У россиян сегодня гораздо больше возможностей для изменений, чем у тех, кто выходил на Пушкинскую площадь в середине 1960-х.
Все поползет необратимо в тот момент, когда полицейским станет стыдно. Это звучит немного по-детски, но это именно так.
Садистов среди этих ребят немного: их вообще не бывает слишком много. Для большинства из них, приехавших из депрессивных регионов России, поступление на службу в полицию или нацгвардию было огромным карьерным шагом, и карьера эта, помимо социальных гарантий, в их головах была, разумеется, связана с уважением и самоуважением.
В первоначальном наивном представлении о себе, они – государевы люди на защите граждан и страны. Когда эти политруковские речи предстанут перед ними наконец во всем своем лживом ничтожестве, когда самоуважение станет уже совершенно несовместимым с родом занятий – винтить, молотить и волочь в автозаки безоружных мирных людей, – начнется оползень.
Все это пройдено многократно в разных широтах и временах.
Нет, это не случится завтра, но чем настойчивее и многочисленнее будет протест россиян, тем быстрее произойдут качественные изменения. Это ведь растворено в воздухе, а служивые, включая пресловутых «космонавтов», живут все-таки не в космосе. Общественное настроение проникает и в казармы. Между политзанятиями «бойцы» (с женщинами и студентами) смотрят друг другу в глаза и уже сейчас, полагаю, читают в них довольно сложные чувства – и раздражение, и глухую тоску.
Никому же не охота быть негодяем, – ну, или почти никому.
И уж точно, никому неохота идти в мясорубку за высочайшее ворье, а никакое насилие не может долго оставаться односторонним.
Спятившая, сама себя загнавшая в угол хунта поставила перед россиянами очень сложную задачу. Россияне должны удерживаться от ответного насилия (о котором хунта, полагаю, мечтает, чтобы иметь основания легитимизировать массовые репрессии). И ежедневно наращивать массовость и качество протеста. Формы его могут быть самыми разными – от бойкота людей и организаций, запятнавших себя сотрудничеством с хунтой, до акций гражданского неповиновения. А требование, в сущности, одно – проверенное временем – «уважайте вашу Конституцию».
У россиян сегодня гораздо больше возможностей для изменений, чем у тех, кто выходил на Пушкинскую площадь в середине 1960-х. И их десятки тысяч, а не единицы.
И время, разумеется, работает на них.
Государство – любое – склеивается работающим мифом, и тут у Путина и Ко – полная засада. «Крымский консенсус» давно не работает, а «Гагарина» у них нет, есть только «космонавты» (какое слово загубили, сволочи).
Насилие – единственное, что осталось в загашнике у хунты. Осталось его там, правда, очень много, и они еще успеют, похоже, наворотить дел. Но в историческом плане – это совершенно ничтожный ресурс.