Сейчас уже и не поймёшь, с чего началось нынешнее обострение дискуссий о «братской» любви украинского и российского народов. То ли это реакция на внезапно посыпавшиеся из Москвы тошнотворные и лицемерные призывы к примирению. То ли пошли круги по воде после стычки в связи с Facebook-постом московской оппозиционной активистки и журналистки Ольги Романовой с её восторженными отзывами об украинской колбасе и выводом: «Мы один народ». А может, виной всему треволнения российских либералов по поводу ареста СБУ их соотечественницы Анастасии Леоновой, засветившейся среди наших добровольцев. Или просто всё это совпало по времени.
Так или иначе, разговор о взаимоотношениях двух народов не затихал никогда, а сейчас просто вышел на новые эмоциональные вершины. Для меня таким признаком стала резкая реакция старого и обычно сдержанного друга на не задевший меня оборот в статье одной из лучших российской журналистки Евгении Пищиковой. В тексте упоминается «город К., который теперь совсем чужой город (но не верьте тому, что там живут совсем непохожие на нас люди: люди вообще во всём мире похожи друг на друга, а к тому же никуда не может пропасть общее детство)». Несложно догадаться, что это за город К. Но почему, почему потребовалось через запятую после «чужого» всё равно вставлять пассаж о том, какие мы одинаковые?! При том, что тема вообще о другом.
Очевидно, разрыв между украинцами и россиянами ощущается всё сильнее, отсюда нарастающее количество реакций и их интенсивность. В конкретных случаях с конкретными людьми может быть какая угодно общность взглядов и близость душ, но невозможно отрицать, что культурные платформы «Украина» и «Россия» движутся в разных направлениях. И несут прочь врагов, друзей и родственников, помимо их – нашего – желания остановить или ускорить это движение.
Где-то в будущем есть точка, когда этот разлёт прекратится и маятник отношений даже немного сдаст назад. Всегда сдаёт, даже если на это уходит уйма времени. Боль притупится.
Парадокс заключается в том, что нам, с одной стороны, жизненно важно зафиксировать этот разрыв с Россией и нарастить его: для Украины это действительно императив выживания – стать иной. С другой стороны, уносящаяся в какую-то беспросветную темень Россия становится всё опасней.
Ведь географически она не оказывается дальше, наоборот, по мере схождения с ума норовит льнуть всё ближе, презирая условности и границы. И мы, получается, объективно заинтересованы в том, чтобы выздоровление соседки произошло как можно быстрее, радость из-за усугубления её болезни – враги же – сочетается с рациональными опасениями новых больших неприятностей от окончательно сбрендившего организма.
Отсюда и нежелание «нормальных» россиян признавать непреодолимость разрыва: для них это, помимо всего прочего, означает признание полной потери перспектив своей родины в обозримом будущем. Потенциальная возможность быть «такими же» дает хоть какую-то надежду на выздоровление, освобождение из лап нынешнего нарастающего мрака. Мы им не в братстве отказываем, хотя и в нём тоже, мы тем самым отказываем им в будущем, это страшно обидно. И страшно, и обидно. Впрочем, отбирают они его у себя сами, мы лишь фиксируем это очевидное для нас обстоятельство, отпихиваясь от навязчивых ритуалов родства. Единственное, чего при этом не следует забывать: наше будущее пока тоже совсем не гарантировано. Нам ещё скакать и скакать.