24-летний Артур Гаспарян, уроженец Армении воевавший на стороне боевиков самопровозглашённой «ДНР», рассказывает о причинах, заставивших его покинуть Донбасс.
Гаспарян с 2008 по 2010 год проходил службу в Нагорном Карабахе, где брал участие в спецоперациях. После службы в 2011 году подался на заработки в Москву. Событиями в Украине стал интересоваться с началом Евромайдана. Когда АРК стали оккупировать русские войска под видом так называемых «зелёных человечиков» он обратился в одну из групп соцсети «Однокласнки», которая набирала добровольцев в Крым, но так и не получил своевременный ответ. После трагический событий в Одессе 2 мая он обратился в аналогичную группу соцсети «Вконтакте», с здесь и начинается его история, которую он поведал в интервью «Радио Свобода«:
– Нас на встречу в районе ВДНХ пришло десять человек, беседовали мы под аркой жилого дома, к нам вышел мужчина славянской внешности в гражданке, он не представился. Первое, что спросил, умеем ли обращаться с оружием, предупредил, предстоит командировка в Славянск, идем на верную смерть, за мародерство расстрел на месте, кстати, неоднократно в этом убеждался, попав на Украину. Двое сразу передумали и ушли.
– Деньги обещали?
– Ни суточных, ни командировочных, только бесплатное питание, обмундирование, оружие и гарантия, что тела привезут в Ростов и отдадут родственникам, если, конечно, найдут. Было жесткое требование уничтожить все записи в аккаунтах, вообще убрать все личные данные из социальных сетей, что я и сделал – ликвидировал записи «ВКонтакте» и в «Одноклассниках».
– Как вы добирались до украинской границы?
– Утром 12 мая наша группа села в две легковые машины, взяли курс на юг, через сутки приехали в Ростов. Водители тоже оказались добровольцами, кстати, один из них погиб. Нас привезли на «базу», домики у речки, рядом лес, «зеленка», адреса не знаю, у нас отобрали дорожные карты, телефоны, личные вещи мы сдали под роспись, переоделись в выданную робу.
– Сколько времени провели на «базе»?
– Почти две недели. Каждый день приезжали все новые и новые ребята, к концу срока нас набралось человек сто. Ни дня не отдыхали, армейский режим: подъем, пробежки, завтрак, тренировки, ориентирование на открытой местности, в лесу, отрабатывали жесты.
– Что за жесты?
– Нас учили общаться жестами и знаками, чтобы опознать друг друга, бесшумно разговаривать ночью, давать команды – назад, вперед, стой, ложись, опасность и т. д. Теперь могу руками разговаривать, как глухонемой. Этому обучал нас инструктор в гражданке, он, как и все большие и малые начальники, – не представился. Мы не знали настоящих имен друг друга, только позывные, до сих пор не знаю, как зовут многих ребят, которые попали со мной в это пекло и погибли.
– У вас был реальный боевой опыт до Украины? Ведь в Нагорном Карабахе нет большой войны.
– Там в основном перестрелки, пальба из гранатометов и минометов, одним словом, вялая позиционная война. И все же я знал больше о войне, чем некоторые ребята.
– Были ли среди вас русские националисты?
– Нациков не видел, хотя в основном на базе собрались люди славянской внешности, кто они – белорусы, русские или украинцы, не знаю, хорошие, патриотично настроенные ребята, никто из них на меня как на армянина косо не смотрел. С Кавказа было немало мужиков, армяне из Краснодара, из Кривого Рога (Украина), чеченцы чуть позже приехали, с некоторыми ребятами подружился, одного звали «Рыжик», другого «Малой», оба они погибли в тех «КамАЗах».
– Как переходили границу?
– 23 мая ближе к полуночи выехали из «базы», человек сто на военных «КамАЗах». Нас сопровождал проводник на «Ниве», ехали несколько часов, остановились на границе, к нам присоединились еще человек пятьдесят с других «баз», получили оружие: гранатометы, пулеметы, автоматы, пистолеты и гранаты, опять погрузились в машины.
– Вас учили стрелять?
– Среди нас были гранатометчики. Я стал командиром пулеметного расчета, у меня в подчинении было от трех до шести человек. Мою специальность определили по спецкоду в военном билете. Там есть цифры, на которые я не обратил внимание. Когда они звонили, просили открыть конкретную страницу, зачитать код, так они узнали, как меня профессионально использовать. Видимо, с каждым работали отдельно.
– Они – это кто? ФСБ, ГРУ, МВД? Кто эти люди, которые вас встречали, учили, тренировали, переправляли через российско-украинскую границу?
– Я не знаю ни имен, ни фамилий. Люди славянской внешности, все в гражданке. Я даже их лиц не помню.
– Во сколько вы пересекли границу?
– 24 мая под утро. Нас на украинской стороне встречали крупные представители ДНР. Они захватили какую-то воинскую часть в Донецке, наш отряд разместили по казармам. Отсыпались целый день, почистились, привели себя в порядок, на следующий день 25 мая участвовали в том знаменитом параде на «КамАЗах» в городе, где засветились чеченцы. Они давали интервью, стреляли в воздух, позировали перед камерами. Народ ликовал и встречал добровольцев из России, как освободителей. Вечером мы вернулись в казармы.
– Когда попали в первое боестолкновение?
– В ночь с 25 на 26 мая нас подняли по тревоге. В моей группе было три человека, из Москвы, Липецка и Чукотки. Все они погибли. Сели в гражданские автобусы и поехали в аэропорт. Отрядом в сто человек мы вошли в здание, к нам еще присоединились осетины. Пассажиров быстро эвакуировали, сотрудники терминала оставались на своих местах, утром два самолета вылетели, мы не мешали работе авиаслужб. Здание быстро взяли под свой контроль, рассредоточились по этажам, я со своим помощником поднялся на 7-й этаж, на крышу, получил задание взять под контроль вышку, которая была в полукилометре от нас, чтобы никто не мог к ней подойти. Мы поставили пулемет.
– Какой смысл захватывать гражданский аэропорт в Донецке? Ведь линия фронта совсем в другом месте, к примеру, в районе Славянска.
– Чтобы не садились военные борты из Киева. Нам сказали, что никто в нас стрелять не будет, попозируем перед камерами и все. Они увидят нас, испугаются, быстро сдадутся, мы их разоружим, отпустим по домам. Все! Аэропорт наш.
– Они – это кто?
– Украинские военные вокруг аэропорта. Было шапкозакидательство, что, мол, мы такие крутые и все нас боятся. Но получилось с точностью наоборот. В два часа прилетели вертолеты, потом самолеты и стали бомбить порт. Я был на крыше, успел со своим помощником сбежать на 6-й этаж. Была мощная атака, я заметил четыре вертолета и два самолета.
– У вас были ПЗРК?
– Наш командующий батальона «Восток» Александр Ходоковский сказал, что бомбить аэропорт не будут, ПЗРК не нужны, мы их оставили на базе. Там были снайперы Ходоковского, бывшие сотрудники СБУ Украины, которые перешли на сторону ДНР. У них винтовки были необычные, я раньше таких не видел, не СВД. Они ушли где-то в час дня, авиаудары начались в два.
– Что происходило на вашем этаже?
– На крыше сразу погиб чеченец, еще двое были ранены. Они стреляли по вертолетам со всего, что у них было. Я вскакивал на 2-3 секунды, стрелял по вышке, откуда снайпера работали по нам. Нас тупо загнали в здание и бомбили со всех сторон. У них по периметру аэропорта стояли зенитки, били по терминалу. Ходоковский наивно рассчитывал, что аэропорт новый, открытый к чемпионату Европы и по нему не будут бить из тяжелых орудий. Были бы у нас ПЗРК, всего этого не произошло бы.
– Вы считаете, это предательство или непрофессионализм?
– Не знаю, мы потеряли много людей. Один из чеченцев, очень смелый парень, разбросал на крыше дымовые шашки и вытащил оттуда своего раненого земляка, затем еще одного. Мы спустились на первый этаж, просто сидели и ждали смерти. Выйти на улицу было невозможно. Кто-то позвонил нашему командиру, его позывной «Искра», в чьем подчинении сто человек, прозвучала команда загружаться в «КамАЗы». Это уже был вечер. Машины стояли внутри, в терминале. Я не хотел лезть в «КамАЗ», понимал, что это рискованно. «Искра» мне сказал: «Будешь обсуждать приказ – расстреляю на месте». Я взял пулемет и поднялся на борт.
– Сколько человек было в «КамАЗе»?
– Два «КамАЗа», где-то по 30-35 человек в каждом. В порту осталась группа прикрытия, они ушли оттуда ночью, пешком, никто из них не пострадал. «Искра» дал команду: выезжаем из терминала и палим во все стороны, во все, что шевелится. Мы сняли тенты, открытые машины, битком набитые добровольцами. Наш «КамАЗ» вылетает из терминала, и мы начинаем стрелять во все стороны, в воздух, кругом открытая местность, проехали по трассе 4-5 километров от аэропорта в сторону города, расстояние между машинами где-то метров пятьсот-шестьсот. Два «КамАЗа» едут и палят без остановки. Страшное зрелище! Правда, я перестал стрелять, увидел, что никого нет вокруг. Когда мы стали въезжать в город, вдруг видим – на дороге стоит наш первый «КамАЗ». Я не понял, почему он остановился. Мимо едут машины, даже люди ходят, это уже окраина Донецка.
– Там были убитые, раненые?
– Мы пролетели на сумасшедшей скорости, я не успел разглядеть, кто-то еще стрелял. Через пятьсот метров из гранатомета подбили нашу машину, снаряд попал под кабину водителя, мы перевернулись. Нам, как оказалось, повезло, мы вылетели с борта, ушиблись, но без переломов. Ту машину, которую подбили первой, добивали из пулеметов перекрестным огнем, по ребятам стреляли снайпера, погибли три десятка человек, не меньше. По нам тоже стали палить откуда-то, я бросил пулемет, схватил одного раненого парня, он был из Крыма, потащил на себе, бежал тупо по дворам. Ко мне присоединился наш фельдшер, у него был автомат, я взял оружие и еще пострелял по сторонам, по крышам и бежал дальше с этим раненым.
– Вы знали, в чьих руках был город?
– Был уверен, что город захватила нацгвардия и нас ищут. Мы вышли на пункт сбора машин скорой помощи, начал палить поверх крыши здания, чтобы привлечь внимание людей. Мой товарищ истекал кровью, у него были прострелены рука и нога. Я кричу врачам: «Спасите его! Лечите!» Девушка говорит: «Успокойтесь, мы свои!» Я говорю: «Какие вы свои?! Вы все такие же предатели, негодяи!» Крымчанина посадили в машину и отправили в больницу. Я персоналу указал, где подбитые машины, туда сразу выехали шесть скорых. Вскоре в больницу стали привозить раненых с подбитых «КамАЗов». Один из наших, которого я встретил, сообщил, что с первого «КамАЗа» выжили только три человека. Паника и ужас. Это уже позже мне рассказали, что один из погибших подорвал себя гранатой, чтобы не попасть в плен к «укропам» (военнослужащие национальной гвардии Украины. – РС). Они же не сообразили, что добивают их свои же. Местным ополченцам, видимо, сказали, что по трассе едут «правосеки» (члены организации «Правый сектор». – РС) на двух «КамАЗах». С «КамАЗа» кричали той стороне: «Мы свои! Куда вы бьете?», а те в ответ: «Какие вы ополченцы? Вы националисты, фашисты и т. д». Почти всех положили, в живых осталось трое-четверо. Потом уже ополченцы подходят и видят: «Ой, своих же положили! Реально свои, георгиевские ленточки…» И начинается: «Братишек убили» и т. д.
– Что стало с вашими товарищами из второго «КамАЗа»?
– Там были чеченцы, у них один погибший, двое ранены, максимум шесть человек погибло, в том числе врач и казак. В больнице, когда пришел в себя, сдал автомат, подъехали представители батальона «Восток» и увезли нас обратно в расположение казарм. Это уже было глубокой ночью.
– Какая информация прошла по официальным каналам?
– По телевизору сообщили, вроде ополченцы вывозили под флагом Красного Креста своих безоружных раненых солдат, а украинские силовики их расстреляли. Тогда еще не знал, что нас подбили свои же. Был уверен, что нацгвардия Украины. Лег спать, где-то в четыре утра 27 мая меня разбудили двое, которые остались в порту из группы прикрытия. Короче, они мне и рассказали, что стреляли свои по своим. Встал вопрос, как жить дальше и что делать? Мы решили бежать ночью, тайком, пешком до границы, обратно в Россию. Нашли гражданскую одежду, переоделись, взяли рюкзаки и покинули часть. С нами был водитель, позывной «Шумахер», он сказал, что у него дядя где-то за Донецком. Шесть человек приехали в частный дом, чтобы переждать момент, переночевать, под утро 28 мая слышим в соседнем доме крики: «Не стреляйте! Не убивайте!» Оказалось, за нами послали наряд.
– Как вас обнаружили?
– Не знаю, возможно, среди нас был предатель. Мы бросили рюкзаки, вещи и опять сбежали. Просто бродили по улицам, без денег, без документов, подошли к городу, к блокпосту, рассказали, кто такие… Нас с этого блокпоста взяли, увезли в Горловку к командиру по кличке Бес. Но это уже другая история.
– Прочему вы сразу не уехали, а остались у Беса на две недели?
– Других вариантов не было. Я не знал, как выйти из окружения. Бес оказался нормальным человеком, профессиональный военный с Горловки, обещал при первой же возможности отправить обратно в Россию. Мы впятером попали к нему. Мы рассказали, что с нами произошло, он сказал, что больше не отпустит нас к «востоковцам». Оставил, чтобы пришли в себя. Потом, кто пожелал дальше воевать, остался, кто хотел уехать, как я, уехал.
– А что вы делали с 28 мая по 15 июня в Горловке у Беса?
– У Беса вновь надел форму, нам выдали оружие, участвовал в нескольких операциях, там порядку было больше, грамотно все организовано. Мы совершали диверсии; тихо подошел, расставил бойцов, взорвал, отбомбил и отошел сразу. Мы взорвали украинскую нефтебазу в Докучаевске. Ночью незаметно подъехали на гражданских машинах, я прикрывал пулеметным огнем наши позиции, гранатометчики из гранатомета палили по нефтехранилищу.
– Докучаевск контролировался нацгвардией?
– Непонятно, кто его контролировал, и те, и другие. Но база охранялась, мы как начали стрелять, оттуда ответный огонь. Но они не видели, куда отстреливаться.
– Зачем взорвали нефтебазу?
– Танки и бронетехника не заправляются.
– Вам же тоже надо заправляться.
– У нас же нет техники. Это потом она появилась у ополченцев, через три дня после того, как я уехал.
– Прямые столкновения были с противником?
– Да, в Карловке. Там как раз линия фронта. Нацгвардия или «правосеки», я их не знаю, увидел в лесу с красными повязками. Мы их выдавили из леса. Они хотели обойти «зеленку» и войти в город Карловка. У нас там засада была. Они как подошли к лесополосе, мы начали стрелять в них, они бросили своих раненых и разбежались. Мы их забрали в наше расположение, там лечили, кого можно было лечить. Бес лично звонил родителям бойцов, но только тем, чьи дети проходили срочную службу, звонил матерям: идите, забирайте своих детей. А остальных, кто из СБУ, «Правого сектора», нацгвардии – они считались военнопленными.
– Как с ними обращались?
– Допрашивали и закрывали их.
– А что из вранья по телевизору вам показалось наиболее наглым и возмутительным?
– Берут интервью у ДНРовцев. ДНР – это на самом деле фикция. ДНР, как я понял, для меня существует в кабинетах этих Бородая, Пушилина, Царева, а решения принимаются в другом месте и другими людьми.
– Некоторые журналисты, кто бывает на Донбассе, говорят, что 20 процентов воюет россиян, 80 процентов – местные ополченцы.
– Я бы сказал наоборот. Большинство русские, чеченцы, ингуши, такие как я, из Армении тоже есть. С местными я общался, они говорят, что от нас требовалось – мы сделали. Я говорю: «Что от вас требовалось?» Они говорят: «Мы же голосовали, а остальное от вас зависит». В смысле, референдум о самоопределении Донбасса, мы воевать не хотим. Один мне вообще сказал: «Я хочу получать свою зарплату, бухать и до следующей зарплаты». Они в основном неопытные, обращаться с оружием не умеют. Никто не служил. Я про Донецк говорю.
– А в Горловке?
– Там 50 на 50, но россияне лучше воюют, все-таки ребята служившие, армия есть хоть какая-то. На Украине 23 года никакой армии не было.
– Почему вы решили это рассказать?
– До сих пор те люди, которые нас, по сути, предали (того, что произошло в аэропорту, можно было избежать, и могло все быть по-другому, если бы все было организовано грамотно), командуют, и добровольцы из России едут к ним. Я хочу, чтобы эти люди поняли, кто будет ими командовать. Я пошел, выжил чудом, мне их жалко. Они еще идут в подчинение таких командиров, как Ходоковский и к другим людям, я всех по фамилии не знаю.
– А мародерства много?
– Мародеры были. Мы их отлавливали и ликвидировали.
– То есть расстреливали?
– Кого расстреливали, кого били. Мародеры в основном местные. Они подходят с пистолетом, представляются от имени ДНР и требуют у людей деньги, телефоны и даже машины.
– Это в Горловке или в Донецке?
– В Донецке. В Горловке Бес контролирует, там порядок.
– А почему ушли от Беса, если с ним было надежно работать?
– С Бесом надежно, но Бес один не может противостоять украинской армии, сопротивление бесполезно, зря отдавать жизнь, зачем? Смотрите, в Донецке сидит больше 1000 человек, грубо говоря, чешут себе я**а, в то время как в Славянске идут бои. А те просто сидят на блокпостах, ничего не делают. Я думаю, почему не отправить хотя бы половину их на помощь? Все бесперспективно, неорганизованно. Там столько командиров… Каждый третий себя объявляет командиром. Какая-то группа свою группу организовывает. Единого командования нет. Я думал, что будет как в армии: строгий режим, организованность, связь, слаженность. Ничего этого не было, поэтому и уехал.
– Как вас вернули обратно в Россию?
– Бес сдержал слово, поблагодарил, дал по 1000 гривен на каждого в дорогу, пожелал успеха и отправил по домам. Со мной поехали три человека, один раненый и двое на ходу. Сели в гражданские машины и через Луганскую область, обходя таможенный пункт, проехали около 150 километров. На российской стороне нас встретили, привезли в Ростов, попали на ту же базу, где прошли подготовку, переоделись, нам дали денег на билет, вернули документы, телефоны и отпустили по домам.
– А почему добровольцам не платили деньги, хотя бы какие-то минимальные?
– Я не знаю, это у организаторов надо спросить, почему не платят.
– С другой стороны, вы гражданин Армении, из другой страны…
– Я даже там под армянским флагом ходил. Есть фотки.
– Погибать за чужую родину как-то…
– Я не считаю Россию чужой родиной. У меня ментальность советского человека. Мои деды воевали за СССР, и я воюю. Я не считаю Россию чужой.
