Этот примиряющий рефрен очень удобно ложится в традиционную украинскую нишу социал-пораженчества. Груз непреодолимых обстоятельств, позволяющих никому ничего не делать, еще со времен Ярославны, подбирающей сопли на валу, неизмеримо легче, чем выбор индивидуальных действий. Ведь когда случаются (не часто, но таки да) победы, то немедленно находится множество граждан, с этим не согласных — по причине собственного жлобства.
Плохая новость состоит в том, что на самом деле никакой особой новости в случившейся драме нет.
Очередная Врадиевка произошла в системе координат, которую «революция достоинства» никак не затронула по определению, не могла затронуть. Понятие достоинства связано с так называемым символическим капиталом. С ценностями, уж извините за выражение, духовными. А деньги к духовности имеют такое же отношение, как гривенная церковная свечка к смыслам Нагорной проповеди.
Экономика страны похожа на пищеварительный тракт, в котором публично принято говорить только о вкусовых и обонятельных возможностях его начала, но уж никак не о процессе и тем более – результате. Поэтому все кликушеские причитания нынешних либералов о реформах смыслово так и остались на уровне «лохотрона» 90-х с их имущественными сертификатами и псевдоприватизацией.
А тем временем все приграничные области жили своей обычной приграничной жизнью. Киев имитировал контроль за ними. Они имитировали послушание. Все вместе имитировали демократическую страну.
Донецку с Луганском просто не повезло, потому что Россия отстала в цивилизационном развитии лет на сто и продолжает дичать. А ведь век назад, помнится, нынче страшно просвещенные члены Евросоюза тоже предъявляли свои претензии на соседние восточные территории достаточно кроваво.
Закарпатье, трудолюбивая смесь поведенческой мадярщины и цыганщины с небольшим вкраплением книжного и церковного украинства, всегда с трудом мирилось с региональным доминированием Львова, а на Киев просто ложило все, что под руку подвернется. События в Мукачево просто в очередной раз показали, что никакого эффективного контроля, особенно в кризисной ситуации, нет ни у кого и ни за кем.
Украинское провинциальное мышление не состоит в том, чтобы стать чьей-то провинцией, как ошибочно предполагали поначалу все оккупанты. Это тип мировоззрения, при котором эффективное управление создается лишь в очень узких временных, географических и субэтнических рамках.
Сумма этих ментальных «хуторов» с одной стороны, делала Украину неуязвимой для тотального подчинения какой-либо империи, с другой – не позволяла и не позволяет гражданам даже при самых благоприятных условиях выйти в другой, более масштабный и ответственный, цивилизационный проект страны.
Украинский радикализм, извечно имевший дело с понятием «воли», так и не превратился в концепцию политической свободы как солидарной ответственности. Но и украинский политический истеблишмент, угодливо изрекая на хорошем английском благопристойные европейские тексты, так и не превратился в выразителя настроений и чаяний широких масс.
Потому что неправда, что массы хотят только жрать. Нет, если их спросить о приоритетах, то первичные потребности, безусловно, затмят все. Но особенность масс в том, что они являются проводниками высших смыслов совершенно без участия их сознания. Которое, чего уж греха таить, бывает довольно скудным. В условиях нарастающего стресса массы хотят справедливости, то есть приведения ситуации если не к балансу, то хотя бы к постановке ее в понятную систему координат с отчетливой динамикой развития.
Но не тут-то было. Власть не может им ничего рассказать о справедливости, потому что тот факт, что она врет и ворует не в пример меньше власти предыдущей совершенно не отменяет претензии по фактам вранья и воровства. Что происходит на низах? С неумолимым уменьшением коррупции в верхах – не важно, это добрая воля аборигенов или злая — Госдепа – минимизируется, а то и вовсе исчезает потребность заноса наверх.
Но каналы-то сбора денег на местах остаются! Это означает, что средний и мелкий чиновник искренне рад «революции достоинства», потому что она предоставила ему уникальную возможность получать сверхприбыли, ничего вообще в своей провинциальной жизни не меняя.
Этот чиновник также понимает, что эпоха уходит, внешние обстоятельства вынудят его рано или поздно или жить по европейским законам или сидеть в тюрьме. Поэтому желательно становиться европейцем уже с приличным европейским капиталом.
И наряду с запоздалыми, но все же идущими изменениями в столице и приравненных к ней городам вроде Одессы — на периферии включается опция безумного, бесконтрольного чиновничьего воровства и злоупотреблений, пока есть окно возможностей.
Человек с оружием – он всегда равен просто другому человеку с оружием, никаких особенных рыцарских качеств у него при этом не наблюдается. Оружие всего лишь усиливает те черты поведения, которые были заложены в семье и благодаря образованию. Если человек с оружием излишне гуманитарен, то он медлительнее в принятиях решений, рефлексивнее и уязвимее против обыкновенных бандитов.
«Правый Сектор» как организация, претендующая на некие смыслы, но играющая в оружейном поле, изначально была обречена на проигрыш от беспредельщиков-ментов и бандитов, что в наших условиях зачастую одно и то же. Когда-то с таким же нулевым результатом старая УНА-УНСО, между Приднестровьем и Абхазией, в 90-х попыталась бороться с местным жульем за крышевание киосков.
Если бы не было Мукачево, вероятно, это бы произошло на янтарных приисках Житомирской или Ровенской области, и не гарантия, что еще не произойдет. Или в другом похожем месте. Их объединяет одно общее свойство: панический страх киевского начальства публично признать подлинное положение дел, попросить прощения и помощи у народа как-то разрулить все это миром. Потому что у этого положения дел есть имена и фамилии.
Мукачево показало, что огромный кредит доверия, выданный новой власти Майданом, заканчивается. Эсемески судьбе еще отправить можно, а позвонить – уже нет. Но Мукачево также показало, что этот же кредит заканчивается и у радикалов. Да, большая часть кредиторов из украинского общества готова была делегировать им право на любое насилие, потому что сама не в состоянии была даже курицу зарезать.
Власть совершенно не готова была с ними поделиться этим своим правом, потому что, неровен час, они и войну могли бы выиграть. Что такое местами современная передовая? Это когда несколько сотен придурков, по выражению одного добровольческого комбата, приезжают и за свои деньги арендуют стрелковое оружие у хронически нетрезвых ВСУшников. И воюют, на радость офицерам по работе с личным составом, от их, солдат, имени, весьма и весьма отчаянно. Потом их, добровольцев, оттуда правдами и неправдами гонят, потому что ущерб у противника получается какой-то слишком уж внеплановый. Они идут в другое место.
Вполне очевидные уши провинциальной «ментовской подставы» пришлись как нельзя кстати ко двору Киеву, который никак не мог найти удачного повода окончательно загнать всю эту добровольщину и волонтерщину в государственное стойло. Но дело в том, что решив проблему в узком сегменте, Киев сталкивается с точно таким же прекращением моратория на вопросы к нему от народа. Народ как бы тоже хотел уже давно загнать эту власть в какое-нибудь подобающее ей печерское стойло, и тоже искал удобного предлога.
Как-то неожиданно резко затих Саакашвили. И киевская полиция затихла. Фигуранты в Мукачево хотят побыстрее убрать свидетелей, улики, схемы – дело вышло за пределы их традиционного контроля. Но власти тоже не очень нужен громкий судебный процесс – все предыдущие для нее плохо заканчивались, в смысле падения авторитета. Арбитраж со стороны альянса «Ярош + СБУ» очень уязвим, потому что может оказаться эффективным и далеко идущим. Власть врет очень неуклюже, сознательно и бессознательно, путается в показаниях и стратегиях, и совершенно не важно, каковы ее истинные намерения. Может статься, самые хорошие. Только народ об этом ничего не знает и знать не хочет. И он еще видит, что власть не нуждается в патриотах, она на самом деле их безумно боится. Весьма скромные пикеты «Правого Сектора» по стране вызвали у профильных чиновников панику, близкую к диарее.
Мукачево — это не только новая Врадиевка. Это пример того, как информация о происходящем все равно попадает к людям, которые делают на ее основании свои, не обязательно верные, но свои выводы. Это то, что мы могли бы узнать о войне, как она есть на самом деле, если бы прокуратура не прятала так тщательно виновных в котлах, окружениях, хищениях, предательствах и прочей мерзости. А ведь эти виноватые – и есть часть власти, и эта часть неуклонно увеличивается.
Мукачево — это всего лишь чеховское ружье на стене в первом акте пьесы. И происшедшее там на днях, увы, вовсе нельзя считать настоящей стрельбой. Законы жанра предполагают, что это должно произойти в третьем акте.
Но может случиться, что наша пьеса – одноактная.
Олег Покальчук, социальный психолог
