Журналист Аркадий Бабченко, находящийся в данный момент под Славянском, пообщался с украинскими силовиками и волонтерами на нескольких блок-постах. Интересные выдержки из интервью публикует InfoResist.
— Скажите, а зачем вы людям глаза завязываете? — киваю я на сидящего на ступеньках человека с закованными за спиной руками. — Он же и так пленный…
— Чтобы внутреннее устройство блок-поста не срисовал, — спецназовец за пулеметом курит, облокотившись на мешки с песком. — Никто никого унижать не собирается. Ничего личного. Просто война. Кстати, он не пленный. Задержанный.
Это уже второй задержанный, которого я вижу на этом блок-посту украинских силовиков. Первого взяли вчера — несколько раз проехал туда-сюда на мопеде, затем на обочине подобрал какого-то человека из зеленки… Впрочем, какие-то подозрительные мужики на мопедах и впрямь частенько катаются вокруг мест дислокации силовиков.
Читайте также: «Личные армии политиков и бизнесменов на страже Родины«.
— Миникамеры начали уже устанавливать, представляешь? — рассказывает командир одного из батальонов специального назначения, совсем еще молодой общительный подполковник. — Вчера сняли несколько штук. Черт его знает, кто ставил. Может, вот он и ставил. В общем, с разведкой у них все в порядке.
— Да того блока проехать можно? — киваю я вдоль по трассе.
— Попробуй, — боец пожимает плечами. — Сегодня всю ночь и полдня долбили…
Этот, самый дальний и самый напряженный на сегодня, блок-пост силовики пытались поставить три раза. Два раза боевики отбивали его обратно. На третий удалось. Несмотря на то, что стрельба не прекращалась почти сутки. Расположен он в стратегически важной точке, на пересечении трех дорог — на Славянск, на Красный Лиман и трассы Донецк-Харьков. Ни Славянск, ни Лиман армия до сих пор не контролирует. Блок-посты Донецкой республики начинаются уже совсем неподалеку, в километре-полутора.
За поросшим тростником полем здание недостроенного Химзавода. Там сидят наблюдатели и корректировщики противника. Оттуда же работает снайпер.
— Ты бы с фотоаппаратом особо не светился, — говорит командир поста. — Постреливают. По бэтэру вон цокало сегодня.
Сейчас идет война за окружающие перекресток высотки. То армия выбьет оттуда наблюдателей противника, то они армию. И постоянные обстрелы. По несколько раз в день. И артиллерия, и стрелковое оружие и даже подствольники. То есть подходят довольно близко.
— А что с той стороны? — киваю я на густую зеленку за спиной.
— Не знаю. Ходят там, вроде. Сегодня на мост выехали два джипа, из них вышли вооруженные люди, посмотрели на нас, мы на них, потом развернулись и уехали. Вон тот поселок еще не наш.
Эти два слова — «наш» и «не наш» здесь теперь стали определяющими. Если военные говорят «это наша деревня», значит, ее жители поддерживают единство Украины. Если говорят «не наша», значит, население поддерживает ДНР…
Над городом (Славянском – прим. ред.) возвышается телевышка на горе Карачун. Стратегически важная высота, с которой вся местность как на ладони. Тоже несколько раз переходила из рук в руки. Сначала там сидели военные. Потом их оттуда выбили бойцы Донецкой республики. Потом их оттуда опять выбили военные, и закрепились уже окончательно. Из города по Карачуну постоянно стреляет захваченная боевиками самоходная артиллерийская установка-миномет (могут использоваться как снаряды, так и мины) «Нона»…
Зеленка… Зеленка здесь очень густая. Использовать авиацию крайне затруднительно. Три вертолета уже сбили. К тому же за двадцать три года, которые украинская армия разваливалась, качество подготовки пилотов, прямо скажем, оказалось не самым высоким. Одно время пилоты начали отказываться вылетать.
По этой зеленке противник доходит даже до базового армейского лагеря и время от времени обстреливает его. Результат крайнего обстрела — двое раненных.
В лагере работают медики. Волонтеры Армен и Илья. Приехали на своей частной медицинской машине. По своему желанию. Мотаются по блок-постам. Вывозят раненных и больных.
— Страшно было второго числа. Как раз очередная активная фаза началась, спецы штурмовали город. А мы только приехали. С корабля на бал. В одной из деревень нас заблокировали, стали закидывать дорогу покрышками, чтобы не дать выехать. Вон, пробоины в стекле, — кивает Илья на две дырки от травматического пистолета.
В этой войне происходит не только становление армии, но и становление общества, становление государства. Внешняя агрессия объединила вчерашних майдановцев и вчерашних милиционеров. Месяц назад они воевали друг против друга. Сейчас воюют вместе против общего врага. А общество скидывается деньгами, чтобы помочь и тем, и другим.
— Я этих бандеровцев на дух не переношу, — матерится один из генералов, колоритный такой мужик. — Политиков этих, мать их! Проворонили страну! Проворонили армию! Некого во главе государства поставить! Ни одного лица не вижу! Путин молодец, все в свои руки взял. Сильный мужик. Но как теперь? Он же на мою землю напал! Да я с ним воевать до конца жизни теперь буду! С бандеровцами в одном окопе!
Мне кажется, это вообще главное, что здесь сейчас происходит.
В зеленке срабатывает сигнальная мина. Бойцы разбегаются по позициям.
Я тоже прыгаю в окопчик. Прохладно, хорошо.
Даже умиротворенно, я бы сказал. В окопах вообще всегда тянет на философию и вопросы мироздания. Вот, например: почему все войны, на которые я попадаю, начинаются по жуткой жаре?..
Текст и фото: Аркадий Бабченко