«Свобода приходит нагая».
Строчку эту знают все, она уже вошла в число газетных штампов (гугль дает 132,000 упоминаний). Но нагота бывает разная. Дряблая, желтая, морщинистая, шелушащаяся, старческая кожа хронического алкоголика с синеющим плетением вен, длинными складками висящая на бедрах и животе, прыщи, пигментные пятна, волосы, торчащие из задницы и ноздрей, паукообразные родинки, серо-мутные глаза, пустые и незрячие — такую наготу как-то не стремятся увидеть. А ведь именно это — «типичная нагота», именно так выглядят большинство «голых», более того — это судьба почти всех ныне живущих. «Куколка, куколка станет бабочкой, Девочка, девочка станет женщиной, Что же ты, что же ты, моя лапочка, Всё будет так, как оно обещано», — а обещано ей как раз неминуемое превращение в старуху. Почему же тогда при произнесении «нагая свобода» дефолтно представляют молодую прекрасную девушку? А не, например, семидесятишестилетнего нагого старика, напичканного алкоголем и транквилизаторами?
Напрасно. Как оказалось, именно так выглядит нагота русской свободы.
Семьдесят лет подряд Советская Власть выращивала в реторте «нового человека». Ельцин дал этому человеку свободу — окончательно загасил адский (или райский, кому как казалось) огонь, поднял крышку, выпустил пар и сказал:
«Гуляй, Вася. Свободен. Реторту и реактивы можешь продать, а на деньги за них можешь построить город-сад, а хочешь — можешь с…дить».
При Ельцине все руководящие и направляющие путы, определявшие и структурировавшие жизнь Советского Человека, враз оказались сброшенными, и Железный Дровосек внезапно обнаружил, что стоит посреди остановленного и отмененного как явление Лесоповала, предоставленный сам себе, и нужно теперь решать, куда идти и что делать со своим Большим Топором.
Неправильно считать, что Ельцин «возглавлял страну». Он величественно плыл во главе течения Большой Реки Времени, туда, куда страна устремилась сама по себе, в силу своих глубинных желаний и комплексов.
Из всего Страшного КГБ Ельцин оставил себе Барсукова и Коржакова, скорее проходивших уже по ведомству персонажей анекдота, а не Большого Брата. При этом Большой Брат не был повержен, чекистов не репрессировали, как это испокон веков было принято на Руси при смене режима, не подвергли люстрации и не взяли под контроль, а просто предоставили самим себе. Хранители железного меча Революции могли бы сбиться в отряды реставрации Красной Зари, начать борьбу за восстановление Советской Власти, но они стройными колоннами пошли в банды ОПГ и мало чем отличавшийся тогда от банд Большой Бизнес.
Все это — в соответствии со свободным выбором лично каждого «сокола Дзержинского».
Смешно было бы утверждать, что Ельцин запретил Компартию. Он просто потребовал от неё сменить имя, после законодательного запрета КПСС спокойненько преобразилась в КПРФ, а газета «Правда» так вообще осталась газетой «Правда», со всеми своими орденами на первой странице. «Суд над КПССС» и «процесс декоммунизации», как от него требовали некоторые бывшие антисоветчики, Дед проводить не стал — так что тот облик, который принял российский коммунизм в частности и российская политическая система вообще — результат исключительно свободного выбора российских коммунистов и прочих действующих лиц российского политического процесса.
Ельцин даже не попытался «наложить лапу» на действительно чудовищно огромные «деньги КПСС», — не попытался стать полным хозяином всей партийной кассы, — то есть самым богатым человеком планеты. Это на самом деле удивительно. Но еще, может быть, более удивительно, что этот факт до сир пор остался не отрефлексированным…
Деньгами продолжал и продолжает до сих пор распоряжаться тот же, если посмотреть на персоналии, слой партийной номенклатуры. Ельцин и его освободил от сдерживающих пут всяческого партийного контроля — предоставил первым-вторымтретьим секретарям КПСС-ВЛКСМ, генералам-маршалам и красным профессорам использовать несметные партийные деньги так, как они на самом деле хотят. И генералы ринулись превращать предназначенные для покорения Запада танки в западные Мерседесы, Председатели партийных комитетов дружно и добровольно преобразились в Председателей Правлений Акционерных Обществ. Семья Ельцина, конечно, тоже прибрала к рукам полагающейся ей кусочек этого пирога — но вполне в порядке общей номенклатурной очереди.
Ельцин даже не стал создавать никаких лично преданных ему дееспособных силовых структур для защиты себя и своего правления, — вещь тоже невиданная в российской истории.
Когда у ЕБН возник конфликт с Верховным Советом, попытавшимся перехватить власть из рук Деда — вербовщики Ельцина просто направились с пачками баксов в кармане в расположения всяких таманских и прочих дивизий и наняли себе ландскнехтов — тех, кто хотел идти. Никого не гнали заградительными отрядами, как и не было задействовано никаких силовых структур, никакого аппарата, могущего воспрепятствовать остальной армии и спецслужбам встать на защиту Верховного Совета — буде у них такое желание. Желания большая их часть не выказала, а кто выказал, — в общем, не подвергся никаким серьезным репрессиям, никакого традиционного для «внутри Садового кольца» утра стрелецкой казни не последовало. Руководители мятежников отделались, — что тоже невиданное на Руси дело, — несколькими месяцами комфортабельной отсидки, а затем пересели в кресла губернаторов да депутатов того же самого расстрелянного Ельциным Парламента. Никто не мешал им в этом. Как никто не мешал сбору и публикации свидетельств о жестокостях в отношении рядовых защитников во время подавления «путча Парламента». То, что эти свидетельства, ныне доступные каждому, не вызвали никакой реакции у российской публики и не имели никаких последствий — опять же свободный её, российской публики, выбор.
То же самое — во всех остальных сферах жизни.
В общем, послание Ельцина своему народу можно сформулировать так: «Если хотите — берите себе свободу. Каждый сколько унесет. И делайте с ней себе что хотите».
Советский строитель Ельцин сам пришел к власти, — точнее, сам добился её для себя, сам соорудил для себя трон, посидел на нем сколько хотел и по своему свободному выбору слез и отошел в сторону.
Что ж, видимо, каждому времени и каждому месту свои вольные каменщики.
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца —
Самодержавном народе.
Так пропел Велимир Хлебников, упоенный Революцией, но немного ошибся. Не «мы» шагаем с ней в ногу, но это «свобода» шагает в ногу с «нами». И «шагает» она куда-либо вообще редко. В редкие, поистине знаменательные моменты истории, происходит раздача Свободы — каждый тогда может взять её ровно столько, сколько пожелает унести. Именно таким раздатчиком свободы и оказался ныне покойный Борис Николаевич.
