Российский журналист Илья Азар прокомментировал скандал, который разгорелся вокруг его неудачной попытки взять интервью у народного депутата Надежды Савченко, которую судят в России якобы за причастность к убийству российских журналистов на Донбассе. Об этом журналист написал в своем блоге.
«Выскажусь все же про «письмо Савченко», хотя и не хотел, но наверное все-таки надо (критические отзывы продолжают поступать). Издеваться над Савченко по поводу ее орфографии мысли не было ни у меня, ни у редакции. Я сначала расшифровал письмо дословно (так как не был уверен, что оригинал целиком войдет в материал), потом исправил ошибки, но в редакции решили, что лучше будет дословная расшифровка. Не уверен, что исправь мы ошибки, читатели не устроили бы скандал все равно, именно по поводу этих исправлений («Украинку унизили исправлением особенностей ее русской речи», «Русские снобы правят украинского героя» и т.п.). Опять же, если бы вышло интервью, его бы, возможно, вообще не заметили», — пишет журналист.
«Публиковать письмо мы решили, потому что, по-моему, оно даже лучше, чем интервью продемонстрирует, какой Савченко человек. И не злой или глупый, как писали ватники, а живой, честный, прямой и непростой. Вообще лично мне, может, «выгоднее» было его и вовсе не публиковать — теперь все знают, что я циник и не уступаю место дамам, но тем не менее», — отмечает Азар.
«Лично меня тон ее письма или отказ отвечать совершенно не оскорбили, я вполне понимаю и принимаю ее позицию (она в изоляции, а против меня и вообще российских журналистов ее настроили те, кто имеют к ней доступ, а то, что интервью в принципе даст большему количеству людей понять ее позицию, не объяснили). Наоборот, мне ее ответ очень понравился! Комментировать психологический портрет, думаю, будет нескромно (но сюжет с канадской журналисткой передан неверно!)», — сообщает Азар.
«Сделать интервью я придумал, когда мы с журналистом «Свободы» Антоном Наумлюком сидели в киевском баре (а где ж еще нам, крымнашистам и украинофобам, сидеть?) и пили пиво. Интервью с Надеждой никто вроде бы не делал (во всяком случае большое и в российских СМИ), а поговорить с ней очень интересно (за всеми ее высказываниями на суде может уследить только очень любопытный, усидчивый и безработный человек). Я почему-то сам думал, что интервью взять невозможно (хотя и сам раньше с людьми, лишенными свободы, общался по переписке), Антон меня разубедил и пообещал поспособствовать (лучше бы, Антон, ты сделал его сам — ты гладко выбрит, уступаешь место дамам и вообще всячески приятный тип)», — пишет журналист.
«Своими вопросами Савченко я оскорблять или обижать, конечно, не хотел. Спровоцировать на какое-то неожиданное и, возможно, неласковое высказывание в адрес Путина, ДНРовцев, Украины или еще кого-то, конечно — в этом в том числе состоит работа т.н. интервьюера. Повредить Савченко, мне кажется, ее ответы бы не могли (она и так максимально свободно себя ведет в тюрьме), хотя это вопрос дискуссионный», — отмечает Азар.
«Среди «33 вопросов» есть глупые, банальные, просто плохие вопросы. Нет важных и интересных личных вопросов про то, например, как к Савченко относятся в тюрьме (это «косяк»). Это, прежде всего, вопросы для письма по почте, и это совсем другой жанр нежели личное/телефонное интервью. Вопросов было много, потому что возможности задать уточняющий вопрос, прервать собеседника, задать дополнительный вопрос нет (а если и есть, это очень удлинит процесс, а живости все равно не добавит). В таком жанре иногда приходится задавать вопросы, на которые неминуемо последует очевидный (но возможно все равно интересный) ответ, чтобы высветить позицию собеседника по важной теме», — добавляет журналист.
«Удобные и сочувственные вопросы я никогда и никому не задаю. Это, по-моему, другой вид журналистики (тоже уважаемый!). Или, может быть, вопросы типа: «Как вам удается так геройски вести себя на этом путинском судилище?» нужно было задавать? Об этом человек и сам расскажет в своих ответах, если хочет. Что касается оскорбительных или неуместных вопросов, то я считаю, что такого понятия в журналистике в принципе нет и быть не может. Если говоришь с Путиным — будь Навальным, если с Навальным 13 будь нашистом, если с нашистом — будь революционером и так далее. Поэтому у Бородая нужно спрашивать: «Есть свидетельства, что вы ставили минометы в жилых массивах. Зачем?» А у условной Савченко: «Есть свидетельства, что украинская армия попадала по жилым кварталам. Почему?» — объясняет Азар.
» Но совершенно точно я не прав, что не сопроводил вопросы более-менее личным письмом. Просто не подумал, что именно в данной ситуации это нужно сделать (это «косяк»). Никакого снобизма в этом нет. Неприязни — ни великороссийской, ни человеческой — у меня к Савченко нет. И как к мусору я, конечно, к ней не отношусь. Да и вообще журналист не может так ни к кому относиться, иначе зачем он работает в этой профессии? Более того, мне понравилось поведение Савченко на суде, как она достойно держится, как улыбается друзьям, как и что говорит», — подчеркивает журналист.
«Украина как страна, гражданский подвиг украинцев на майдане мне очень симпатичны, и я искренне надеюсь, что новые власти все-таки сумеют сделать из нее что-то совершенное отличное от остальных стран СНГ», — добавляет он.
«Я не знаю, причастна ли Савченко к убийству сотрудников российского СМИ. На мой взгляд, на войне всякое может случиться, и если причастна, то вряд ли намеренно. Можно верить Савченко или нет, но по идее тут бы должен был суд разобраться, но, увы, процесс в донецком суде, очевидно, политический и несправедливый, поэтому судить ее в нынешней России точно нельзя», — считает Азар.
«Адвокаты Полозов и Фейгин либо сошли с ума, либо что вероятнее всего — готовятся к вынесению приговора. После обвинительного приговора все, как и в случае с Pussy Riot, припомнят им то, что вместо адвокатской работы они занимаются только пиар-сопровождением судебного процесса. Всю работу делает Новиков (и про письмо Савченко, что характерно, он промолчал), а Фейгин и Полозов отрываются от телефонов только чтобы поддержать ходатайства Новикова (так во всяком случае было на процессе, когда я там был). Как и в истории с PR, они теперь начинают кричать о «травле политических адвокатов», о развязанной против них по указке Кремля кампании либеральных СМИ. Это просто невероятно — обвинять «Медузу» в работе на Кремль», — уверяет журналист.
«Я, кстати, лично к Фейгину и Полозову относился нормально, несмотря на то, что они меня открыто ненавидят (мне кажется, что их проблемы с частью журналистов — немалой — связаны в первую очередь с манерой их общения, а не с их работой). Сейчас они уже перешли грань, поэтому теперь придется их тоже начать ненавидеть. Даже их роль — политических комментаторов с доступом к подсудимой при работающем нормальном адвокате — мне казалась полезной. Речь, конечно, идет только о таких политических процессах, как савченковский. Возможно, Алехина с Толоконниковой меня могут переубедить», — отмечает Азар.
«Выходивших на Майдан людей уважаю, Крым не наш, *уй войне, Ленин гриб, Россия будет свободной», — резюмирует он
