее обретения, неправильно объяснять только лишь затянувшейся игрой в «многовекторность» и нейтралитет. Отсутствие прогнозируемых союзнических отношений, основанных на четком понимании взаимных выгод; чрезмерное полагание на «бумажные» гарантии в сфере международной безопасности (вроде тех, что составляют предмет т.н. Будапештского меморандума) в ущерб гарантиям, основанным на комплексной заинтересованности, включая экономические выгоды партнеров и союзников, — все это, скорее, следствия, а не причины.
Суверенитет Украины все годы независимости подтачивал червь деструктивной внутренней политики, основанной на низкой вовлеченности большинства в политический процесс и тотальную олигархизацию властной надстройки. Средний класс, вследствие общей неорганизованности и размытости контуров своего ареала, до сих пор так и не смог реализовать свой интерес через инструменты политики. Во многом, благодаря именно этому мы имеем множественные дефекты, относящиеся к избирательной системе, форме правления и системе сдержек-противовесов, в том числе, в самой Конституции (подробнее см. тут: «Выборы абсурда. Как вырвать Украину из века потерянного времени«, тут: «Зачем нужен премьер-министр«, если есть президент? и тут: «Почему бывают законы, которые не работают«).
Тот же суверенитет, только в его экономическом воплощении, де-факто стал финансовым донором олигархических структур, изначальная неэффективность которых привела к получению контроля над украинской экономикой со стороны иностранных субъектов, включая компании, прямо или косвенно управляемые правительствами других государств (например, с российским капиталом).
При этом, я здесь говорю не об иностранных инвестициях, что, в общем-то, для экономики хорошо, а о концентрации в руках таких компаний критически важных украинских экономических активов в финансово-банковской сфере, топливно-энергетическом комплексе, сферах телекоммуникаций и т.д.
В дополнение к этому, украинский суверенитет годами системно расшатывала иностранная агентура, добивала коррупция в судебной и правоохранительной системе, удерживала в неадекватном мировоззренческом и информационном состоянии вся существующая медийная инфраструктура. Такая реализация суверенитета не может считаться реально независимой. Не удивительно, что, когда критическая масса внешних факторов, подталкиваемых изменениями в мировой экономике и геополитике, пришла в движение, вся фейковая составляющая суверенитета упала к ногам агрессора. Выстояло только то, что было настоящим.
В конце концов, гибридный формат независимости, установившийся после 1991 года, рухнул, и 2014-й можно считать точкой отсчета ее нового состояния. Но несмотря на ту непомерную цену, которую Украине уже пришлось заплатить, полноценную независимость еще только предстоит наполнить реальным содержанием. В первую очередь, в вопросах экономики, представляющей сейчас ее самое слабое звено. И это именно тот случай, когда надо «бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте, а, чтобы попасть в другое место нужно бежать вдвое быстрее».
