Дождь. Чернозем уже не успевает впитывать влагу, и она расползается по полю лужами, стекает в траншеи.
Бурое месиво под ногами липнет к сапогам пудовыми гирями. Скользит, норовя опрокинуть и выпачкать с головы до ног, словно в отместку за то, что ты на днях изменил местной грязюке с заезжей прачечной. Водяная пыль густо сыплет с неба, а ты кутаешься в дождевик, пытаешься сберечь ствол АКСУ от липкой грязи — это твои два часа наедине с Донбассом, дождем, весной, ветром и ожиданием железных сюрпризов с той стороны. Еще одна зарубка на приклад — два часа одиночества…
Окопы заполняются водой, которая грозит — пока безуспешно — залить блиндаж. В блиндаже душно, сырой тяжелый воздух рассказывает о раскисших берцах, о коптящей в печи солярке, о сохнущих бушлатах и вчерашнем обеде.
Было бы совсем грустно, но в блиндаже есть еще одна дверь — она ведет в Бухту Всех Святых, где на волнах качаются парусные лодки, где жены, вглядываясь в море, ждут рыбаков, где на площади Позорного Столба под бой негритянских барабанов движется запрещенное шествие, где посвященные впадают в транс на кандомбле, где торгуют на улицах сладкой маниоковой кашей… Это моя дверь в лето. Оно непременно настанет, не сомневайтесь. Я его видел.