28 ноября в Украине День памяти жертв голодоморов. «Апостроф» расспросил очевидцев страшных событий 1932-1933 годов о том, как им удалось пережить геноцид, устроенный на украинской территории властями СССР. Все они встретили голод, когда были еще маленькими детьми, но воспоминания о массовых смертях, случаях каннибализма и том, как люди ели кору деревьев для того, чтобы выжить, сильны у них до сих пор.
Нина Васильевна Плахотнюк, 85 лет, село Сухой Яр Киевской области: В 1933 году мне было четыре года, и я не доставала до стола. Представляла себе, что на нем стоит тарелка с вареной картошкой, но от меня ее прячут. А вот девятилетний брат Иван был выше, он мог дотянуться и съесть ее. Я очень злилась на Ивана. Родители уходили работать в поле и запирали нас с братом в хате. На окнах были решетки. Дом был на окраине села, они боялись, что нас выкрадут людоеды. Нам было велено сидеть на печи до их прихода и не подходить к окнам. Я не слушала Ивана, убегала от него и ходила по хате. Однажды кто-то постучал в окно. «Детки, выходите на улицу, я вам гостинец дам», — через решетку в окне я увидела женщину. Ее лицо не осталось в моей памяти, помню только ярко-зеленый платок на голове. Я застыла на месте и смотрела на нее. Женщина долго звала нас, потом схватила кота и ушла прочь. Зеленое пятно в окне — самое страшное воспоминание моего детства. Людоедов боялись и дети, и взрослые. Они теряли рассудок от голода, уходили в леса и нападали на людей. Моя мама Мария рассказывала, что селяне пропадали, потом головы людей могли находить где-то в бурьянах. Это продолжалось и в последующие годы, когда еды стало больше. Специальные бригады вылавливали людоедов до 1937 года.
Я мало что помню о том времени. Говорят, что село было очень людным до 1932 года, но я запомнила заросшие бурьяном дворы и пустые хаты с открытыми дверями. Люди вымирали целыми семьями. Мама рассказывала: «Прохожу мимо дома, во дворе лежит человек — обтянутые кожей кости, он не в себе, умирает. Уже ни на что не реагирует, но в беспамятстве открывает рот, как будто хочет поймать какую-то еду». Мама прожила долгую жизнь, умерла в 96 лет. До смерти ей снились люди, которые безмолвно просили еду. Их убил не плохой урожай, как говорят. В 1933 году по селу ходили специальные бригады, их называли «гицели». Их вербовали за еду из числа жителей села. Гицели ходили по домам, забирали у людей зерно и продукты. Как-то зашли в нашу хату, достали из печи сваренный борщ и вылили его на землю. Нашей семье повезло больше, чем другим. В 1932 году в селе не уродила картошка, но наш огород был в низине, поэтому там что-то выросло. Родители выкапывали картошку ночью. Ее не стали искать и требовать отдать, поверили, что она не уродила — так же, как у всех. От голодной смерти нас спасли картошка и молоко. Родители перевели корову из хлева в комору — отгороженную часть дома, где раньше хранились соленья. Однажды ее чуть не украли — воры залезли в хату через соломенную крышу. Двери из сеней в ту часть дома, где жила наша семья, подперли снаружи. Помню, отец выбивал двери, а потом стал стрелять из охотничьего ружья. Когда двери удалось выбить, воры уже убежали — наверное, они испугались выстрелов. Но корову не успели вывести.
Это спасло нас от голодной смерти. Мы пережили войну и послевоенный голод 1947 года. Его я хорошо помню — мне было 18 лет. Я работала в исполнительной службе сельсовета, моя мама — на птичнике. Люди, которые трудились в поле, крали колоски, чтобы выжить. Они растирали зерна пшеницы в ступе, добавляли воду и варили бурду. Время от времени на них проводили облавы. Как-то в сельсовете я подслушала, что их будут ловить. Только вечером я смогла отпроситься с работы и рассказать об этом. Мама побежала в поле. Она встретила женщин, когда они возвращались домой. Она стала кричать: «Люди, у меня пропали гуси! Помогите найти гусей!». Люди были очень осторожны в то время, они поняли, что что-то не так, и выбросили колоски. Три женщины возвращались другой дорогой, они не знали об облаве. Их посадили на пять лет, но отпустили через три года.
Василий Трофимович Кошовенко, 87 лет, село Стрыжавка Киевской области: В 1933 году мне было пять лет. Помню, что мы очень бедствовали: ели тыкву, грызли молодые ветки, весной варили древесные почки. Мама готовила блины из лободы, растирала ее, добавляла воду и пекла в печи. Никогда не забуду случай: по дороге едет повозка с гарбой (высокий воз на четырех колесах, на котором перевозили снопы сена, — «Апостроф»). Запряженную в него лошадь погонял человек и грыз кусок хлеба. Гарба была завалена телами мертвых людей, которые он собирал по заросшим бурьяном улицам. Тогда были целые бригады таких могильщиков. Их нанимали из числа жителей села, а за работу выдавали продуктовые пайки. Могильщики собирали мертвых и сваливали тела в яму, вырытую на кладбище. Пока яма не заполнялась доверху, ее не засыпали землей, а чем-то накрывали.
На сельском кладбище были три братские могилы — свидетельство Голодомора. В восьмидесятых годах их объединили в одну, поставили большой крест. Когда я был ребенком, мама отправляла меня на кладбище в поминальные дни. Говорила: «Отнеси на могилы крашенку и кусок хлеба, пусть его съедят птицы, там много детей похоронено». В религиозные праздники взрослые не могли ходить на кладбище и в церковь, а стариков и детей не гоняли. В братской могиле могла бы быть похоронена моя сестра Галя. Ей было три года, когда ее, потерявшую сознание от голода, могильщик переехал возом. Он думал, что ребенок мертв, и забросил тело на гарбу. Навстречу шла моя тетка, увидела происходящее и потребовала отдать тело. Сказала, что семья похоронит Галю отдельно, а не в братской могиле. Сестру занесли в дом, положили на кровать. Принялись шить сорочку на смерть — думали, она не выживет, но к вечеру Галя пришла в себя. У нас в семье никогда не говорили о голоде. Может, потому, что мы очень бедствовали, а может быть потому, что мой брат Иван учился с Москве, а потом состоял в партии.
Курчинская Мария Ивановна, 91 год, село Пивцы Кагарлыкского района Киевской области: За свои долгие годы я видела все, что только можно увидеть на нашей грешной земле. Побывала в фашистской Германии (три долгих года), принудительно была вывезена из Украины и работала на различных предприятиях Третьего Рейха, почувствовала также на себе все тяготы страшной войны и послевоенную жизнь в Советском Союзе. Но то, что произошло со мной и моими родными во время Голодомора 1932-1933 года — это самое страшное, самое ужасное явление в моей жизни, о котором я боюсь вспоминать даже сейчас, когда мне уже 91 год.
Наша семья в то время состояла из пяти человек. Это мой отец, Куценко Иван Семенович, мать Анна Харламовна, старшая сестра Татьяна, меньший братец Иван и я — Мария. Забегая наперед, скажу, что с братом в голод было сложнее. Мы ели все, что наши родители могли «накалапуцать» для нас, а он — совсем маленький еще ребенок, не мог понять, почему ему толкут гадкую, едкую отраву, которую почему-то называют супом. Еда у нас закончилась очень быстро, а потом наступил день, когда в хозяйстве совсем ничего не осталось. И только благодаря нашему неутомимому отцу мы все остались живы. Он днем и ночью «кулибничал», чтобы нас чем-то накормить.
Все села, и наше тоже, были окружены красноармейцами с ружьями. Отец рассказывал, что из села никого не выпускали и не впускали. Делалось это для того, чтобы голодный народ не смог бежать в густонаселенные города, тем более, что до Киева было, как говорится, — рукой подать. Первыми вымирали те семьи, где хозяева были ленивыми либо любили спиртное — сначала умирали дети, а потом взрослые.
Однажды, находясь во дворе, я увидела, что у соседей пошел из трубы дым, а потом разошелся дух жареного мяса. Это было настолько удивительно тогда, что я чуть не потеряла сознание, но все же забежала в дом и обо всем рассказала родителям. Отец приказал всем сидеть дома, а сам пошел на улицу. Когда он вернулся в дом, его лицо было бледным, как у мертвеца — мы все очень испугались. Отец пригласил маму в другую комнату, а нам было приказано сидеть и не выходить на улицу. О том, что случилось с нашими соседями, мы узнали на следующий день. В селе большую тайну сохранить трудно. Так произошло и на этот раз. Утром приехали милиционеры, арестовали наших соседей и отправили в город. Обвинение им было предъявлено в убийстве своего ребенка и каннибализме. Доведенные голодом люди потеряли разум и пошли на такой страшный грех. Это только одна страница моей жизни во времена страшного лихолетья Голодомора. Поверьте, что обо всем этом мне даже в таком возрасте очень непросто вспоминать…
