На часах 15.00 — детки проснулись. «Cейчас покажем вам наш дом, все очень скромно, но с душой»,- говорит главврач Анатолий Алексеевич.
Поднимаемся на второй этаж. Вот комната, где проходят праздники. Большая светлая, уютная. Смотрим подделки деток, рисунки. «Наш спортзал. Конечно, все очень старенькое, но мы стараемся по мере возможностей», — рассказывает он.
Мне все нравится. Конечно, это не столичные дома ребенка. В «Антошке» действительно все очень скромно. Но вы бы видели, с какой любовью все это сделано, как все аккуратно. Вкусно пахнет, чисто. И я понимаю, деткам здесь хорошо, — почти как дома. Почти. Ведь дом, это прежде всего, семья. Здесь она одна для всех. Мое сердце стучит чаще, понимаю, идем к самым маленьким.
Вхожу. Два квадратных манежа. В одном совсем крохи. В другом детки постарше. Увидев нас, внимательно смотрят. Пристально следят за нашими движениями, немного испуганы. Да, оно и понятно. Сколько крохам пришлось пережить за последнее время?! Как маленькие котята, выстроились в один ряд. Подхожу ближе. Круглолицый малыш, тянет ручки. Беру его. Теплый комочек прижимается ко мне. И я искренне недоумеваю, почему у него нет мамы?! Не могу не плакать. Тихонечко, чтобы не видели, плачу душой.. Не знаю, сколько я пробыла бы еще с этими малышами. Мне не хотелось уходить. Хотелось поделиться хоть частичкой любви с каждым. Хотелось их обнимать, целовать, прижимать… Для меня всегда сложно понять: почему? Как? Зачем их оставили? Ведь инстинкт материнства — это последнее, что отнимают у женщины.
Дальше идем к деткам постарше. Они еще спят. Спускаемся к самым тяжелым в так называемый изолятор. Тяжелые, очень тяжелые дети. Практически без движения лежащие комочки, требующие каждодневного врачебного ухода, лечения. Вот малыш которому 4 года, всю свою жизнь он провел в судорогах, с зондом для кормления. Он не слышит, не видит, не двигается. Рядом заботливые люди, врачи дома ребенка. Они облегчают его существование. Это все, что ни могут для него сделать. Таким малышам, конечно же, нужны каждодневные приемы спецпрепаратов, достаточно дорогих. Интересуюсь, можно ли помочь и улучшить состояние таких детей. «В данном случае, нет. Это последствия внутриутробных патологий», — отвечает врач.
Еще долго беседуем с лечащим врачом. Выясняем, какие из медпрепаратов необходимо детям. Прошу рассказать о тяжелых. Может быть, кому-то мы сможем помочь? «Понимаете, здесь много деток, которые получили страшные патологии в следствии того, что мама имела склонность к алкоголизму, или же перенесла опасные для плода вирусные инфекции. Всем чем можно было помочь, все сделали», — поясняет главврач.
Выхожу с тяжелым сердцем. Понимаю: сколько будет сил, столько будем помогать. Будем рядом. Проходим по коридору. На стенах фото деток. «Всех деток крестим, у нас батюшка и церковь есть, приходят к нам», — рассказывает воспитатель. Живой уголок. Попугаи, синички. Хорошо здесь. Мне нравится. «Сейчас покажу вам самую большую нашу проблему — это прачечная, вернее, намек на нее», — говорит воспитатель.
Помещение совершенно не предусмотрено для стирки, сортировки и глажки белья. «А ведь это дети, не совсем здоровые, ВИЧ-инфицированные, все должно быть стерильно чистым», — сетует главврач. Я очень надеюсь, сто мы общими усилиями сделаем для «Антошки» прачечную. Я поняла за эти 11 месяцев, что ничего не возможного нет. Просто нужно очень хотеть. И я надеюсь, что очень скоро я покажу вам фото, где будет новая прачечная для этого дома ребенка.
Продолжение следует…
Тамила Немченко