Мы обижаемся, когда нас называют фашистами, но очень быстро подхватили российскую пропаганду о том, что в Донбассе живут особенные люди, которые все хотят в Россию.
Нам всем очень не хватает логики относительно событий на Востоке. Мы говорим, что жители Донбасса сами выбрали сценарий происходящего, и одновременно — что они жертвы пропаганды. Так первое или второе? Или третий вариант — они заложники вооруженных людей и гуманитарной катастрофы? Это три взаимоисключающих сценария, и надо бы определиться, какой именно там имеет место.
Неоправданное обобщение — это самое страшное, что сейчас происходит. Мы очень обижаемся, когда нас всех сейчас называют фашистами, а во времена Майдана — экстремистами. Зато мы очень быстро подхватили российскую пропаганду о том, что в Донбассе живут какие‑то особенные, не похожие на нас люди. И все они хотят в Россию.
Мы все можем долго объяснять, что на Майдане были разные люди — и с оружием, и без, и корыстные политики, и благородные, и плохие, и добрые. То есть у нас тут все было сложно. А у них там, конечно же, все очень просто.
Я же вообще не вижу серьезных естественных проблем между людьми в Донбассе и Крыму.
Поездки по востоку Украины убедили меня в том, что вообще нужно каждого человека рассматривать отдельно. Не как потенциального сепаратиста, а как личность. У которой, может быть, во время так называемого референдума за Новороссию жена потеряла ребенка, а мать болела раком. И все остальное его вообще не волновало. Кроме того, я увидела, в каком ужасном состоянии наша страна. Как много у нас незащищенных людей, обездоленных, больных, инвалидов. Все они мгновенно оказались на грани выживания.
Отрицание украинским военным руководством гибели гражданского населения во время проведения операций — большая ошибка. Я критично отношусь к израильской военной политике, которая похожа на российскую. Но Израиль умело говорит о потерях среди мирных палестинцев. Он всегда признает гибель мирного населения, выражает скорбь и сожаление.
Если постоянно отрицать, то Украине перестанут верить и тогда, когда она права.
Вероятно, мы боимся, надеемся, что никто ничего не заметит, не докажет. Это неправильно. Все допускают ошибки, и суть демократического, нормального общества — в том, чтобы признавать их, разбираться в них и исправлять. По возможности.
В США, например, только недавно осудили двух солдат за гибель семьи иракцев в 2004 году. Именно такой подход учит ответственности и серьезному отношению к войне и оружию.
Мне кажется, главные политические ошибки украинской власти — это, во‑первых, абсолютное игнорирование того, что можно делать невоенными методами. Например, совершенно точно нужно было разделять людей с оружием и мирное население в оккупированных регионах. Проводить конкретную информационную кампанию для тех, кто за Россию, для тех, кто за Партию регионов, и для тех, кто просто пришел из уголовного мира на войну зарабатывать деньги. Находить между этими группами отличия, разделять их и работать с ними отдельно.
Что бы там ни было, я оптимистична. Я верю во все хорошее. Вопрос только в том, какой ценой оно нам достанется. Наша задача — сделать так, чтобы эта цена была самой маленькой для военных, для мирных жителей, в целом для страны. Чтобы мы добились своего самым маленьким разрушением, каким только возможно, самым маленьким количеством жертв. Другого мы себе позволить не можем.