Anti-colorados, блогер
Приговор по делу о сбитом в Луганске Ил-76 и гибели десантников и экипажа, вряд ли поставил точку или даже троеточие, с учетом неизбежной апелляции, но скорее всего он стал вопросительным знаком. Причем, этот вопросительный знак вырос до невероятных размеров, ибо мы имеем четвертый год войны и несколько тысяч жертв. Причем, есть большая доля вероятности, что подойди к расследованию гибели этих наших бойцов, так же, как и к этому случаю, то наверное, уже сидел бы весь офицерский состав ВСУ, включая тыловиков и штабников строевых частей (для тех, кто знает, что такое строевая часть). Это отнюдь не утрирование.
Просто под раздачу сегодня попал один конкретный военнослужащий, а масса других просто оказалась вне поля зрения Фемиды и не факт, что завтра это внимание не пойдет по рядам наших войск с более серьезным ущербом, чем крупнокалиберный пулемет.
Причем, тут нет речи о том, что военные вообще не должны привлекаться к ответственности, в том числе и уголовной. Об этом даже речи вести нельзя. Как не крути, но нам понадобится время для вытравливания совковых стандартов ведения боевых действий, где боец был расходным материалом и пушечным мясом. Ведь все мы говорим о том, что мы не желаем забрасывать противника трупами, как это делают россияне. Раз так, то это должно быть не только декларацией или пожеланием, но обязано обеспечиваться нормативной базой, которая однозначно будет пресекать бестолковые действия командования, приводящие к неоправданным потерям личного состава.
Неоправданные потери – ключ к решению всей проблемы. К сожалению, цель войны – убийство. Да, это – защита, оборона и прочее, но путем убийства. Причем, офицеры и сержанты обучаются методам наиболее эффективного и быстрого убийства. Чем точнее и быстрее они стреляют в противника, тем большая доблесть военного и тем быстрее он растет по служебной лестнице. Но дело в том, что стрельба происходит не на охоте, а на войне. Это значит, что со стороны противника будут такие же профессионалы, которые тоже учились убивать наиболее эффективно. Поэтому, потери неизбежны и те, кто учился в военных ВУЗах знают, как подсчитываются собственные потери и потери противника, на стадии планирования боевых операций.
Имеются специальные методики этих подсчетов, где учитываются различные переменные, включая численность, плотность обороны, наличие тяжелого вооружения и прочее.
А теперь представим, что оперативный отдел штаба выдает план боевой операции, а там указаны собственные потери убитыми и раненными. Это должно быть обязательно для того, чтобы предусмотреть возможности эвакуации, оказания медицинской помощи и прочего. Это должно быть подогнано под план боевой операции. И вот кто-то возьмет этот документ, а в нем черным по белому написано, что завтра погибнут 20-30 бойцов, а еще 100 будут ранены, из них – 20 – тяжело. Сегодня они сидят в блиндаже и травят байки, а завтра их уже не будет. Они об этом не знают, а оперативный отдел уже это запланировал, хоть еще не известны конкретные имена жертв. Что со всем этим делать? Что делать с людьми, которые уже заложили свои потери в свой план? Причем, опытные офицеры легко могут оперировать цифрами потерь, просто из собственного опыта. Они представляют, сколько продержится в обороне или атаке взвод, рота или батальон и когда их надо менять для отдыха и докомплектации, пополняя потери. Мало того, они легко скажут, какие подразделения по своему статусу, будут нести самые большие потери. Окажется, что таковыми будут десантники. Поэтому у них более жесткая подготовка, ибо предполагается, что они будут нести самые большие потери и почти сразу им придется воевать в меньшем и еще меньшем составе, выполняя свою боевую задачу.
Надо понимать, что сами десантники об этом прекрасно знают и понимают, что, садясь в транспортный самолет, который доставляет их в зону десантирования, не важно, посадочного или воздушного, они находятся в самой большой опасности, ибо могут погибнуть вместе с самолетом, что и произошло с тем Илом.
Так вот, насколько это не жутко звучит, на войне есть неизбежные и приемлемые потери. Это может понимать только военный, который хотя бы теоретически побывал в шкуре того, кто планирует боевую операцию, и того, кто выполняет приказы, в рамках этой операции. Эти обстоятельства почти не имеют ничего общего с тем, что и как происходит в мирной жизни.
Поскольку в судья принимает решение «по своему внутреннему убеждению», то это самое убеждение должно соответствовать реалиям армейской жизни, а уж если речь идет о боевых действиях, то никакое внутреннее убеждение гражданского судьи не сработает по определению. Не понимая сути условий армии и не понимая механизмов войны, он не в состоянии оценить ситуацию надлежащим образом и принять справедливое решение.
Посему, судить военных надо. Но суды должны быть военными. Все участники процесса должны иметь военное и юридическое образование. Даже гражданские авиакатастрофы расследуют специалисты в этой области, а тут судили военного без военных.
В завершении – риторический вопрос. Вот эти ребята, которые не долетели до своих товарищей в Луганске, будь у них выбор при том, что им сказали, что их шансы долететь – меньше 50% (что 50 на 50 они и сами понимали), они бы отказались? А если бы им сказали, что шансы не выше 10%? Тогда они сложили бы оружие? Ой, сомневаюсь. Они бы уцепились за эти 10% и полетели. Другое дело, что подобно офицерам ЦАХАЛ, на такой риск должен бы первым идти офицер, который отдал рискованный приказ, до конца разделяя судьбу своих солдат. Тогда до суда дело не дошло бы.
В любом случае, считаю практику суда военных в связи с исполнением их служебных обязанностей, гражданскими судами – позорной и оскорбительной практикой, с которой следует срочно покончить.