Метка: АТО

В зоне АТО (ООС) первым делом привыкаешь снова звонить по телефону. Царство победившего EDGE не оставляет альтернатив. Мессенджеры требуют бесконечного терпения, а потому ты вновь приучаешься отправлять СМС. Об этом пишет автор на сайте «Крым.Реалии».

Я ехал в Карловку – к волонтерам-дантистам из проекта ТризубДентал. Они уже четвертый год лечат бойцам зубы. Причем по всей линии фронта – наряду со стационарными стоматологическими кабинетами сформировали несколько передвижных.

В эту ротацию к ним приехали врачи из Одессы. В обычной жизни – дантисты престижных частных клиник. И я – гражданский, который старался поменьше путаться под ногами.

Заезжаем в Авдеевку. Знакомимся с капелланами. Часовня в одной из заброшенных квартир. Вспоминаешь о том, что в окопах атеистов не бывает. В этой девятиэтажке регулярно обстреливают ту сторону, что смотрит на Донецк. В квартирах, которые выходят во двор, продолжают жить люди. Не везде.

Старые фразы из книг здесь перестают быть трюизмами. Здесь слова вообще звучат всерьез. Больше всего стесняешься своего статуса «туриста». Чекиниться неловко.

Здесь другой ритм. Другая атмосфера. Шесть часов на поезде отделяют неоновые вывески Киева от ребят с оружием. Пока они здесь держат внешний периметр – неоновые вывески в тылу возможны. Главной ошибкой будет забыть об этом.

Во время эфира на радио «Тризуб» спрашивают про «список Бабченко». Мол, «каково было найти себя там». Неловкость растет по экспоненте. Здесь каждый в таком списке. По сравнению с ними я в Киеве как у Христа за пазухой.

Чистим от травы памятник погибшим недалеко от блокпоста. На флагштоках – знамена частей. За пару месяцев каждое приходит в негодность. Ветер.

Местная продавщица скучает у входа. Ее торговля привязана к выдаче зарплаты. Зарплата будет 15-го числа. До войны месячный оборот ее магазина – порядка десяти тысяч. Теперь минимум тридцать. Благодаря военным окладам.

Вся твоя самоуверенность исчезает в первый час. Каждый, кому выпало быть тут, способен рассказать о том, что ты видел лишь в кино. Причем рассказать буднично, без рисовки.

Фронт меняет оптику. В тылу легко смотреть на войну через призму перевернутого бинокля. Видеть общее и не замечать частностей. А здесь все наоборот. Потому что у частностей есть имена и фамилии.

Зона АТО – отличная прививка от равнодушия. И от дешевого пафоса. Тут вообще куда уместнее слушать, чем говорить.

Для гражданского война – что-то из фильмов. С тщательно выверенным темпоритмом и сценарием. Со спецэффектами и каскадерами. А в реальности это работа. В которой ошибка чревата мартирологом.

Зевакам тут не место. Хотя нужно быть изрядным циником, чтобы остаться зевакой после поездки сюда. Здесь ощущаешь всамделишность происходящего.

В следах от минометных выстрелов. В сувенирных гильзах, которые тебе дарят на память. В третьем тосте, который здесь звучит чудовищно честно.

А еще ты понимаешь, что ребята на фронте – это та самая тонкая красная линия, которая защищает твой уютный налаженный быт. Быт, в котором есть планы на лето. Быт, в котором остается время на скуку.

Быт, в котором есть место тебе самому.

Gorky_look, блогер

Черномора мы вывозили трижды. Первый раз без меня — я тогда еще не был на Базе. Второй раз уже при мне. Он получил пулевое по касательной в грудь, мы срезали с него одежду и осмотрели — по нашей ли это специальности? А Черномор ржал — здоровенный, с выпуклой мускулистой грудью качок. Пуля прошла строго как при скаринге в тату-салоне, черкнув по грудной мышке и оставив ровную канавку, которая даже почти не сочилась.

В общем-то в сантиметре от сердца. Но вызгядело зверски красиво, как в кино про Конана-варвара. Такие раны делают артистам гримеры высокой квалификации.

— Фокс, окклюзию, — обреченно сказала Тайра. — Опасности нет, но есть протокол. Торакальное ранение, потенциальный пневмоторакс, клей, короче. Вот шо ты лыбишься Черномор? Она тридцать баксов стоит! Тебе шо, трудно было броник надеть? Тогда бы мы просто заброневой синяк зеленкой помазали.

— Положено — значит клейте, — говорил лыбящийся Черномор.

Фокс с матюками наклеил на рану дорогущую окклюзионку. У него их было три, теперь оставалось две, Фокс шипел, а Черномор откровенно ржал.

— Я тебе щас посмеюсь, — злобно говорил Фокс. — Я тебя щас развеселю. Мы тебе по протоколу не только окклюзионку лепим, но и систему ставим. Щас тебе поставлю, веселый ты человек. С десятого раза. Тебе еще веселее станет. Куда ты полез в машину, как здоровый человек? На тачку ложись.

— Да я и сам могу, — отвечал Черномор. — Тут же царапина.

— Ложись, весельчак, — угрюмо говорил фокс. По протоколу — так все по протоколу. На тачке. Штаны с тебя срезать по протоколу, или сам снимешь?

— Сам сниму, — говорил погрустневший Черномор. — Они дорогие, лично покупал в военторге на Металлургов.

И покорно ложился на тачку, периодически хрюкая от смеха. Весело ему, бл*ть!

***

Через двадцать дней, и уже на третий раз, осколок вынес ему шестой позвонок, превратив в сгибающуюся напополам куклу. А второй осколок сзади сквозь легкое попал в сердце. Он был мертв, а «двухсотых» мы брать не должны, мы быстро вывозим живых, а ушедшие уже никуда не спешат.

Но тело еще дергалось, конечности сокращались, вегетативно, рефлекторно — жизнь медленно покидает человека. И с ним был побратим, попавший под ту же мину, который не знал этих нюансов. И он был уверен, что Черномор жив.

— Су*и, грузите братку, — орал побратим, — Без него я не поеду!

Ну и что тут делать? Не поедет — и все. Не заламывать же раненого человека. Тем более, шо мертвый Черномор издевался над нами как и при жизни.

Тело, в котором когда-то жил веселый Черномор, положили в проход медэвака, а побратиму, еще державшемуся на ногах, выкатили из машины каталку.

— Его на тачку, — упрямо сказал побратим, укладываясь на полу эвакуатора — Ему хуже. Я так полежу. И делайте что-нибудь, ху*и вы стоите и смотрите? Он же умирает.

Глядя куда-то в никуда, парамедик воткнул в мертвую руку венфлон, и подключил систему. Естественно, ничего не капало. В труп не капает. Для того, чтобы физраствор капал, в вене должен быть ток крови. А ток крови бывает тольк у живых.

— Поехали, — нетерпеливо сказал из эвакуатора побратим, — Что вы там копаетесь? Он щас загнется.

И поехали. Так быстро, что чуть не побили предыдущий рекорд доставки. Оставив на обочине кучу солдатской формы-пикселя, черной от крови.

***

Я не поехал, я остался на Башне, потому что обострение, и в распоряжении последний экипаж. Значит, кто-то остается.

— Вот пи*дан*ло бы его посильнее в тот раз, — сказал бледный от усталости Фокс, приехавший с Тайрой под утро, — он бы так быстро не вернулся, чтобы на двадцатый день задвухсотиться. А тогда его царапнуло, и ему все смешно. Зачем он вообще возвращался? Имел же право на отпуск.

— А ты зачем вернулся? Тебе вообще в пузо попало, еле зашили, тебе пенсия положена.

— Ну так, то не то, а это — мутно и красноречиво отвечал Фокс, позоря Цицерона. — Там вот не так было, а по другому… А вот я ему тогда окклюзионки пожалел… А вот сейчас хоть облепи его окклюзионкой… как мертвому припарка.

— А что второй? Сильно получил?

— За*бал, — тоскливо сказал Фокс, — Всю дорогу истерил — а сделайте братику это, а сделайте ему то. А шо вы сидите, а шо ничего не делаете? А что ты ему сделаешь, если он уже холодный? Я вообще не понимаю, как его до эвакопункта дотащили с какими-то рефлексами. Так попробуй это его другу докажи, он с пола лезет смотреть на братку. Вкололи в госпе ему что-то, и отрубился. Но вот когда проснется… Там парень злой. Очень. Реальный упырь. Посекло его, не сильно. Множественные осколочные, некритические все. И контузия легкая. Тоже, верняк, вернется на двадцатый день. Вот, не завидую я тогда сепарам. Все, я спать. Реально уже гасну, пять утра.

И я тоже лег пытаться спать. Думая о людях, которые имеют право не возвращаться на войну, но возвращаются на двадцатый день после ранения, или позже, если прилетело сильнее. Но возвращаются всегда. Потому что всегда у них «это не то, а то не это, а то совсем другое, чем то» — и хер его знает, как сие перевести на литературный язык.

Благослови, Боже, полет наших мин, и доведи их до нужного места попадания. Дай скорости нашим колесам, обеспечь проходимость эвакуаторам и отгони у нас усталось. А нашим побратимам, которых мы не довезли, отведи места достойные в Царстве Своем, аминь.