Это будет последняя война для России

«Это будет последняя война для России, потому что процесс распада этноса уже практически завершен. Моральная деградация нации уже практически состоялась. И эта война только добьет её.» Отчаянные и горькие слова, написанные в начале сентября 2014г. российским военным кореспондентом Аркадием Бабченко.

Но Бабченко не совсем прав. Безымянные могилы – не новость для России. После Октябрьского переворота 1917 года миллионы безымянных могил в России и в «освобожденной» Красной Армией Европе оставила гражданская война, советско-польская и финская войны, конфликты на Халхин-Голе, на озере Хасан, Великая Отечественная война и «умиротворение» присоединенных территорий Западной Украины и Прибалтики. Не поддаются точному подсчету миллионы могил замученных в сталинских лагерях и на «великих стройках пятилеток».

Реакция российской общественности на безымянные могилы десантников, погибших во время необъявленной войны в Украине, свидетельствует о том, что ценность человеческой жизни в постперестроечной России все же значительно возросла.

В то же время постепенно становится ясно, что путинская Россия — духовный наследник Российской империи — приближается к конечной остановке. Таков закономерный финал современного варианта самодержавного строя, избранного ее народом 15 лет назад.

В России уже более 300 лет предпринимаются периодические попытки под давлением внешних угроз провести «модернизацию сверху». После смерти реформатора новации сменяются застоем или резким поворотом назад к консерватизму и традиционализму. Главной причиной такой непоследовательности было самодержавное правление, при котором выбор вектора развития страны определялся не столько реальными интересами государства, сколько волей монарха либо маленькой правящей группировки.

Самоидентификация Москвы как «третьего Рима» априорно предполагала непогрешимость правителя. Поскольку главной целью власти было сохранение самодержавной формы правления, никакая цена не казалась чрезмерной для достижения этой цели. И если новшества представлялись опасными для самодержавия, преемники реформатора от них без колебаний отказывались. В итоге более чем за три столетия так и не сформировались общественные силы, способные обеспечить поступательное движение страны по пути прогресса.

Канонизированные российской, а впоследствии и советской пропагандой лихорадочные реформы Петра Первого сменились застоем при царствованиях малограмотной Екатерины, ленивой Анны Иоанновны и «веселой Елизавет».

Реформаторский пыл Екатерины Второй был в значительной мере устремлен на «войну за проливы» — борьбу с Турцией, конечной целью которой были Стамбул, Босфор и Дарданеллы. Таким представлялось воплощение идеи «третьего Рима», которая к тому времени существовала уже 250 лет,  на практике. В условиях постоянно возобновлявшихся военных конфликтов с Османской империей контроль проливов должен был обеспечить беспрепятственный экспорт зерна с юга империи в Европу.

Эта «война за проливы» стала впоследствии традицией, имевшей  роковые последствия для внука Екатерины Николая Первого и его правнука Николая Второго.

Александр Первый заигрывал с проектами конституции и с польским дворянством, Николай Первый строил военные поселения.

Александр Второй дал России земство и суд присяжных, собирался даже дать конституцию. Александр Третий дал России не только Победоносцева, но и обогатил национальную мифологию «православием, самодержавием, народностью».

Испугавшись новаций Витте и Столыпина, Николай Второй не нашел ничего лучше, чем всеми силами препятствовать развитию легальной умеренно-либеральной оппозиции. Радикализация учащейся молодежи и провоцируемых ею социальных низов создали условия для деятельности откровенно террористических организаций, не брезгующих в условиях военного времени государственной изменой. Результат известен – сначала Февральская революция, затем – Октябрьский переворот.

Пока Советская власть еще не окрепла, некоторым территориям империи удалось выскочить из порочного круга и пойти цивилизованным путем. Это были регионы, где западная цивилизация имела прочные корни, где существовала независимая от государства церковь и сохранились традиции самоуправления.

А на подконтрольном большевикам пространстве круговорот возобновился: военный коммунизм вынужденно сменился непом, нэп – коллективизацией и непрерывными репрессиями, которые продолжались до самой смерти Сталина. Сталин, кстати сказать, тоже хотел контролировать проливы, но эти исконные чаяния русских самодержцев не встретили понимания у союзников по антигитлеровской коалиции.

Хрущевская оттепель приоткрыла «железный занавес» и дала паспорта колхозникам, но затем наступил брежневский застой.

Русский путь отличается от западноевропейского тем, что страна шла по этому пути, в худшем случае гонимая кнутом самодержца, а в лучшем – подкупленная его обещаниями. Развитие и модернизация национальных государств Европы, в том числе монархий,  происходило под давлением политически активной части общества – первоначально нобилитета, а затем буржуазии. Гражданские права привилегированных сословий  имели тенденцию с течением времени расширяться, охватывая все более широкие слои населения и вовлекая их в политические процессы уже в качестве субъектов. Таким образом происходило постепенное увеличение электоральной базы и в конечном итоге – поиск путей установления общественного согласия.

В России запросы правящих классов традиционно удовлетворялись не путем модернизации страны, а территориальной экспансией и распределением завоеванных земель. Такая внутренняя политика обрекала страну жить  почти исключительно на земельную ренту, которая в самом лучшем случае не превышала 15%, пока не произошло широкомасштабное сельскохозяйственное освоение южных земель. Скудость денежных ресурсов также не способствовала индустриализации и урбанизации. Экстенсивные способы хозяйствования неизбежно стали преобладающими.

Достаточно многочисленная прослойка экономически независимых амбициозных людей появилась в Российской империи в начале 20 века, и царское правительство, хоть и отказывалось делиться реальной властью с промышленниками и политически активной либеральной интеллигенцией, и помыслить не могло о том, чтобы вести с гражданами борьбу на уничтожение. В этом заключалось принципиальное отличие взаимоотношений общества и власти до и после Октябрьского переворота. В октябре 1917 года перспектива появления гражданского общества отодвинулась на неопределенный срок.

Последняя «революция сверху», инициированная Горбачевым перестройка, дала России шанс наконец вырастить тот материально и духовно независимый социальный слой, который смог бы путем демократических преобразований превратить посткоммунистического неповоротливого монстра в современное государство. Однако граждане России оказались не готовы принять на себя новые права и обязанности.

Приход к власти Путина, безропотно принятого населением по указке сверху, и систематическая профанация демократических процедур, которая не встретила реального сопротивления «самой читающей нации», заставляют сделать вывод о неприятии российским электоратом самих принципов построения демократического общества. Для построения демократии не оказалось в наличии реальних демократов.

Как тут не вспомнить ныне покойного непримиримого антисоветчика Александра Зиновьева, который на склоне лет вернувшись из эмиграции заявил, что советская система, с которой он так яростно боролся, является НАИЛУЧШЕЙ для русского народа, а западный образ жизни и мировоззрение для России неприемлемы ввиду принципиального отличия «человеческого материала».

За несколько последних лет в России фактически воссоздан современный вариант сталинизма, отличительными чертами которого являются навязчивый культ личности вождя, агрессивный национализм и ксенофобия, практически абсолютный правовой нигилизм как власти, так и населения в массе, милитаризм.

Личное богатство Путина и его окружения принципиального значения не имеет, потому что власть вождя в тоталитарном государстве не зависит от того, сколько денег на его личных счетах. В России короля играет свита, и никто не слушает поседевших в оппозиции мальчиков, горланящих, что король-то голый.

Неприметная внешность Путина, его антиинтеллектуализм, пристрастие к низкопробным ораторским приемам, открытое хамство в отношении «малых стран» и их руководителей   даже помогают малообразованному «простому человеку» в процессе самоидентификации с таким лидером. Харизма невзрачного пожилого мужчины зависит исключительно от того, как он сумеет польстить электорату, внушить слушателям чувство превосходства над остальным миром и объяснить внутренние проблемы России происками коварных врагов.

Цели Путина – это все те же «проливы». Он начал движение к цели, создав анклав Приднестровья, продолжил – захватив Крым и провозгласив проект «Новороссия». Неважно, что контроль над Босфором потерял всякий первоначальный смысл. Прочно укоренившиеся в сознании символы не оцениваются в рублях. Идея имперского величия и собирания «исконно русских земель» овладела массами безраздельно. Тем более что проливы есть и на Балтике, где новый самодержец в буквальном смысле грозит шведу, теперь уже не надменному, а традиционно нейтральному.

Режим Путина – это не застой, не традиционализм, не консерватизм, это – спланированная властью деградация российского народа.

Путин сумел внушить подавляющему большинству россиян, что убивать «за проливы» — достойно и даже почетно. Правда при этом некоторым россиянам придется умирать «за проливы», но в России привыкли жертвовать жизнью «за веру, царя и Отечество», даже если жертвенник воздвигнут далеко за пределами этого самого Отечества, царь происходит из ленинградской коммуналки, а символ веры – всего лишь продукт телешоу.

Возможно, россияне осознают иллюзорность имперских целей, поймут, что империя достигла конечной остановки, что нет больше ресурсов  для поддержания мифов времен Ивана Третьего, и Россия наконец вступит на столбовую дорогу европейского развития.

Но существует ли вообще вероятность подобного исхода, если даже записные оппозиционеры   Ксения Собчак и Акунин  считают  решением украинского кризиса проведение еще одного – теперь уже «честного» — референдума для легализации аннексии Крыма Россией, – покажет время.

А пока что о России можно сказать словами Игоря Губермана: «Мы стали негасимым маяком, сияющим по курсу, где опасно».

 Полиглот