«Если бы Россия не присоединила Крым, США и их западные союзники нашли бы другой повод для введения санкций и сдерживания нашей страны», — сказал Владимир Путин в своем послании Федеральному собранию. «Если бы у бабушки были половые органы мужчины, она была бы дедушкой», — сказал он полутора месяцами раньше на пресс-конференции в Милане. С одной стороны, российский президент шокирует мир презрением к сослагательному наклонению в политике. С другой, это не мешает ему пользоваться сослагательным наклонением для описания геополитической реальности в обращении к своей стране.
Противостояние с миром, война на уничтожение, в которой нужно выстоять, выжить преподносятся России как безусловные обстоятельства, которые мы не в силах изменить и, следовательно, должны менять свое отношение к ним. Стране рекомендовано воспринимать кризис как шанс, экономические трудности как возможности для роста, опираться на духовные силы в отсутствие материальных ресурсов. А сами трудности, вызванные напряженной международной обстановкой, воспринимать как данность.
Между тем, буквально до начала текущего года у России складывались если не теплые, то уж точно здоровые партнерские отношения с ведущими мировыми державами. США и Европа спокойно «проглатывали» все события внутри России: третий срок, недемократические выборы, силовое подавление протестов, политические процессы и политзаключенных, фактический запрет на массовые мероприятия, закрытие независимых СМИ, демонстративное гнобление сексменьшинств. Никто не мешал нам плевать с колокольни Ивана Великого на западные ценности, опираться на русскую историю и вытачивать духовные скрепы. И даже война в Грузии в 2008 году, очевидное столкновение на границе российской и американской «зон влияния», закончившееся отторжением от проамериканского государства территорий, не перечеркнула «перезагрузку» в отношениях с США. Не оспаривалось и наше право влиять на украинскую политику: поддерживать пророссийские силы, дискредитировать Майдан, а проиграв очередное тактическое сражение за Киев, приютить у себя десятки беглых украинских коррупционеров во главе с Януковичем и запятнанный откровенными уличными зверствами «Беркут». И готовиться к очередному политическому реваншу, какого мы уже добились после Майдана 2004 года, мы бы снова могли неизолированными и сытыми, ловя улыбки иностранных партнеров на деловых форумах и международных соревнованиях.
Мир был готов к прагматичным отношениям с Россией ровно до того момента, когда Россия присоединила Крым. Да, Крым имеет принципиальное значение для российской идеологии и истории, но практика присоединения чужих территорий силой имеет столь же принципиальное значение для истории и идеологии Европы и мира. После второй мировой войны это категорическое табу. Даже Косово, на которое мы чаще всего ссылаемся при оправдании крымского референдума, не дали присоединиться к Албании – несмотря на волю его народа. Поэтому же нам достаточно спокойно простили признание без присоединения Абхазии и Южной Осетии.
Борьба за зоны влияния, грубое вмешательство во внутреннюю политику, едва завуалированная поддержка тех или иных сил, вплоть до военной, как сегодня Россия поступает на Донбассе, перевороты и революции, сепаратистские референдумы, признание или непризнание спорных государственных образований – все это нормальная практика современной международной политики. Эдакие бои без правил, но все же в рамках цивилизации. А вот присоединением территории одного государства к другому, независимо от декларируемых предлогов и целей, никто в Европе не грешил со времен Гитлера, так как все прекрасно помнят, к чему это привело. На запрете таких шагов построена вся система мировой безопасности, и мир воспринимает ее разрушение как запуск механизма глобальной войны. Наша задача после Крыма – убедить его в обратном, умиротворить, а не продолжать раздражать безнаказанностью и правом сильного.
Россия не может вернуть Крым Украине, а Запад не может признать Крым российским. Однако ни России, ни Западу невыгодно противостояние, не говоря уже о военном конфликте. В этой тяжелейшей ситуации хотелось бы услышать от российской власти как минимум сигнал о готовности искать компромисс, а как максимум – рецепт такого компромисса. Например, предложение механизма гарантий, что аннексия Крыма останется уникальным прецедентом, вызванным уникальными историческими и политическими обстоятельствами, что Россия никогда и ни под какими предлогами не продолжит практику территориальных завоеваний. Понятно, что никакие гарантии не вызовут признания Крыма российским, но они могли хотя бы снять напряжение и позволить продолжить нормальное сосуществование с оппонентами на фоне спорного статуса полуострова. Что было бы огромным прогрессом на фоне нынешней обоюдной подготовки к ядерной войне.
Как сегодня, так и завтра изоляция и санкции для России – отнюдь не данность, а следствие проводимой политики. Если у нас трудности и нас ждут еще более тяжелые времена, значит, разговаривать с Россией с позиции силы не так уж бессмысленно. Цель России – не выстрадать право послать всех лесом, а изыскать в темном лесу противоречий поляну для примирительного пикника. Нет более эффективного способа увеличить продолжительность жизни, обеспечить граждан качественными образованием и медициной, стимулировать деловую активность, вернуть в страну капиталы, а рубль – к приемлемому курсу, чем вернуться к нормальным отношениям со странами, где медицина и образование развиты, а экономика на подъеме.
Говорят, хочешь мира – готовься к войне. По происходившему в России в 2014-м году стало ясно, что к войне мы готовы. Осталось захотеть мира.