Судя по нынешним упражнениям в лингвистике, НАТО перестало быть военной организацией и теперь оспаривает пальму первенства у европейской бюрократии
То, что мы до сих пор считали концом СССР, вполне может обернуться очередным «закатом Европы». Во всяком случае, концом европейского мифа. Это будет, конечно, неприятная потеря — особенно для нас, ведь мы его полюбили и уже немало заплатили за то, чтобы стать его частью. Но для осознанного выбора это, возможно, и к лучшему. Для нас.
Вопрос в том, как эту потерю переживет сама Европа. Те, кто шел в Европу в расчете на «европейские ценности», столкнулись с пустотой. Что, в общем, естественно — если учесть, что единая Европа создавалась совсем не на основе «общих ценностей» и не ради их защиты. Европейское единство создавалось после второй мировой войны в качестве чисто экономического союза. И создавалось исключительно ради того, чтобы сделать невозможной новую войну в Европе. Это единство стало результатом страха и травм. И даже прекрасная во всех отношениях Декларация прав человека, воплотившая в себе «европейские ценности» — это зафиксированные на бумаге страхи и травмы, сформировавшиеся в ходе двух войн. А люди, которые срочно сшивали Европу в конце 40-х — люди трезвые и рассудительные — не слишком надеялись на химеры вроде совести, они свято верили в то, что в основе войн лежат экономические интересы. Т.е. стоит повязать этими интересами побольше участников — и войны станут невозможны.
Для послевоенной Европы отказ от войны стал принципом. Который, купно с идеологией толерантности, сыграл с европейцами злую шутку, отняв у них волю к сопротивлению злу. Европейцы оказались совершенно беспомощными перед теми, кто играет не по правилам — тем священным правилам, которые они установили у себя дома, чтобы не допустить больше насилия и вражды. В результате, они оказались беспомощны даже у себя дома — перед мигрантами, например, которые демонстративно отказываются жить по законам страны, которая их приняла. Жуткая иллюстрация этого бессилия — открывшаяся недавно история о полутора тысячах детей, ставших жертвами сексуального насилия в одном из графств Британии. Полиция и руководство округа закрывало глаза на эти преступления в течение долгих лет, просто потому, что это происходило в среде мигрантов, и полицейские и власти оправдывают себя тем, что «боялись обвинения в расизме».
Ценности ничего не стоят, если их не готовы защищать. Пускай даже не с оружием в руках — хотя бы в зале суда. Если можно закрыть глаза на надругательство над детьми из «боязни обвинений в расизме», это значит, что пропагандируемые ценности — филькина грамота. А представляете, насколько проще закрыть глаза на нарушения прав и страдания людей где-то на границах восточной Европы?
Особенно, когда на самом деле нет никаких ценностей. Есть только интересы.
ЕС — это от начала и до конца экономический союз. Который объединялся исключительно на основе экономических интересов. Для тех первых послевоенных объединений вроде «Союза угля и стали» ценности не имели особого значения. Никакие, кроме одного — не допустить войны в Европе больше никогда. Миф про Европу как хранителя особых ценностей и, как сказали бы российские идеологи, носителя особого «цивилизационного кода» возникли позже. Когда стало ясно, что разномастные экономики Европы удержать в русле общих интересов совсем не просто. Что союз трещит по швам. Что нужны какие-то дополнительны подпорки. Идеология всегда приходит на выручку экономике, когда у нее что-то не ладится.
Сейчас многие украинцы, которые еще полгода назад мерзли и рисковали собой на Евромайдане, высказывают сомнения в том, что «нам надо в такую Европу». Но это разочарование — следствие прежнего очарования. В нынешнем политическом кризисе Европа просто предстала перед нами тем, чем она есть — экономическим союзом. Который имеет в руках только экономические рычаги воздействия. А в анамнезе — страх перед новой войной в Европе. Которую мы ей, собственно, и предлагаем. И которую она, в лучших традициях психоанализа, избегает называть по имени.
Мы честно признаем, что наш нынешний кризис — результат и логическое продолжение драм ХХ века. Двух мировых войн, революций, тоталитаризма, холодной войны. Но ведь и Европа имеет за спиной почти то же самое. Она имеет право на свои травмы и страхи — как и мы на свои. Разница лишь в том, что у нас не спросили, хотим ли мы немедленно сеанс шоковой терапии, в результате которого мы либо вылечимся, либо отправимся на тот свет. А у Европы все еще есть выбор. Или ей так кажется, что он есть.
Пока ей так кажется, она будет изворачиваться и упражняться в лингвистике — только чтобы не столкнуться лицом к лицу с необходимостью снова подниматься в ружье. Травмы сильнее нас — они заставят найти массу оправданий и рациональных объяснений тому, что мы не делаем, хотя должны бы. Нам ли не знать?
Европа до конца будет идти по естественному для себя пути экономического давления, игры на интересах. Т.е. следовать своей природе. Несмотря на то, что протестантская парадигма Европы откровенно пасует перед «русской душой». Европеец — хомо экономикус задирает цену и ждет, что оппонент спасует перед перспективой потерять очередной миллиард. А Россия ведет себя совсем не так, как ожидает нормальный европеец со своей протестантской этикой, въевшейся в кожу. Россия — вы будете смеяться — ведет себя в этом противостоянии совершенно «духовно». Вот только это не имеет никакого отношения к «святости», которую она охотно себе приписывает. Это просто иррациональность.
Россия, в отличие от Европы, никогда не стояла за ценой — неважно, идет речь о человеческих жизнях, экономике или репутации. Если Путин сейчас отступит из Украины и вернет людям дешевую курятину — эти же люди его и не поймут. Они же первые и обвинят его в предательстве и мздоимстве. Путин об этом знает. Меркель — нет. В России всегда было так плохо с экономикой, так просто с интересами, и так убого с благосостоянием народных масс, что «духовные ценности» приходилось не вынимать из кармана время от времени — как в Европе — а держать в тренде на протяжении веков.
Об этом, возможно, догадываются те, на кого мы больше всего обижаемся. Греки, например. И болгары. И даже итальянцы. Они никогда не были протестантами и хомо экономикусами в чистом виде. Они, по крайней мере, догадываются, что экономика, конечно, важна, но загадки души в политике играют иногда не меньшую роль, чем экономика. Об этом знают все, кто вступил в ЕС позже. Когда ЕС стал не только экономическим фактом, но политическим выбором и идеологическим символом. Когда ЕС стал в большей мере ценностями. Возможно, они и размыли деловую протестантскую основу, эти романтики — средиземноморцы и славяне, католики и православные. Вместе с мигрантами и собственными гражданами, отдавшими предпочтение высоким социальным стандартам перед протестантским идеалом hardworking.
Но основа политики ЕС по-прежнему стоит на регулировке экономических интересов, которые покрывают подсознательные страхи и травмы. Отсюда все эти иносказания. Эта надоевшая подмена понятий. Эта осмеянная «глубокая обеспокоенность». Эта уверенность в том, что «путину надо дать путь к отступлению», «не загонять в угол» и — любимое — «дать сохранить лицо». Что говорит о многом. Вернее, только об одном — о полнейшем непонимании со стороны европейцев «русской души». Над которым в России совершенно обосновано потешаются. Как потешается гопник, методично избивающий в подворотне очкарика, пока тот перечисляет ему инстанции, в которые он будет на него жаловаться.
Но даже интереснее, чем лингвистические изыски Европы, оказываюется политика НАТО. В конце концов, Евросоюз был создан, чтобы сделать войну невозможной. Но Североатлантический альянс-то создавался как раз для войны! Но и тут генералы вместо внятного ответа (да — да, нет — нет), какого можно было бы ждать от военных, мы слышим про «проникновение, а не вторжение». Почему-то вспоминается исследование лингвистов, которые объясняли военную успешность русско- и англоговорящих армий во время Второй мировой, в частности, тем, что оба языка обладают достаточной ясностью, экспрессией и лаконизмом, чтобы успешно руководить боевыми операциями.
Казалось бы, любой военный должен желать попробовать себя на настоящей войне. Но, судя по нынешним упражнениям в лингвистике, НАТО перестало быть военной организацией и теперь оспаривает пальму первенства у европейской дипломатии и, даже вероятнее, у европейской бюрократии.
Т.е. украинский кризис нанес удар не только по мифу о нерушимости европейских ценностей, но и по мифу о военной мощи НАТО. И то, и другое оказалось внутри пустым, как прошлогодний орех. Не знаю, залатают ли они когда-нибудь эти зияющие дыры на своей репутации «властителей мира».
Единственное, что может спасти и нас, и Европу, и вообще целый мир — это то, что у наших общих ценностей есть настоящие, реальные защитники. А также то, что Россия, в общем-то, — тоже миф.
Деловая столица
