Клевета устроена просто. Надо всего-то один разок передернуть. Поменять всего одно слово, соврать совсем чуть-чуть — и картина мира меняется. И на этом перевранном, передернутом можно громоздить целый мир, весьма внутри себя логичный, если только не считать лживого основания.
Вот писатель Поляков, например, пишет про писателя Солженицына: «Солженицын не просто уехал из Советского Союза… но фактически призывал американцев начать против него войну».
Возмущенная вдова Солженицына Наталья Дмитриевна пишет Полякову: «Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был арестован, лишен гражданства и под конвоем выслан из страны».
А Поляков в ответ пишет Наталье Дмитриевне и про роль Солженицына в литературе, и про преподавание Солженицына в школе, и про то, что «Один день Ивана Денисовича» ему, Полякову нравится, а «Архипелаг ГУЛАГ» не нравится — про все на свете пишет, вместо того, чтобы просто извиниться, соврамши. Соврал, да — заменил слово «выслали» на слово «уехал».
Подобных подмен, основанных на одном перевранном слове, мы наблюдаем множество. Все «Болотное дело» зиждется на словах «массовые беспорядки». Тогда как массовых беспорядков на Болотной не было. Драка была с полицией, потасовка была, давка, а «массовых беспорядков» не было. И стоило только ввести в обиход это одно лживое слово, как уж на него накручивается целое дело, и люди получат реальные сроки.
«Иностранный агент» — термин из той же серии. И я думаю, всякий навскидку вспомнит еще десяток хлестких терминов, придуманных ради того, чтобы громоздить поверх мир, полный враждебности.
«Геноцид», «оранжевые технологии», «партия жуликов и воров»… Я нарочно пишу через запятую, потому что нету ни геноцида, ни партии жуликов и воров — есть только хлестко перевранные слова, на которые удобно громоздить враждебность. Слова хлесткие, но к действительности имеют примерно то же отношение, что «враг народа» или «вредитель» семидесятилетней давности.
Люди, выкрикивающие про «геноцид», про «оранжевые технологии» или про то, что Солженицын «уехал» в 74-м году, просто имеют по нынешним временам больше публичных трибун для клеветы. Но если представить себе, что завтра добрый волшебник установит нам вдруг свободу слова, то не правда будет сражаться с клеветой, а одна клевета с другой клеветою.
Какой-то есть механизм, заставляющий людей клеветать. Зачем-то людям нужно представить дело так, что Солженицын не «выслан», а «уехал», что узники Болотной не «побиты» были милицией, а «устроили массовые беспорядки».
Я так полагаю, что механизм этот сродни стокгольмскому синдрому, только гаже. Я так полагаю, что людям в глубине души хочется солидаризироваться с насилием, представить дело так, будто Солженицын сам допрыгался до своей высылки, то есть, считай, уехал добровольно. Будто фигуранты «Болотного дела» сами же нарвались на милицейский разгон. Будто все три миллиона членов партии «Единая Россия» нарочно вступили в партию, чтобы воровать.
Оправданий ни для кого не бывает в наших сегодняшних разговорах. Осуждение заложено в самые термины, которые мы используем.
Так в станице Кущевская местные жители склонны были обвинять изнасилованных женщин в том, что они были изнасилованы.
Клевета привлекательна. Вдвойне, потому что подвергнуться клевете страшно, а присоединиться к ней — тянет.