Ненависть Кремля к Борису Немцову имела особый характер. По-разному ненавидели даже Андрея Сахарова и Елену Боннер. Немцова ненавидели сильнее, чем даже Новодворскую.
Боннер, Новодворская, Ковалев – это представители «низов». Говоря номенклатурным языком, «обслуга». Быдло. Сахаров, тем более Немцов – «свои». Может быть, ни в чем так ярко не проявляется примитивный материализм российских верхов, как в их рабстве установленным им же критериям. Пусть Немцов вошел в номенклатурную обойму из-за того, что время было мутное, остаточно-выборное. Коли вошел, то уже «свой».
Это даже не классовое самосознание, это самосознание мафиозное. Нужно очень постараться, чтобы тебя убили за предательство. Номенклатура хорошо помнит 1937 год, когда диктатор обрушился на нее, и не хочет повторения. Немцов очень постарался, в отличие от многочисленных своих коллег по номенклатурному кластеру, которые не перешли невидимой черты. Эта черта – не критика диктатора, не предание огласке номенклатурных тайн.
Тайны таинственны только для тех, кто активно не хочет знать правды. Когда преступления Путина отсчитывают с гибели подводной лодки (мол, не посочувствовал), а не с броска десантников в Приштину и не со взрывов домов в Москве – это глубоко продуманная личная установка на конформизм.
Критика диктатора – вообще один из краеугольных камней нынешней диктатуры. Цензура цензурой, самоцензура самоцензурой, а выпуск пара выпуском пара, и выпусков этих не нулевое количество даже в подцензурной прессе. Никакого сравнения не то что со сталинским, но даже с горбачевским временем. Речь и об интернете, но даже и на телевидении под видом защиты Кремля позволяют себе такие цитаты из оппозиционеров, за которые при Сталине сразу бы удавили. Немцов даже не был самым ярым критиком.
Считать, что причина убийства – сказанное им крепкое словцо, означает переоценивать человечность Путина и недооценивать Немцова. Путин достаточно бесчеловечен, чтобы не руководствоваться самолюбием, а Немцов…
Немцов отличался от других оппозиционеров из номенклатуры контактностью. Впрочем, этим он отличался, к сожалению, и от большинства оппозиционеров из «низов». Он не «вещал», а говорил. Он не «осуществлял проект», манипулируя друзьями и врагами, а просто полноценно жил – а полноценная жизнь включает в себя открытость и искренность. Он не создал политической секты, как некоторые из оппозиционеров (и не вина оппозиции, что партии превращаются в секты – это вина власти), зато он дружил с людьми. Тем самым он осуществил то, ради чего существуют и политика, и борьба с деспотизмом, и построение демократического общества.
Немцов уже здесь и сейчас был не манипулятором, а просто здоровым человеком. Таких людей много среди «низовых» оппозиционеров, но среди тех, кто побывал в номенклатуре, к сожалению, назвать-то особенно и некого. Почему и приходится вспоминать академика Сахарова, который тоже более всего досадил власти тем, что из человека недоступного, человека закрытого стал человеком открытым. Это – предательство номенклатурного идеала, смысла и практики деспотизма. Это предательство предательства, а быть номенклатурой, деспотизмом, диктатором есть предательство человечности.
Немцов самой своей жизнью опроверг один из фундаментальных тезисов кремлевской пропаганды о том, что все противники деспотизма – шизанутые мешки с пылью. Не умеют наслаждаться жизнью, которую им обеспечивает Царь, вот и воют. В этом отношении Немцов был даже более опасной для режима фигурой, чем Сахаров и Новодворская. Если уж такой плейбой пошел в бой, то кто же тогда шиза? Немцов – это была по-настоящему красивая жизнь, а не целование стерхов и не карате с художественными гимнастками.
Вряд ли доклад Немцова о вторжении в Украину содержал в себе что-то неизвестное. Немцов был силен как аналитик, а не как шпион, в отличие от своих убийц. Убили его, конечно, не случайно – как в древности орошали новосооруженный алтарь кровью, так Немцова убили в порядке первого празднования Дня Государственных Киллеров – под стыдливым названием «День Сил специальных операций». Демонстративность убийства была подкреплена демонстративными речами после убийства, речи, которые – с учетом особенностей новояза – открыто заявляли: да, я убил, и ничего мне за это не будет, и вас всех убью, если понадобится, но пока не больно-то и хотелось.
Тем не менее, как и всегда, убийство Немцова менее всего выгодно автору убийства. Только очень сузившийся ум не понимает, что древнее «кому выгодно» не означает, что преступление бывает выгодным. Там главное-то словцо опущено, подразумевается – «кому кажется выгодным». Выгода зла всегда обмачива. Это не означает, что «Бог долго терпит, да крепко бьет». У Бога есть дело поважнее битья, и у нормальных людей тоже. В том-то и дело, что на убийство не отвечают убийством, на патологию отвечают не патологией, а здоровьем.
День гибели Немцова – не день Сил специальных операций, а день Бессилия специальных операций. Не то чтобы «всех не перестреляете». Могут и перестрелять – ну, не перестрелять, а устроить атомный холокост человечеству. На это теперь только и напирают. Атомная бомба другим и антирадиационное убежище себе – последнее прибежище негодяев. Но мы-то – нормальные люди, не убивающие, а старающиеся остановить убийства, ложь, грабеж, – мы-то уже сейчас живем в сто раз лучше, чем те, чья душа в атомном чемоданчике, и за один день успеем больше и красивее прожить, чем вы все за сто лет, если не будем бояться ходить там и так, как ходил Немцов.
Яков Кротов, историк и священник, автор и ведущий программы Радио Свобода «С христианской точки зрения»
