Политолог Андрей Пионтковский в очередном интервью для Newsader рассказал о главном страхе Путина, его «победах» и поражениях на сирийском фронте, куда вторглась РФ вопреки наставлениям специалистов по Ближнему Востоку.
А.К.: Андрей Андреевич, чего добился Кремль в ходе операции в Сирии, начиная с 30 сентября?
А.П.: Прошел месяц с момента начала операции России в Сирии, и уже можно сделать достаточно определенные выводы о ее характере и перспективах. Даже официальная пропаганда уже перестала настаивать на ранее заявленном обосновании этой авантюры — я имею в виду мем, повторявшийся в первые дни: «Мы должны бороться с террористами на дальних рубежах для предотвращения их нападения на Россию».
Во-первых, данное утверждение отражало непонимание суть Исламского государства и джихада вообще. Речь идет не о организованной структуре со полками и дивизиями, способными двинуться через Турцию и Закавказье в Россию. Это сетевая структура, имеющая сторонников по всему миру. Для того, чтобы атаковать РФ, им не нужно никуда передвигаться. Энтузиастов, готовых бороться за Халифат, достаточно и на российской территории. Даже по официальной информации, несколько тысяч выходцев из РФ воюет на стороне ИГ, и это лишь вершина айсберга. Эта цифра не уменьшается, а лишь увеличивается по мере интенсификации воздушных боев в Сирии. Такова месть в адрес России, которая становится для исламского мира «Сатаной № 2» с перспективой занять первенство в этом «вопросе».
Во-вторых, фактически Москва не сражается с ИГИЛом. Масса независимых экспертов и политических лидеров многих стран заявляет о том, что 80 процентов ударов (по мне так все 100 процентов ударов) по сирийской территории направлены против антиасадовских повстанцев («Свободной сирийской армии» и умеренных мусульманских группировок), а не боевиков ИГ, тем более что ИГИЛ представляет для Башара Асада гораздо меньшую угрозу, нежели сражающиеся с ним оппозиционеры, которые находятся ныне на линии соприкосновения с алавистским анклавом.
Российские воздушные атаки, направляемые против них по наводке асадовской разведки, осложняют взаимоотношения Кремля с суннитским большинством мусульман по всему миру, а также с государствами (Саудовской Армией, Турцией, США и так далее), которые, пусть и не достаточно последовательно, поддерживают противников режима Асада. Это еще одно обстоятельство (помимо интервенции РФ в Украине), которое отбрасывает в архив проект «перезагрузки» между Вашингтоном и Москвой.
Главная миссия Путина здесь звучит так: «спасти рядового Асада». При этом заявление о стремлении защитить «легитимную власть» от «незаконных претензий террористов» выглядит верхом лжи и лицемерия. Семейство Асадов на протяжении 40 лет совершает массовые преступления против человечности.
Мы говорим не только об известной цифре в 250 тыс. человек, погибших за последние 5 лет, виновником чего является Башар Асад, но и о подзабытых ныне зверствах предыдущего правителя — его отца, уничтожившего в 80-х годах 40 тыс. суннитов в Хомсе с применением химического оружия (жуткая «династическая» практика).
Путин, защищающий этот режим всеми силами, демонстрирует, что безопасность сирийского президента для него — это вопрос глубоко личный, поскольку кремлевский хозяин идентифицирует себя с любым диктатором, какие бы жестокие средства для подавления протеста тот ни применял.
Согласно параноидальным представлениям кремлевской верхушки все события «Арабской весны» на Ближнем Востоке инспирированы спецслужбами Соединенных Штатов и направлены, в конечном счете, против России. Их «логика» такая: первым был свергнут Каддафи, следующий на очереди — Асад, затем — Путин. Смерть ливийского правителя произвела на президента РФ столь сильное впечатление, что он, очевидно, поклялся во что бы то ни стало не допустить повторения этой истории в Сирии.
Таким образом, в Сирии Россия решает не национальные, а личные задачи господина Путина. Как раз напротив, Безопасность РФ как раз напротив ставится под удар этими безответственными и импульсивными действиями.
А.К.: Что может считаться победой Путина в этих условиях, ведь понятно, что он не может победить 90 процентов сирийского народа?
А.П.: Вы задали ключевой вопрос. Дело в том, что, наряду с задачей, связанной с сохранением власти Асада, есть и вторая, направленная на смену медийной повестки дня после поражения в Украине: заставить забыть о провале проекта «Новороссии » может лишь новая демонстративная агрессия, транслируемая через эффектные телекартинки (имеющие, к слову, мало общего с реальным положением дел на фронте). Уже на протяжении двух месяцев зомбоящик показывает героическое сражение на сирийском фронте, где доблестные силы РФ показывают Кузькину мать «позорным пиндосам».
Среди «побед», навязанных пропагандой — прошедшая в пятницу конференция по Сирии. Несмотря на то, что она полностью провалилась с точки зрения поставленных целей, путинское ТВ с гордостью показало среди участников представителя Ирана.
Вторая «победа» дипломатии, поддержанной российским оружием — Обама теперь требует уже не немедленной отставки Асада, а постепенной, то есть, по мнению Белого дома, она должна произойти в течение нескольких месяцев переходного периода.
Возвращаясь от пропагандистских победных реляций к реальности, посмотрим, каковы реальные возможности Москвы в Сирии.
Прежде всего, она способна защитить от уничтожения уже фактически сформированный анклав сторонников Асада. Речь идет о 20 процентах территории с центром в Дамаске и 10 процентах населения страны, которе представлено в основном алавитами, в том числе исторически населяющими указанные области. Алавитские активисты прекрасно понимают, какие последствия могут ожидать их в случае полного поражения от суннитов. Те будут мстить за 5-летний геноцид против них, поэтому у алавитов просто не остается выбора, кроме как следовать за Асадом и, если надо, воевать за него.
Достаточную силу представляют сражающиеся на стороне режима Дамаска боевики Хезболлы, а также Стражи исламской революции Ирана.
Иными словами, в долгосрочном плане Россия может рассчитывать лишь на одну ощутимую «победу» — достаточно длительное удержание Асадом алавитского анклава. . Едва ли для Кремля она выглядит вдохновляющей, поскольку выдать ее за «маленькую победоносную войну» весьма непросто, тем более есть риск потерь, которые уже состоялись: как среди кадрового состава, так и среди наемников. Однако, даже если Москва не будет расширять сухопутное присутствие в регионе ( о крупной наступательной операции не может быть и речи ) то едва ли следует ожидать энтузиазма со стороны российских граждан по поводу продолжительного пребывания даже незначительного военного контингента в Сирии.
Посмотрите, какая истерия была поднята кремлевской пропагандой вокруг первой российской потери на этой территории. Миноброны, не стесняясь, представило гибель военнослужащего как самоубийство. Всем наблюдателям, знакомым с армейской практикой, эта объяснение известно как способ прикрыть элементарную дедовщину, которая привела к зверскому убийству. Все, что угодно, лишь бы не боевые потери, потому что Путин ужасно боится ассоциации с Афганистаном, неизбежно уже возникающей в сознании российского общества.
Таковы безрадостные итоги и перспективы этой операции, в которой Россия уже серьезно увязла.
А.К.: Вы назвали венские переговоры безрезультатными. Почему Вы так считаете и надеетесь ли Вы на более благополучный их исход в середине ноября, когда должен состояться второй раунд мероприятия?
А.П.: Я не ожидаю здесь абсолютно ничего, что отличалось бы от того, что было два и три года назад, когда были проведены Женева-1 и Женева-2. Люди, потерявшие 250 тыс. человек, сражающиеся против Асада (а теперь — и против РФ), никогда не будут договариваться с режимом, тем более при его сохранении у власти его лидера.
Дело здесь не только в сирийцах. Конечно, Москва легко одерживает массу тактических побед над слабой американской администрацией, однако в Вене Кремлю пришлось (и придется далее) говорить не с мягким Керри, а с бескомпромиссными представителями Турции и Саудовской Аравии, находящимися в шоке от невнятной стратегии Соединенных Штатов. В такой компании для России будет намного труднее продавливать политику спасения Асада.
А.К.: Кремль не устает называть воюющие против Асада группы террористическими. Каковы, по-Вашему критерии их отнесения к таковым, что позволило бы отличить их от оппозиции?
А.П.: Это пропагандистский прием, заставляющий поверить россиян в то, что все противники Асада — это террористы. Правда, под давлением ближневосточных сторонников смены режима в Сирии Лавров вынужден маневрировать, прося «показать ему места дислокации Свободной сирийской армии» — видимо, для того, чтобы было легче бомбить ее позиции.
Нужно признать, что после 5 лет гражданской войны трудно говорить о том, кто гуманист, а кто — террорист. Терроризм — это вообще не определение политической силы. Данный термин стал достаточно размытым. Если понимать под ним неограниченные военные действия, при которых погибают мирные жители, то под это определение попадают и российские пилоты, уничтожающие и мирных жителей, что неизбежно при любых бомбардировках
Классифицировать воюющие силы нужно не по характеру применения военной силы, а по их политической программе. Это не так сложно. Есть ИГ и есть его цель — глобальный Халифат с уничтожением неверных. В эту же категорию попадает сирийское ответвление Аль-Каиды — Ан-Нусра. Эти группировки — действительно террористические. Остальные воюющие организации, в том числе мусульманские — борются не за ИГ, а за свержение Асада и установление в Сирии власти, которая, наконец, начнет учитывать интересы всего сирийского народа, а не только 10 процентов алавитов.
Беседовал Александр Кушнарь
