Двое украинских военных, которые не смогли выйти из окружения под Иловайском, уже год находятся в плену — «на той стороне». Сначала их удерживали в Снежном, затем перевезли в Донецк, а совсем недавно — в Луганск.
Впервые автор статьи встретился с пленными военнослужащими ВСУ в Донецком аэропорту в феврале. Они вместе со спасателями доставали из-под завалов тела погибших сослуживцев. Без наручников, но под присмотром. Через несколько дней автору материала позволили увидеть некоторых из пленных и пообщаться с ними.
Беседа проходила без свидетелей и в отдельной комнате, в здании, которое ранее занимала донецкая Служба безопасности Украины. Двое собеседников — Артем Комисарчук и Сергей Фураев на момент встречи уже полгода находились в плену.
Старший матрос Артем Комисарчук, военнослужащий второго артиллерийского минометного дивизиона пятьдесят первой отдельной механизированной бригады, попал в засаду 24 августа 2014 года. Майор Сергей Фураев, командир этого же подразделения, не смог выйти из окружения и сдался в плен 26 августа 2014 года. Оба — под Иловайском.
Вместе с ними в плену удерживали еще около ста бойцов с пятьдесят первой бригады. Их всех до конца зимы обменяли, рассказали Фураев и Комисарчук.
Что касается самих майора и старшего матроса, они до сих пор находятся в плену. По информации участников переговоров по освобождению пленных, оба мужчины были в списках на обмен, который сорвался на прошлой неделе.
Их рассказ, записанный «на той стороне», публикуем без комментариев.
Артему Комисарчуку на вид 25-30 лет. Он, как и другие пленные, одетый в гражданское. Несмотря на условия беседы, рассказывал много. О последнем дне боя под Иловайском — в подробностях.
«Нас обстреливали, скажем так, коллеги — артиллерия. Техника была полностью уничтожена, у нас были и «двухсотые», и «трёхсотые» были. И комбат принял решение покинуть данное место. Мы просто загрузились в машину и уехали — я не знаю, километров на 8-7 где-то. укрылись в «зеленке» и застыли. Просто ждали, что дальше будет.
Перед нами проехала колонна неизвестной техники. Точнее, техника известна — это были десантные машины. Знаки были, но мы не могли распознать, кому они принадлежат. Они проехали, и я попросился у комбата взять двух людей и пойти на разведку — связи у нас не было. Просто около 20 человек без связи, с минимальным вооружением, стрелковое оружие только и все. Мы выехали в поселок, проехали дальше, с мирным населением пообщались. Нас отвезли за поселок, мы посмотрели, что происходит, я оценил обстановку — более или менее все спокойно. Двух человек оставил у дороги — чтобы смотреть, предупредить то, а сам возвращался. И вернулся на транспорте, чтобы людей своих забрать. Люди собирались, должны были с «зеленки» выйти. А по дороге подъехала опять же и сама колонна техники. Успел только по рации передать — «отставить» …
«Мысли были разные — и граната была под рукой, и принять бой. Но как логически ты не оценивай — это жертвоприношение во имя чего? Просто умереть на дороге. Взорвать гранату — это грех на душу взять, это самоубийство, я считаю. Ну все.
Далее смотрю — на меня стрелки, снайперы — полностью все подразделение просто смотрит через прицел на меня. Логично было поднять руки и сдаться. Страшно было, конечно, страшно».
Двумя днями позже командир дивизиона, в котором служил Комисарчук, а также другие его сослуживцы были вынуждены сдаться.
Худощавый, спокойный и взвешенный — так выглядит майор Сергей Фураев. Ему под сорок. Дома — жена, дети. Кадровый офицер, мобилизован. В августе 2014 он со своим подразделением впервые попал на войну. Он также вспоминает день, когда попал в плен.
«Душой то чувствовалось что-то неладное, когда мы переехали линию разграничения, когда приехали в Донецкую область. Это не только у меня — можете спросить».
Во время боев под Иловайском стало понятно, что подразделение больше не может держать оборону, утверждает майор. Как командир, он мог уйти раньше, но принял решение остаться со своими солдатами.
«В ночь с 23-го на 24-е начался массированный обстрел позиций нашей батареи, которая стояла в районе населенного пункта Осиновое. (…) Били точно, техника была выведена из строя практически вся, которая у нас была. Приняли решение переместиться к базовому району, в населенный пункт Зеркальное. Там находилось тыловое обеспечение».
«Поступила команда еще 24-го числа отходить мелкими группами. Командир нашей группы — он, сколько мог, с собой людей вывоз, то есть, вышел из окружения. На одной машине, выходил полями. И я хотел идти, но, оказывается, у меня там остались люди. А кольцо уже почти замкнулось».
«Для того чтобы выжить, было принято решение сдаться в плен. Коллективом принимали решения. Потому что окружение было плотное — из боевых машин обстреливали, из танков обстреливали, из артиллерии, а у нас осталась только стрелковое оружие. Началось контрнаступление, нас окружили полностью и 26-го числа — мы два дня там были — нас приняли в плен».
Всего с пятьдесят первой бригады в плен попали около ста военных. С дивизиона Фураева (там было 45 воинов) — 12, за время боев ранены 13 погибли шестеро.
Артем Комисарчук оказался в одном месте вместе со своим командиром. Горько шутит — «обрадовался».
«Когда впервые увидел его — знаете, и какая радость, что не один остался, что кто-то есть … я считаю его родным человеком. И грусть, потому что кто еще попал из твоего подразделения в плен. А сейчас мы — как одно целое. Я стараюсь за ним посмотреть, он меня — поддержать в минуты, когда трудно. Он человек морально сильный, очень устойчивый», — делится переживаниями Артем.
Уже находясь в Донецке командир дивизиона Сергей Фураев неоднократно обдумывал решение сдаться в плен — все пытался понять, правильно ли поступил.
«Продолжать дальше ведение боевых действий было бессмысленно. Решение нужно было принимать, потому что ситуация была критическая. И решение … По-моему, я был прав. Сохранили жизнь людей — самое главное. Идти дальше не было смысла. И самому пойти — я не смог бы в глаза смотреть … Я не то чтобы себя поднимаю …», — рассуждает Фураев.
«В тот день у нас практически связь пропала, ничего не было. Мы спрашивали, какие наши дальнейшие действия. Со стороны части (слышали) — «держитесь, держитесь до последнего», затем — «занимайте круговую оборону». Затем — «если есть возможность — выходите». Затем полностью связь оборвалась. (…) Отправили какого переговорщика. Нам дали 20 минут для сбора и выхода», — вспоминает майор.
Комисарчук и Фураев не понимают, почему до сих пор их не обменяли, когда другие бойцы с 51-й уже находятся на украинской стороне.
«Я не могу понять, что происходит. Потому что Владимирович (Сергей Фураев) и я — это два человека, которые остались с 24 числа (августа 2014) в плену. Я не знаю … Одни говорят — Украина не хочет забирать, другие говорят — ополченцы не хотят отдавать. Ну вот так сидим и ждем. Непонятные такие войны выходят», — делится Артем.
За эту войну для обоих самым страшным стало привыкнуть: сначала к стрельбе, к смерти сослуживцев, к несвободе.
«Это всегда больно, грязно, теряешь друзей, пытаешься выжить, — описывает свои чувства командир. — Пытаешься выполнить приказ — вот это и есть впечатление (от войны)».
«Когда попали первый раз под обстрел — да, страшно было, — вспоминает Комисарчук. — Когда периодически начали попадать — то уже адаптировались. Но когда попали под сильный огонь … скажем так, на войне атеистов не бывает.
Но когда попали в плен — с ребятами общались, скажем так, война есть война. И смерть … Самое страшное, что начинаешь привыкать к этому. Мы были на аэропорту (доставали из-под завалов тела погибших украинских военных) — вы нас видели. И вот лежит человек — «двухсотый» мы их называем — и уже так в порядке вещей воспринимаешь. Я понимаю, что это не нормально, но уже понимаю, что старой жизни не будет. К этому надо привыкнуть».