Недавно ехал в одном вагоне с украинскими военнослужащими. Их было человек семь-восемь, направлялись по домам на побывку, кто на три дня, кто на пять – в Киев, во Львов, в Белую Церковь, в Чернигов.
Кто мобилизованный, кто доброволец, определить было трудно, а спрашивать не стал, уже зная, что добровольцы в присутствии мобилизованных не любят подчеркивать свой статус. Расспрашивал о противнике. Не все видели его вблизи, но общее мнение о нем известно всем. Русские, которые добровольцы, поначалу шальные. Которые подневольные – скучные с самого начала, даже офицеры.
– Как вы их различаете?
В моем вопросе услышали подвох.
– Кому надо, как-то различает.
В восемь утра стали поминать погибших. «Сколько там той жизни!» – важно приговаривал на вид самый молодой, лет двадцати двух. Выпить с ними я отказался – резко, на правах возраста, проворчал, что начинать с восьми утра негоже, и добавил:
– Вам повезло, что не я ваш генерал. Вот так ляпнешь что-нибудь, потом жалеешь, стыдно, пока кому-нибудь не расскажешь.
В свое оправдание: сильно боялся, что перепьются с утра, будут буянить, явятся к родным бухие. Матери-то все равно радость – хоть и пьяный, да живой, но все же.
– Не напьемся, – успокоил меня капитан.
Кто-то пояснил:
– Мы не русские.
– Вот этого не надо, ребята, – сказал я. – Будто я не знаю, как могут напиваться украинцы. Будто сам не напивался.
Капитан был единственный среди них офицер, рослый, поджарый, очень чисто выбритый.
– Все же есть разница. Маленькая, конечно, но есть, – заметил он и тем обрадовал меня несказанно, поскольку невольно подтвердил мою теорию, согласно которой Украина – та же Россия, но чуть-чуть все-таки не та. Чуть-чуть более Европа во всех отношениях, и это чуть-чуть может иметь решающее значение в дальнейшем.
Капитан крутил шеей, потирал ее.
– Задело?
– Да нет. Это от каски.
О противнике говорят даже не без злобы, а без малейшей неприязни, слова «враг» не услышал за всю дорогу, только «противник». Помню по детству разговоры фронтовиков, было то же самое – о немце говорили без всякого чувства, как о некоей стихии, и говорили именно «немец», «он», в единственном числе. Мои попутчики, правда, употребляли множественное число: не «русский», а «русские». Русские и сепары.
Отвечая интересующимся теткам в купе, рассказали, что бои не случаются каждый день, иначе от личного состава давно ничего не осталось бы (не «никого», а «ничего»). Один сообщил, что в свой предыдущий заезд почти три месяца просидел на блокпосту в блиндаже без всяких последствий; говорил с таким, тоже знакомым мне по детству, оттенком, словно в этом везении проявилась его личная сметка. Вспомнили парня, которого сутки не могли, то ли забыли, сменить на посту в окопе, и он там замерз насмерть.
– Герои, киборги… Сидишь в норе, дрожишь. Убежал бы, так капитан не велит: на местности, говорит, тебя быстрее убьет, сиди уж где приказано, отстреливайся по силе возможности.
Самый молодой рассказал, что за пять дней, что у него есть, распишется и сыграет свадьбу.
– По-другому не соглашается, – о невесте. – Принципиальная.
– Дуреха, – сказал я.
– То же и я ей говорю, и все село. Но у нее свое мнение.
– Муж погибнет – останется молодой вдовой. Оно ей надо?
– То же и я ей говорю.
На руке у него поблескивало обручальное кольцо.
– Так вы, что ли, уже женаты?
– Нет, это кольцо друга. Мы из одного села. Его убило, а он перед тем наказал: как меня первого убьет, то возьми это кольцо, а то тело до села могут довезти, а насчет кольца уверенности нет. Всякое бывает.
Странный вопрос задал я капитану уже перед самым Киевом.
– Кого вам жальче на этой войне – своих или русских?
– Русских, – сразу ответил он. – Ну, понимаете, среди них много долбанутых. Обкуренный, алкаш, жена вот-вот бросит, денег нет, а тут ему сказали: вернешься с торбой бабла. Или от скуки сюда приперся, или из геройства: против Америки и бандер. В последнее время Америку стали чаще поминать. Потом валяется на степи: хорошо, если мертвый, а если живой, да без руки, без ноги или двух… А мы – ну, что? Мы без всякой ваты в голове. На нас полезли – мы отбиваемся.
Анатолий Стреляный, писатель и публицист
Радио Свобода
