Рамзан Кадыров не любит французских карикатуристов. Как некоторое время назад не любил Венедиктова и Ходорковского. А до них — правозащитника Игоря Каляпина. Круг личных врагов Рамзана Кадырова как система координат, по которой можно сверять политический момент. Две оси, два измерения всего сущего: президент и, как теперь обозначилось, Пророк. Вполне достаточно.
Марш миллиона в Грозном уже ни у кого не вызвал улыбку, и это, может быть, важнее даже того, как Грозный одним усилием административного мускула превзошел Париж. Отец, знаток ислама, наверное, поморщился бы сыновнему пониманию учения. Но как мастер интриги он должен был оценить размах, с которым наследник совместил Того, Кого нельзя рисовать, со златоглавой державностью. Совершающие намаз чеченские гвардейцы вполне органично вписываются в дымящиеся ландшафты русского мира в Новороссии.
В чеченском подполье есть и честные сторонники странной независимости, и убежденные исламисты, и просто романтики, и банальные бандиты, и те, кому некуда идти, а, помимо обращения с «калашниковым», они в жизни ничему научиться не успели. Есть те, кто ушел мстить, и есть те, кто прячется от мести. Это история не про то, как линия фронта разделила братьев, а про то, как браться с равной вероятностью могут оказаться по любую сторону линии фронта. Те, кто когда-то не успел уйти «в лес» или по каким-то причинам там не задержался, нашли себя в структурах людей с ружьем у Кадырова, что во всех отношениях комфортнее.
Но для того, чтобы Кадыров мог на них полагаться, он, великий и ужасный, обязан день ото дня быть еще более великим и ужасным. Повышать ставки. Готовить космонавта. Побеждать в Новороссии. Иметь не просто личных врагов, нет, его личные враги — это враги всего ислама. И главное, убеждать в этом вверенное население.
Пирамида должна строиться. А с этим становится сложнее.
…Люди, которые готовы поделиться своим представлением о чеченской реальности, назначают в Грозном встречи в пустынных местах, говорят тихо, но уже минут через пять все равно начинают нервически оглядываться. Страшно всем. В элите особенно. «Сам Кадыров боевого опыта не имеет, — объясняла мне одна коллега, — но он окружил себя людьми, у которых другого опыта нет, и разделил функции: они бьются с подпольем и инакомыслием, он заряжает их лютой беспощадностью». Эта лютость вкупе с поистине звериной энергией становится той силой, которая согнула Чечню, одновременно ее отстроив, в том числе по вертикали. Любой чиновник знает: нерадивость или даже просто недоразумение чревато не просто потерей кресла и денег. Он рискует стать изгоем, а это в условиях такой модели гражданская смерть. Никто не возьмет на работу не только его, но и его родственника.
Такая модель некоторым образом уравнивает и тех, кто должен сеять страх, и тех, кто должен бояться. Хочешь не хочешь, какие бы чувства ты ни питал к Кадырову, к нему приходилось идти работать, в том числе и людям с ичкерийским опытом, про который тоже все знают, но это уже, получается, не так важно. И сам Кадыров не слишком вспоминает этим людям, кому они сочувствовали во время войны и как они относились к его роду.
Эти люди не рвутся в ближний круг. На расстоянии спокойнее, достаточно быть просто осмотрительным и придерживаться внешнего ритуала лояльности. На самом же деле средний уровень чиновников и профессионалов — глухая фронда, у которой, правда, выбор по-советски узок: кухня или отъезд. И именно это, а не полицейский режим является основой общественного договора.
Кадыров идеально вписал Чечню в ткань общероссийского стиля, во многом его усугубив. Но одновременно он перестает быть воплощением лютости или успеха. Он выходит из моды, те, кто вчера надевал майки с его портретом, понемногу вырастают и утыкаются в невысокий потолок тех возможностей, которые предоставляет кадыровская Чечня. Они не ропщут, смиренно находя себя в чиновничестве или близком к нему бизнесе или просто уезжают. Необузданная система обретает черты нормальной автократии, несколько более жесткой, чем по стране в среднем. Из всего наработанного Кадыров отбил лишь право жить по понятиям, которые он сам объявляет законом, и жечь офисы тех, кто в этом праве сомневается.
«Чеченцы на самом деле ничего не забыли, — тихо говорит старый знакомый, вынужденный, как и многие, изображать лояльность. — Просто они очень боятся снова вспомнить пережитый ужас. И в этом смысле они согласны на то, чтобы Рамзан заставил их обо всем забыть».
Рамзан Кадыров оказался эффективен — как способ защитной реакции. Миллион, выходящий к мечети и на проспект Путина, пока явно не предел.