Алексей Федченко – священник и координатор Центра взаимопомощи «Спасем Украину. Это христианская платформа для евангельских протестантских церквей Украины, цель которой помогать людям. Сегодня работа организации нацелена в основном на помощь переселенцам с Восточной Украины, а также населению, что остается на оккупированных территориях или вблизи линии разграничения с украинской стороны.
Для Алексея волонтерство на Донбассе началось с эвакуации детского дома со Славянска. Дальше – просьбы о помощи, эвакуация детских домов, домов семейного типа, а потом всех подряд. Со временем инициатива превратилась в благотворительный фонд.
Алексей Федченко находится в постоянном контакте, как с переселенцами, так и с теми, кто остается на Донбассе, на оккупированной территории или вблизи линии разграничения. Говоря о конфликте на Востоке, он в первую очередь говорит о людях и о человечности.
— Чего, по Вашему мнению, следует ожидать в ближайшее время на Донбассе: эскалации конфликта или все-таки перемещения поиска решения в политическую плоскость?
— Я скорее склоняюсь к тому, что конфликт перейдёт в политическую плоскость. Но это не значит, что обстрелы прекратятся. Посмотрите на Сектор Газа: поиск решения конфликта давно осуществляется в политической плоскости, но вооруженные противостояния случаются и по сей день. Думаю, что и у нас нечто похожее будет длиться еще некоторое время. Учитывая то, как правительство приводит в порядок линию разграничения и режим ее пересечения, все, наверное, идет к тому, чтобы договариваться и останавливать конфликт любыми силами.
— Если все-таки усилится угроза эскалации… Хотелось бы поговорить об эвакуации, поскольку Вы в течение последнего года вывозили людей из зоны боевых действий. По сути, до последнего времени эвакуация местного населения осуществлялась усилиями волонтеров и какого-то заранее подготовленного плана не было. Насколько мне известно, только в июне впервые совместно с представителями власти была организована эвакуация жителей Марьинки и Красногоровки, но люди ею не воспользовались. Так существует ли отлаженный механизм эвакуации, и готово ли население?
— Все, кто хотел выехать, уже это сделали. В основной массе. Почему так произошло в Марьинке и Красногоровке: те жители этих городов, которые хотели выехать, были эвакуированы зимой. Те же, кто пережил зимний период без света, отопления и под обстрелами, не воспользовались предоставленной в июне возможностью просто потому, что не было желания.
— Почему люди остаются, несмотря на отсутствие условий и угрозу для жизни?
— А где есть условия? На сегодняшний день не существует четкой программы для переселенцев. Люди выезжают в никуда. Программа, за которую было ответственно Минсоцполитики, а потом МЧС, не сработала. Потому что перечень жилья, который предоставили западные и центральные регионы, никто не проверял. И когда мы начали его проверять, оказалось, что большинство не пригодно для эксплуатации на сегодняшний день. Во многих случаях в это жилье надо вкладывать деньги. Поймите, не так уж много людей психологически готовы начинать жизнь с нуля на новом месте. Другой фактор – это неопределенность: как долго человек будет владеть предоставленным жильем, в которое он вложил деньги. Четкого механизма тоже нет. Эти вопросы решались в индивидуальном порядке с местной властью. То есть механизма для переселенцев как такового нет.
— Его не выработали за год времени?
— Им по сути никто не занимался. Государство нацелено на улаживание конфликта. Вы же понимаете, какое мы получили государство – голое, босое, оборванное и обворованное. Что мы хотим от государства, которое разбалансированное, коррумпированное, у которого нет специалистов, стратегии?
— Какие еще сегодня остаются проблемы у тех, кто выехал из оккупированных регионов и не вернулся?
— Проблема жилья, трудоустройства. Эти проблемы были свойственны всем регионам и до конфликта на Востоке. Сейчас их масштаб увеличился, а механизма решения как не было, так нет и сегодня.
— Хорошо, а чего удалось достичь общественным организациям, таким как «Спасем Украину», координатором которой Вы являетесь? Ведь вы не на том этапе, на котором были летом прошлого года.
— Тех людей, которые обращались к нам, мы расселили. Я против того, чтобы создавать зоны компактного поселения в городах, накапливать там людей, чтобы они деградировали, стимулировать в них лень, чувство потребительства. В наших пунктах компактного поселения действуют определенные правила. Человек приезжает, мы селим его на 21 день. За это время мы изучаем его социально-психологический портрет и в зависимости от него подбираем человеку жилье. Если человек способен выжить в таком большем городе, как Киев, пожалуйста. Если нет, если он не настолько продвинут, мы предлагаем переехать чуть дальше, в город поменьше. Если человек жил в сельской местности и способен работать с землей, пожалуйста. Сегодня большинство предложений для расселения – это сельская местность.
— Но Донбасс – это все-таки промышленные центры. Люди в своем большинстве привыкли к работе на заводах…
— Эта проблема действительно существует. В последний год я часто бываю на Донбассе. И когда я вижу, какие богатые там земли и как красива природа, всегда удивляюсь, почему бы здесь не развивать аграрный комплекс? Его там практически нет. И поэтому действительно большинство людей работали на больших промышленных предприятиях, и проблема со спецификой их трудоустройства существует. На сегодня один миллион четыреста тысяч людей выехало из оккупированных территорий в другие регионы Украины. Это немаленькая цифра. Их всех нужно как-то внедрить в новую среду обитания. И говорить, что кто-то к чему-то привык, просто не имеет смысла. Мы всегда должны помнить: у нас идет война. И поэтому никто не может требовать для себя особенных комфортных условий.
— Значит, говорить о том, что для большинства переселенцев процесс адаптации на новом месте завершен, не приходится?
— Большинство из них сегодня готовы вернутся домой, как только появится такая возможность. А часть возвращается на оккупированные территории. Еще одна проблема: информационную войну Украина проиграла на всех фронтах. Так же сегодня никто не проводит информационную работу среди переселенцев. Людей нужно мотивировать, чтобы они брали на себя ответственность. Восток Украины не приучен брать на себя ответственность, поскольку не слишком далеко ушел от советского прошлого. Кроме того, его постоянно деморализовали уже во времена независимости. Там обманутые и обворованные люди. Это видно по их домах, автомобилях. А это та же Украина, и там люди тоже работали, а уровень жизни значительно ниже. Им постоянно что-то обещали, говорили, что оны такие бедные, потому что кормят остальную Украину, а на самом деле их просто грабили.
— Но они также ответственны за сложившуюся ситуацию.
— Ответственны, но… Я вырос во времена советской власти. Я был октябренком, пионером, комсомольцем. В меня вкладывали определенные ценности. Какую я мог за это нести ответственность? И только когда я вырос и столкнулся с другой жизнью, я начал перенимать эту другую жизнь.
— Вы хотите сказать, что у Востока не было альтернативы?
— Была, но очень мало. Если Запад бывал за границей и видел другую жизнь, то на Востоке только 30% населения вообще выезжало за пределы своих областей. О чем вообще можно говорить?
— Если мы говорим об информационной политике, как нужно выстраивать диалог с Востоком, что должно быть в основе? И кто это должен делать? Эту роль также может взять на себя гражданское общество, или без участия государства здесь никак?
— Этот процесс должен быть всесторонним. Во-первых, СМИ. У нас по сегодняшний день на Востоке не отключены российские пропагандистские СМИ. Мы живем в мире настолько высоких технологий, что я думаю отключить их возможно. Может, не хватает средств, или ума, или воли. Но есть причина и следствие. Люди верят той пропаганде, которая есть.
Мои друзья днями возвратились из Донецка. Они встречались с людьми, которые говорили: передайте привет нашим братьям и сестрам украинцам и скажите, что мы на референдумы не ходили, но мы здесь, потому что это наша земля. И меня это ободрило. Когда нам рассказывают, что там все сепары и негодяи, это неправда. Но люди в страхе. Мои друзья говорят: люди в Донецке совсем по-другому разговаривают, они разговаривают очень тихо. Но если остаешься с ними наедине, и они тебе доверяют, начинается совсем другой разговор. Разве люди в Донецке не заходят в кафе и не видят, сколько там людей с шевронами ДНР? И сколько людей без опознавательных знаков? Разве они не слышат чистую российскую речь без местного суржика? Они видят обкуренных и обколотых детей на блокпостах. Они видят, что центр Донецка выметен, а окраины и предприятия забиты боевой техникой. Но сказать об этом они не могут.
— Недавно довелось общаться с молодым человеком родом из Краматорска. Он образован и трудоустроен. Но что касается ситуации на Донбассе, он убежден, что война выгодна также киевским властям, поскольку это возможность получать деньги от международных фондов и зарабатывать на коррупции; а также ему присуще неприятие украинской армии как людей, которые пришли его защитить, скорее он воспринимает ее как людей, которые пришли в его город с оружием…
— А Краматорск – это его собственность или это территория Украинского государства?
— Собственно, Вы говорили о проукраински настроенных дончанах. Распространена ли описанная мной точка зрения? И есть ли для нее основания или это только результат информационной войны? Это ведь тоже важно в контексте диалога и информационной политики.
— Сегодня украинская армия пребывает в военном положении. На войне никогда не было, нет и не будет справедливости. Потому что на войне злость, там стреляют, грабят, пьют. На войне всегда есть мародерство с обеих сторон. И я не защищаю ни одну армию, которая воюет, потому что там всегда есть убийство. И поэтому есть жалобы и на украинских военных. Единственное, что я могу сказать в их оправдание: сегодня украинская армия не продвинулась ни на километр вперед. И это миротворческая позиция. Мы готовы остановить этот конфликт. Хотя настрои у военных бунтарские, оны бунтуют против власти, командования, оны хотят идти вперед.
— А мы действительно имеем возможность идти вперед?
— Честно – да.
— Даже если Россия продолжит вводить войска?
— «Игра мышцами» будет идти постоянно. Мы говорим: большая Россия, у которой много войск, так у нее много и границ. Но важно то, что мы сегодня постоянно демонстрируем готовность к миру и договоренностям. Да, мы отвечаем на обстрелы. Когда тебя постоянно бьют, нельзя не давать сдачу. Но украинская армия остается на месте. Потому что если мы начнем продвигаться вперед, пострадает в первую очередь гражданское население. Согласно статистике, когда идут боевые действия из 100% погибших 70% — мирные жители. Поэтому когда мы говорим об эвакуации, освобождении, я не вижу на сегодня готовой стратегии, которая была бы озвучена государством. Если стратегия, план массовой эвакуации будет разрабатываться, я против того, чтобы эвакуировать в первую очередь детей. Если людей эвакуируют под обстрелом, не имеет значения, кого ты «хватаешь» и забираешь оттуда. Все убегают. Если мы говорим о заблаговременной эвакуации, я против подхода, когда мы приходим в школу, к примеру, собираем детей и куда-то увозим. Во-первых, это противозаконно, поскольку должно быть разрешение от родителей. Но даже если мы вывезли этих детей, дальше что?
— Сначала, может, какой-нибудь лагерь или санаторий, а дальше вполне возможно, что и детский дом.
— Вот именно. И когда мне говорят, что мы должны сохранить генофонд нации, я отвечаю, что в детском доме очень редко выходит дать ребенку достойное будущее. Это огромный труд – превратить воспитанника из приюта в полноценного члена общества. Кто с этим работал, знают это. Поэтому я против эвакуации детей без родителей и по сути увеличения количества сирот в стране. Если мы разрабатываем планы по эвакуации, они должны быть направлены на семьи. Кстати, если говорить о детских специализированных учреждениях, у них есть полноценный план эвакуации. И не такой, как эвакуировали со Славянска, Краматорска, оккупированных регионов Донецкой и Луганской областей, когда эвакуации по сути не было, а дети просто выехали на плановое оздоровление и не возвратились. Но их документы остались на оккупированной территории, которая эти документы возвращать не хочет. А документы могут помочь ребенку попасть в семью и так далее. Но так называемые ДНР и ЛНР просто требуют вернуть им детей.
— А как обстоит ситуация с другими специализированными учреждениями, которые остались на оккупированных территориях? Дома инвалидов и так далее. Я раньше слышала о проблемах.
— Проблемы остаются. Сегодня незаконные правительства ДНР и ЛНР вообще не рассматривают возможность получения какой-либо помощи от правительства Украины. Волонтеры – пожалуйста, международные структуры – тоже, Россия – также, но только не Украина. Поэтому Минсоцполитики никаких форм влияния на решение проблемы со специализированными учреждениями на оккупированной территории не имеет. Другое дело, что я не слышал, чтобы осуществлялся поиск решения, разрабатывалась какая-то стратегия, велись переговоры с международным обществом и так далее.
— Хотелось бы завершить тему информационной политики. Мы говорили о том, что нужно отключить российские пропагандистские телеканалы. Но этого недостаточно.
— Конечно, недостаточно. Первое – это сфера образования. Там полный беспорядок. У меня есть фото, как в буферной зоне на нашей территории школьники праздновали 9 мая с георгиевскими ленточками. Нет урока патриотизма, урока государственности. С Министерством образования в нашем государстве еще никто не разбирался. На освобожденных территориях в сфере образования работает очень много людей с антиукраинскими настроениями. Значит, первое – телевиденье и СМИ, второе – образование: это тот инструмент, с помощью которого можно массово распространить информацию, знания истории Украины. Кстати, у нас до сих пор проблема с преподаванием правдивой истории Украины. Если уже подходить совсем просто – да поставьте билборды со словами примирения. Наша организация это делала. Мы писали на билбордах: «Тот, кто ненавидит брата своего, есть человекоубийца», «Любите, прощайте врагов ваших». Третье – сегодня на Востоке во многих населенных пунктах осталась старая власть. Есть даже города, где осталась власть, которую поставили казаки. С этого нужно начинать. Власть должна продемонстрировать населению какую-то четкую модель. И наконец, в украинских СМИ также очень много неправды о том, что происходит на Востоке. А нужно говорить правду. Я не знаю, почему так происходит, но есть фундаментальные вещи, которыми народ живет, – информация, правда.
— Возможно так много неправды потому, что украинские СМИ пытаются создавать проукраинскую пропаганду в ответ на российскую.
— Это глупость. И опять-таки тот же формат подачи информации: они плохие.
— Но аудитория также склонна воспринимать все в черно-белых тонах.
— Поэтому недостаточно конвоев волонтеров, которые работают, информируют, помогают. Власть должна активизироваться и много объяснять. Мне сложно наблюдать за сложившейся в Киеве и в Западной Украине беспечностью. Словно ничего не происходит. Градус волонтерства снижается. И это затягивание не играет в нашу пользу. Нам нельзя жить сегодня беспечно. Период напряжения только начинается. Нам сегодня нужно продолжать усердно работать, если мы хотим увидеть наше государство другим. Не критику наращивать. Поэтому я не ориентируюсь на людей, которые живут сегодня в свое удовольствие. И не нужно, чтобы все занимались волонтерством. Есть такое понятие, как влиятельное меньшинство. Оно должно сформироваться. Этот процесс продолжается. Но влиятельное меньшинство могут сформировать только люди, способные брать на себя ответственность, которые не живут реактивным мышлением наподобие «пусть власть сделает». Их позиция — «Что я могу сегодня сделать, чтобы было лучше?»
— Сложно ожидать, что фермер из Запада, который выживает с помощью того, что выращивает помидоры, к примеру, станет активным участником общенациональных процессов. На Западе страны также масса людей заняты выживанием своих семей. Они не способны на этом этапе быть активными, сознательными гражданами. С одной стороны, этих людей нужно превращать в активных, ответственных граждан. Но как это сделать правильно?
— Нужна стратегия государства. Я не говорю, что все сегодня должны ринуться на Восток. Я говорю, что все должны чувствовать, что в той стороне у нас появилась угроза. Сегодня у нашей страны есть опухоль, она провоцирует дискомфорт во всем теле. Мы должны направить все усилия на ее преодоление. Если я живу на Востоке, я, как минимум, прекращаю критиковать, прекращаю быть сепаратистом. Кстати, такие же сепаратисты есть на Западе и в Центральной Украине. Разве люди, которые говорят: «Так надо бросить тех Донецких», не сепаратисты? Они так же делят страну. Делить проще, чем сохранить. Но государство также должно генерировать месседжи, направленные на созидание, примирение, мотивацию людей творить добро. Не обязательно что-то доброе делать только на Востоке и для Востока. У себя работай, но пусть эта работа будет нацелена на развитие Украины. И не говори плохо о том, кто приехал с Донбасса. Этого человека по-другому формировали. Зачем концентрироваться на негативе? Вот говорят: приехали с Донецка ленивые. А у вас что ленивых вообще нет? Мы должны понимать, что прогрессивные переселенцы сами нашли решение проблем. А если человек слабый, если в нем что-то сломалось… Но ведь помогать нужно именно слабым, а не сильным. Хотя есть масса позитивных примеров. Рассказывали мне жители Житомирщины: приехали к нам донецкие, кроликов по интернету выращивают. Оны в городе жили, но говорят: ничего, такая жизнь, будем жить пока в селе, будем развиваться здесь, а там видно будет. И таких примеров много. Это нужно замечать. Если бы сегодня общество, медиа были нацелены на поиск и популяризацию добра, хоть небольшая часть, но чтобы это стало частью информационного пространства и повседневной жизни, процесс перемен в государстве проходил бы намного легче. Но мы чаще пользуемся не теми принципами, которые работают на созидание, а теми, которые показывают красивую картинку, но ничего не создают.
Виктория Скуба
