За последние полтора года писатель Андрей Курков свыше сотни раз выступал за границей — участвовал в политических дискуссиях, презентовал переводы на разные языки книги публицистики «Дневник Майдана». Общение с зарубежными политиками и читателями, с одной стороны, помогает ему объяснять им суть процессов, происходящих на родине, а с другой— более беспристрастно и аналитически видеть проблемы самой Украины. Некоторыми своими наблюдениями писатель поделился с корреспондентом Апострофа.
— Несколько лет назад ты говорил, что на любое явление смотришь как бы двумя глазами: левым украинским и правым европейским. Эта стереоскопия у тебя сохранилась? Не притупилось ли зрение?
— Вообще у меня за эти годы зрение село уже серьезно — надо будет скоро менять очки для чтения. А если без шуток, то психологический удар, который получили украинцы в течение последних двух лет, конечно, и на мне сказался. Он пришелся и по мозгу, и по психике, и по внутреннему зрению. По тем личным опциям, которые у каждого человека составляют основу мировоззрения. Я думаю, что-то нарушилось в моем восприятии мира, и доля украинского зрения, скажем так, усилилась. Одновременно оно очистилось от ряда иллюзий, превратного толкования некоторых ситуаций, от переоценок и недооценок разных явлений, которые сыграли немаловажную роль и во время Майдана, и в последующие месяцы.
— С чем именно это изменение опций, внутреннего взгляда связано, что ты переоценивал в стране? Ты ведь и раньше много говорил и писал о непреодолимости коррупции, о присущей украинцам инертности, нерешительности, неспешности действий, негативно влияющих на процесс реформирования общества, его движения к европейским стандартам. Проблема, однако, остается. Так приближаемся ли мы все-таки к Европе или нет?
— В Европу мы, безусловно, входим. Но как-то половинчато. Мы, в общем, куда угодно стараемся войти так, чтобы не совсем войти. И, с одной стороны, это видно по реформам, которые идут, прихрамывая. Скажем, полицейскую реформу можно назвать успехом, а попытку реформы судебной системы и прокуратуры — провалом, победой прежних сил. Я думаю, что как почти в каждом русском сидит маленький Путин, так, мне кажется, что почти в каждом украинце сидит маленький Янукович. Но Янукович маленьким не бывает априори. И возникает впечатление, что если внутренний Путин россиянину дает лживое ощущение гордости за свое якобы великое отечество, то большой Янукович, который чаще всего, конечно, обитает в наших политиках, оправдывает их меркантильность и бездеятельность. Самый заметный образец украинского политика — это как раз именно Янукович, а все остальные являются его уменьшенными копиями, скрытыми под какими угодно личинами, говорящими на любом языке, носящими или не носящими вышиванки. И, конечно, пока мы не искореним в себе каждый по отдельности этого Януковича, никакого существенного общественного развития в стране не будет. Пока не откажемся от готовности соглашаться с лживостью системы, с незаконностью, с тем, что кому-то можно, а кому-то нельзя, а если они друзья кого-то, то им тоже можно. То есть вот это своеобразное гуманное отношение украинцев к беззаконию и коррупции на уровне как бы земли и травы, оно одновременно подсознательно оправдывает в каждом украинце существование коррупции во власти и политике.
— А что это за психологический тип — «маленький Янукович»?
— Это человек, который, в принципе, радуется любой открывающейся возможности жить лучше, не думая о законности реализации этой возможности.
— Ты полагаешь, что значительная часть украинского общества этим вирусом поражена?
— Конечно, но винить людей в этом нельзя, потому что из нашего общества изъята мораль. Умерло понятие стыда.
— А эта наша снисходительность к коррупции связана с тем, что мы не привыкли уважать закон? Что такое, на мой взгляд, цивилизованное общество? Это общество, живущее по правилам.
— У нас не было перехода. Возьми, к примеру, Литву. Там был кровавый переход от советского прошлого к несоветскому будущему. В Украине же советское прошлое просто переименовалось в постсоветское будущее. И поэтому то, что считалось нормой и благом в СССР, а именно — пользоваться блатом, получать какие-то блага и особые привилегии в обмен на дружбу, выпивон или родственные связи, все это плавно перешло в наш новый, уже якобы независимый быт. И, таким образом, все логично превратилось в обычную коррупцию. И поэтому у нас слово «лох» заменило понятие «простой человек». Простой, обычный, добрый, честный человек.
— Ты полагаешь, что эта ситуация даже в последние годы не меняется?
— Меняется. Я думаю, что увеличился процент несогласных, не желающих мириться с подобной ситуацией. Также увеличился процент образованных людей, которые видят и осознают, к чему все идет. Ситуация такая не может не взорваться.
25 лет у нас в стране никто не занимался собственно внутренней политикой. Никто не пытался сделать так, чтобы информационное и культурное пространство Украины совпало с ее геополитическим пространством. Никто не думал о том, что украинцев надо объединять чем-то еще, кроме паспортов и единой валюты. И поэтому сейчас мы расплачиваемся за все это. Наши политики, если откинуть их демагогическую риторику, по сути, не понимают значения общего культурного пространства. Того, что страну должна объединять культура, и при этом она должна быть общей для всех, а не только, к примеру, для одной языковой группы.
— Ситуацию эту только обострили аннексия Крыма и война на востоке Украины.
— Политики у нас всегда использовали языковую проблему только для того, чтобы разделять электорат. Но стратегии здесь не было. Никто не думал о поиске баланса, нахождении статус-кво, схемы, при которой все были бы довольны, подчиняясь при этом одним для всех правилам.
— Что может страну объединить? Превратить население в нацию? Такую пеструю и в этническом, и в социальном смыслах Украину в целостное государство?
— Сдерживаемая законом свобода капиталистических отношений. Мы — страна мелких собственников с регионами крупных собственников. По сути, украинская история показывает, что в тех регионах, где было много мелких бизнесменов, там всегда была самая экономически благополучная ситуация. А то, что культурное пространство сверху нужно очень аккуратно прокладывать по небу над Украиной, тут надо уже учитывать все культуры страны, а не только, так сказать, титульной нации.
— Скажи, пожалуйста, а в Европе за минувшие два года тоже как-то меняется отношение к Украине?
— Оно меняется едва ли не каждую неделю. Есть лишь одна константа: все знают об Украине и ее конфликте с Россией. Отношение же к нему определяет, прежде всего, геополитический конфликт между Россией и Америкой. Он для них важнее, чем наш конфликт с Россией.
Хотят ли они Украину видеть в Европейском союзе? Думаю, что большинство обывателей не хочет.
Большая часть политиков хочет, поскольку им нужно, чтобы политическая жизнь в ЕС кипела, осуществлялись долговременные процессы. Тогда можно заниматься долгоиграющими проектами, планировать экономическое развитие регионов. Тогда у них появляется много новой работы и возникает много поводов для деклараций и проектирования. Кроме того, Украина все равно — это огромный рынок. Хотя, конечно, пока и не самая надежная и обнадеживающая площадка для производства.
— Видят в нас потенциальных нахлебников?
— Да. Этим людям, кстати, очень нравится Russia Today. Она им подсказывает, чего надо бояться, сознательно создает фобию по отношению к Украине. Но, в общем, ничего нельзя обобщать. Потому что, скажем, образованность европейского обывателя все-таки выше, чем у нашего. У них, например, даже село и город не имеют, как у нас, психологической границы.
— Ты упомянул Russia Today, формирующую негативный образ Украины. Пропаганда российская в Европе работает, надо полагать, сильно.
— И к тому же эффективно. В последние два года этот телеканал стал вещать на испанском и немецком языках. Это очень о многом говорит, я думаю.
— Украина этому, в принципе, противопоставить ничего не может.
— Равноценного не может. Но, с другой стороны, сейчас с Россией идет борьба на истощение.
— Интеграция в Европу — это ведь, по сути, принятие ее ценностей. В чем они, на твой взгляд, состоят? И в чем мы с ними не совпадаем?
— Европейские, да, собственно, и американские, и любые иные цивилизационные ценности базируются на честной экономике, на честных экономических отношениях между государством и человеком. Вот и все. Не воровать, платить налоги — это главное, что регулирует все остальные процессы. Появляются неукраденные деньги в бюджете и на культуру, и на социальные нужды, и на образование. И в результате открывается возможность новых рабочих мест и реализации различных общественных проектов. А у нас по традиции стараются украсть со всех сторон и на всех уровнях.