Многие мыслящие люди наверняка задаются вопросом, как стал возможен самый кровавый конфликт за всю новейшую историю нашего государства в регионе, где большинство жителей отличает аполитичность и равнодушие к общественным движениям страны. Что побуждает людей брать в руки оружие и идти убивать тех, с кем еще вчера жили в одном государстве? Почему это стало возможным именно здесь, на Донбассе, не найдя такой тотальной поддержки в других юго-восточных областях нашей страны?
В данной статье речь пойдет не об общепринятых медиастереотипах, рисующих каждого «ополченца» в образе агента ФСБ и жертвы российской пропаганды, а об одной из самых важных и глобальных в социальной психологии дончан категорий – труде.
Речь пойдет не о самом понятии заработка, а об условиях, в которых оказывается рядовой шахтер и металлург. Эти условия не позволяют ему, выражаясь образно, выйти за пределы мышления ортодоксального пролетария, чьи нечеловеческие условия труда только и обеспечивают ему право гордиться собой.
А ведь именно в этом и кроется стержень психологии населения Донбасса, идеалы свободы и равенства для которого всегда означали нечто вроде выбора верёвки для собственной шеи, уже будучи связанными по рукам и ногам.
Человек, работающий по 12 часов в сутки с зарплатой в диапазоне от 2500 до 3000 гривен, зачастую не имеющий никаких социальных гарантий и условий труда, ментально превращается в своего рода «мазохиста», который одновременно проклинает такой образ жизни, и, вместе с тем, не представляет своего существования вне его. Более того, он гордится своим «рабством», считает, что оно делает его лучше, чем другие, которых он, якобы, «кормит». В этом садомазохистском «рабстве» — его идентичность.
Надо ли удивляться, что его не заботят проблемы коррупции, свобод, правового государства и демократии в широком смысле этих понятий?
В результате социальных потрясений зимы 2014 года, а также их развития уже весной многие рядовые жители Донбасса лишились работы, что в психологическом отношении означало не просто отсутствие возможности пойти в магазин, но и крах очень весомой части их личного пространства.
Не обращаясь к примеру по форме, по своему существу сложившуюся ситуацию можно было бы сравнить с реформой 1861 года, когда многие из крепостных, получив свободу, сознательно возвращались к своим хозяевам, искренне не понимая, что им теперь делать с собственной жизнью. В этом же кроется и едва заметный «тренд» местного характера к подчинению, что иллюстрирует раболепное отношение мартовских митингов прошлого года к именам Сталина, Путина, Ленина.
Забегая слегка наперед, отмечу, что очень весомая часть «ополченцев» из числа действительно проживающих на территории Донбасса, взяла руки оружие, до последнего продолжая работать под уже свистевшими минами над их головами.
Только лишившись источника дохода и получив то, с чем не способен обращаться человек со «стокгольмским синдромом» – свободное время, многие из них отправились пополнять ряды «ополчения», перенося внешние штампы и идеалы вроде «русского мира» на свой личный внутренний опыт.
Причем многие из работавших на Донбассе уже во время разгара конфликта не получали за свой труд ни копейки (особенно в шахтной отрасли), но продолжали опускаться под землю без малейшей надежды на зарплату в конце.
В большинстве своем эти люди до войны заполняли собой местные скамейки и лавки, запивая «таранку» только что купленным пивом и не особо заботясь о дневниках Достоевского или споре между «западниками» и «славянофилами».
Однако тот факт, что они готовы были принять систему с достаточно жесткой регуляцией ценностей, взглядов и мыслей, предлагаемую им Кремлем, как раз и объясняет такую повальную добровольную мобилизацию в рядах «ДНР», поначалу действительно не обеспечивавшей своих «ополченцев» стабильной зарплатой.
Довольно ярким примером в этом смысле мог бы служить «ополченец» с позывным «Лис», вступивший в «казачество» спустя лишь три дня после того, как потерял источник дохода. Делясь своим личным опытом теперь, уже по прошествии многих месяцев, он говорит о том, что испытывает невероятный эмоциональный подъем лишь тогда, когда стоит со снарядом в руках у орудий, что перевешивает страх собственной смерти. Да, в период мирного труда, его жизни ничего не угрожало. Но, положив на весы целей и смыслов пустое скитание районом и риск быть убитым в бою, он не колеблясь выбрал второе, так как, по его собственным словам, для него нет ничего хуже свободного времени, которое заполнялось до этого тяжелым трудом. То есть, человек, не имевший смысла жизни, вдруг обрел его в войне. И таких немало не только среди «ополченцев», но и украинских добровольцев.
Страх как определяющая сторона силы также присутствует в общественном сознании дончан и иных жителей Донбасса. Здесь можно выделить целый ряд подсознательных мотивов, которые стимулируют местное население всеми возможными силами сопротивляться киевской власти – как ментально, так и физически.
И первым в этом списке мог бы стоять страх перемен, частично переплетающийся с тревогой по поводу утраты стандартной линии жизни вроде «работа – дом – работа».
И если у большинства людей он связан именно с практической стороной вопроса (финансами и пр.), то для жителей Восточного региона постоянство мышления всегда совпадало с образом жизни, и так называемая «совковость» на самом деле не что иное, как древнейшая традиция делегировать свою ответственность одному человеку, вместо того чтобы принимать решения самому.
В этом свете сам Майдан приобретает в сознании местного населения зеркальное отражения лишь тех глубинных тревог, которые «тлели» в национальном характере при президентстве Януковича: стабильность, пусть даже основанная на целиком коррумпированной системе, полностью устраивала тех, кто измерял свою жизнь курсом валют и ценой на копчёных сосисках.
Нынешняя информационная война внесла и свой колорит в длинный список местных стереотипов, когда пожилое население стало искренне бояться зверств украинских «нацистов», а более молодое — «от души» намерено противостоять им в борьбе за «свободный Донбасс».
То, над чем смеется остальная часть Украины – мифы о распятых детях и массовых изнасилованиях – становится на Донбассе новой ментальной реальностью, которая на два шага впереди каких-либо рациональных доводов и аргументов.
Не следует забывать и том, что люди, ставшие «жертвами» подобной пропаганды, в первую очередь имеют к ней и серьёзную предрасположенность, так как далеко не все искренне верят в картинку с российских каналов. Пополняя собой ряды «ополчения», причём наиболее радикальных его группировок («Восток, «Сомали»), эти лица в психологическом отношении представляют собой уже «слепок» с самой войны, лишаясь жалости, сочувствия и иных эмоций, свойственных бойцам менее радикальных структур.
В заключение будет не лишним отметить, что основную массу несогласных с «ДНР» и «Новороссией» жителей Донбасса составляют именно предприниматели, студенты и преподавательский состав ВУЗов, а также деятели культуры, то есть, говоря обычным язык, – средний класс и интеллигенция, не «забитые» рабским физическим трудом и сохранившие свежесть мышления. К сожалению, большая часть этих людей на сегодняшний день превратилась в мигрантов, с разной степенью комфорта разместившись в северных и западных частях нашей страны.
Станислав Васин, боггер, житель Макеевки
