Метка: Гулаг

В сегодняшнем посте я расскажу вам о Евфросинии Керсновской, узнице сталинских лагерей — о которой, к большому сожалению, сейчас практически никто не знает, хотя историю её жизни и её работы должен знать каждый, кто живёт в постсоветских странах. Судьба Евфросинии — это судьба мученицы красного тоталитарного режима, который решил уничтожить человека лишь за «неподходящее происхождение» — точно так же, как в другой стране другой такой же тиран уничтожал людей за «неподходящую национальность».

Сегодня Евфросинию Керсновскую стараются вычеркнуть из всех учебников и официальных историографий — её дневники, рисунки и записи торчат бельмом в глазу неосталинистов, которые рассказывают сказки о «великой стране с лучшим в мире мороженым». Это та правда, которая показывает весь ужас тоталитарного советского режима, который отличался от других тираний лишь способом избавления от тел — как писал Варлам Шаламов — «на Колыме не было газовых печей, трупы ждут в камне, в вечной мерзлоте».

Итак, в сегодняшнем посте — рассказ о Евфросинии Керсновской и взгляд на ГУЛАГ её глазами.

Кто такая Евфросиния Керсновская

Евфросиния Керсновская родилась 8 января 1908 года в Одессе, в семье юриста-криминолога и преподавательницы иностранных языков, происходила из интеллигенции — отец служил в Одесской судебной палате. После начала так называемой «Гражданской войны» (войны большевиков против собственного народа) семья Керсновских бежала в Бессарабию, которая в то время была частью Румынии. В Бессарабии Евфросиния окончила гимназию и ветеринарные курсы, а также выучила несколько европейских языков.

Отец Евфросинии совсем не занимался хозяйством, и им занялась сама Евфросиния — на 40 гектарах она выращивала виноград и зерно, а в свободное время увлекаласть конными и пешими путешествиями и любила велосипедные поездки к морю.

28 июня 1940 года СССР захватил Бессарабию, по совковой привычке назвав это «присоединением», после чего там сразу же начались массовые репрессии и вывоз населения в концлагеря ГУЛАГа. Тактика совков мало чем отличалась от тактики гитлеровских нацистов — те уничтожали людей за принадлежность к «неподходящей» нации, а совки уничтожали людей за принадлежность к «неподходящему» классу. Единственным «преступлением» Евфросинии была принадлежность к интеллигентному дворянскому сословию — у неё конфисковали всё имущество и лишили всех прав, в том числе права на труд. Отныне она могла устроиться только сезонной работницей на заготовку дров. Она работала одна, так как НКВД, который постоянно разжигал ненависть к людям «не того сословия» — запретил другим людям работать вместе с Евфросинией под страхом арестов.

1 января 1941 года в Бессарабии состоялись советские депутатские «выборы», на которые пришла и Евфросиния. Не имея доверия ни к одному из кандидатов (многие из которых были бывшими проститутками и прочим социальным «дном»), Евфросиния поставила на бюллетене один сплошной крест. Спустя некоторое время ночью за Евфросинией в её отсутствие пришли сотрудники НКВД — она отказалась скрываться и последовала в ссылку вместе с другими бессарабцами, которых в ту пору вывозили в сталинские концлагеря.

Евфросиния Керсновская в концлагерях ГУЛАГа.

Бессарабцы высылались в ГУЛАГ в товарных вагонах — точно так же, как примерно в те же времена совки выселяли чеченцев, татар и украинцев. Как правило, это были лучшие, неравнодушные работящие и инициативные люди, которые были не нужны и мешали большевикам. Во время высылки на этапе люди погибали прямо в вагонах. Однажды Еврофсиния, обманув конвоиров, смогла выбраться из вагона, чтобы набрать ведро воды для одной женщины, которая начала рожать прямо в поезде — за что Евфросинию посадили в карцер и поставили в личном деле пометку «склонна к побегу».

Работала Евфросиния на лесозаготовках, в тяжелейших условиях. В лагерях Евфросинию постоянно старались обвинить в «антисоветской агитации и пропаганде» и в «клевете на жизнь трудящихся в СССР» — за то, что она смело говорила правду в глаза концлагерным начальникам. В 1943 году Евфросинию перевели на строительство военного завода под Новосибирском, где заключённые ГУЛАГа работали без применения строительных механизмов — где Евфросиния таскала тачки с раствором и материалами по трапам на пятый этаж.

Несмотря на то, что её постоянно пытались сломать — Евфросиния продолжала действовать прямодушно и открыто высказывать всё, о чём думала — в частности, заявляя, что фактически все «комсомольские и ударные стройки советских пятилеток» построены на самом деле бесправными узниками сталинских концлагерей. В 1944 году за эти высказывания ей увеличили срок ещё на 10 лет.

После смерти Сталина Евфросинию освободили. 30 января 1990 года прокуратура Новосибирской области признала приговоры Евфросинии Керсновской полностью необоснованными, а 13 августа 1990 года прокуратура Молдавской ССР признала необоснованной высылку Евфросинии — и её полностью реабилитировали.

Ужасы ГУЛАГа глазами женщины

После лагерей и ссылок Евфросиния жила со свой мамой. После 18-летней разлуки. Евфросиния не оставляла больную маму, а в свободное время писала по памяти пейзажи или делала копии картин русских художников. Пока мама раскладывает пасьянс — Евфросиния находится рядом, рисует и рассказывает то, что ей довелось пережить. Мама просит её записать эту историю и берет слово, что дочь не бросит рисовать.

После смерти матери Евфросиния выполняет своё обещание — она покупает толстые тетради, краски и карандаши, и начинает рисовать всё то, через что прошла — с 1964 года она зарисовала наиболее яркие образы того, что с ней происходило с 1940 по 1960 год.

А теперь давайте посмотрим на рисунки и записи Евфросинии Керсновской.

Какой-то военный раза два обошел весь состав, вызывая какого-нибудь медика. Видя, что никто не отзывается, я сказала, что, будучи ветеринарным фельдшером, могу оказать помощь и человеку, если уж очень нужно. В соседнем вагоне был кошмар! Одних детей там было 18. И вот в этом кошмарном уголке ада родилась девочка. Тринадцатый ребенок несчастной, перепуганной женщины! Ее муж, жандарм, сбежал в Румынию, а все семьи таких невозвращенцев подлежат высылке.

Тщетно пыталась я остановить кровотечение… и никого на помощь! Только в кошмаре бывает такое: на полу – роженица, истекающая кровью. Ни пеленки, ни тряпки, ни воды. Огарок догорает. Кругом дети – испуганные, беспомощные. Людей много, но все они до того погружены каждый в свое горе, что никто не пытается помочь.

Разлучили семьи, отделив почти всех мужчин и часть женщин.

– Женщины! Туда, куда вас привезут, ничего не приготовлено для вашего удобства. Мужчины поедут вперед, прибудут раньше и встретят вас на месте. Это был, разумеется, обман. Но обман гениальный. С какой радостью кидались все к окнам, к щелям, если наш поезд проезжал мимо толпы людей, которых вели под конвоем!

– Наши мужья! Они идут нас встречать! – кричали женщины, теснясь у окон, и с надеждой смотрели на толпы мужчин. Увы! Каждый раз надежда оказывалась обманутой…

«Это, наверно, буровые вышки. Тут, должно быть, нефть ищут», – думала я. Пришло время, и я узнала, что значат эти вышки, бараки, ограды… Нет, тогда я была далека от мысли, что в XX веке возможно рабство! Так почему же сердце сжималось, как от недоброго предчувствия?

Прибытие в исправительно-трудовой лагерь оказалось кульминацией издевательства. Прежде всего, нас заставили раздеться догола и впихнули в какие-то дощатые кабины без крыши. Над головой сверкали звезды, под босыми ногами – засохшие экскременты. Сечение ящика – 1 квадратный метр. В каждом трое-четверо мужчин и женщин – голых, дрожащих, испуганных. Затем, открывая один за другим эти собачьи ящики, выводили голых людей и вели через двор – своего рода предбанник лагеря – в специальное здание, где оформляли документы и шмонали наши вещи.

Цель обыска заключалась в том, что лохмотья оставляли нам, а хорошие вещи: свитера, варежки, носки, шарфы, жилеты, хорошую обувь, – забирали себе. Десять грабителей бесстыдно обворовывали обездоленных, чуть живых людей. Исправительный должен делать нас лучше. Труд облагораживает, а лагерь? Это же не тюрьма. Так что же это происходит?!

В 10 часов — проверка. Все, кто работает на данном объекте собираются на дворе. Все. Даже тот, кто успел уже умереть. Впрочем — не сам. Его привозят на тачке и пристраивают к шеренге. Знай порядок!

Куриная слепота…

Странно! Солнце едва зашло. Еще светло. А вереница фитилей бредет, опираясь о стену и щупая палкой дорогу, к раздаточному окну – как в темноте!

Но для них и на самом деле темнота уже наступила. Это вид авитаминоза, известный под названием куриная слепота. У слепых вырабатывается способность ориентироваться в темноте. Но эти доходяги слепы лишь после заката солнца. Они оступаются и спотыкаются на каждом шагу, и поэтому, чтобы не пролить драгоценный черпак баланды, они спешат выпить ее через край, не отходя от раздаточного окошка.

Как раз тут, чаще всего, на них натыкается следующий и выбивает из рук драгоценную бурду. Потерпевший в отчаянии: он ползает по растоптанному снегу с опилками, собирает горстью и отправляет в рот опилки, пропитанные баландой.

После суда – БУР, барак усиленного режима. И работа: 12 часов стирать окровавленные маскировочные халаты в чуть теплой воде и почти без мыла.

Стирало нас двое: я и глухая от побоев финка. Остальные жучки из БУРа кровавого, заскорузлого белья с фронта не стирали. То мыло, что им давали (пилотка жидкого мыла), расходовали налево и зарабатывали «передком», обслуживая охрану.

Больница.

Не отпускали умирать домой и тех, чей вид мог послужить «наглядным свидетельством» того, к чему приводит «исправительно-трудовой…» Девочка, едва вышедшая из детского возраста, лежала на клеёнке, по которой почти непрестанно скатывались на пол капли крови… «Тётя Фрося, скажите, только скажите всю правду: мама не очень испугается, когда увидит меня такой? Она помнит меня кудрявой, румяной… Нет, правда: я была очень красивая!»…

«Боже мой! Это была Вера Леонидовна! Но до чего же она не была похожа на ту стройную, ещё миловидную женщину, какой я её помнила! Лицо всё в коричневых пятнах, землистого цвета. Худые, узловатые конечности и резко выпирающий живот, туго обтянутый майкой и трусами… больше всего меня удивило, что здесь были и мужчины, и женщины в одном бараке…

Доктор Мардна уговорил Евфросинию работать в морге прозектором. Там трудились: заведующий Никишин, вольный (имевший пять лет поражения в правах), секретарь Дмоховский, вольный (записывал протоколы вскрытий) и два санитара, бытовика-уголовника.

Многое ей там нравилось. Например, изучать анатомию, читать книги из хорошей медицинской библиотеки и перенимать опыт у доктора Никишина. За время работы Евфросиния сделала 1640 вскрытий. Как это можно было выдержать, спрашивала она себя. И отвечала: тот ужас, который свойственно испытывать человеку при виде мертвеца, возможен, только когда тело не утратило человеческого облика. Но в подавляющем большинстве истощенные до предела заключенные еще при жизни выглядели как мертвецы.

Первое, что я увидела, войдя в 8-й барак, была душераздирающая сцена: молодая мать — почти девочка — билась в руках солдата, умоляя: «Дайте покормить его – в последний раз! В последний раз!». А дряхлая старушонка поспешно семенила прочь, унося маленького ребенка, завернутого в одеяльце. Присутствующие при этой сцене мамки ей завидовали: «Счастье, что у тебя есть бабушка… А мы?»

Этот ребенок еще с воли: мать только начала «разматывать свою катушку» – 10 лет…

Врач был мертвенно бледен и очень растерян с виду, но… Извини меня, мой брат-прозектор! Ты оказался человеком. И притом Человеком с большой буквы!

По мере того, как он мне диктовал, картина прояснялась, и не оставалось сомнения, что это было убийство. Убийство выстрелами в упор. Головы, разбитые прикладами… Грудная клетка, проломанная тупым предметом … Обожженные выстрелами лица.
– Гад! Фашист! – хрипел старшина, грозя кулаком. – Твое место там – в этой куче!

Слабое подобие улыбки тронуло бескровные губы врача.
– Знаю! Но вскрытие, пожалуй, сделаю не я…

Ты пристыдил меня, бесстрашный ученик Гиппократа! Ты знал, что тебе с клеймом 58-й статьи пощады не будет.

Без комментариев…

Память, зарастающая травой. Вместо эпилога.

Лично я считаю, что рисунки и судьба Евфросинии Керсновской должны изучаться во всех школах бывшего СССР — чтобы не допустить повторения всех этих ужасов. Именно по такому пути пошла послевоенная Германия — в рамках обязательной образовательной программы дети обязательно посещают музеи в бывших нацистских концлагерях, где учителя говорят им — «смотрите, все эти ужасы допустили наши деды, которые поверили в свою исключительность и в право убивать, единолично выбрали вождя и доверили ему всю власть. Не будьте такими! Не повторяйте этих ошибок!».

Бывшие же сталинские лагеря сейчас зарастают травой. Они никому не интересны и не нужны в стране, которая объявила сталинские «скрепы» своим главным достижением. Где-то в тайге до сих пор стоят почерневшие от времени вышки конвойных и уже почти разрушенные концлагерные бараки, куда тоталитарный режим, обозвавший себя «родиной», высылал лучших и неравнодушных. К большому сожалению — в основной массе выжили не они, а ковойные, которые с радостной улыбкой творили всё, о чём рассказала в своих тетрадях Евфросиния Керсновская.

Сейчас потомки конвойных снова поднимают на знамёна Сталина и кричат «можем повторить»…

Друзья, сегодня будет пост на одну тему, которая касается советского прошлого и сталинских концлагерей — тема очень страшная, но не написать о ней нельзя, потому что как хорошо говорится в одной поговорке — кто не знает прошлого, у того нет будущего.

Поговорка кстати полностью применима к многим пост-советским странам — они полностью забыли все ужасы советского строя (словно их и не было никогда), а кое-где начались сперва робкие, а потом всё более наглые и настойчивые попытки обеления преступлений сталинизма — всё для того, чтобы подвести «теоретическую базу» под вечное правление одного обнулённого товарища из советского КГБ, который спит и видит себя новым Сталиным и «собирателем земель».

Попытка это обречена на провал — времена империй, которые одной рукой подсовывают под нос флаги парады, а другой прячут мёрзлые трупы, давно прошли — в информационную эпоху обманывать людей и скрывать правду становится всё сложнее. Как невозможно скрыть и то, что на самом деле происходило в ГУЛАГе — сотни и тысячи документальных свидетельств преступлений ждут своего часа и настоящей десталинизации общества, которая обязательно состоится в ближайшие десятилетия — потому что никакой другой дороги в будущее нет.

А сегодня я расскажу вам про ещё один ужас ГУЛАГа — каннибализм, который был достаточно распространённым явлением в сталинских концлагерях.

Откуда появлялись каннибалы?

Для начала давайте посмотрим, откуда вообще в системе сталинских концлагерей ГУЛАГа могли взяться каннибалы. В СССР (большая часть территории которого была бывшей Российской империей), традиций каннибализма не существовало — такие традиции существуют у некоторых племён Центральной и Западной Африки (например, в Либерии) и являются частью всяких мрачных древних ритуалов — но европейской и азиатской частям бывшей РИ такие традиции не свойственны.

Очевидно, что заниматься каннибализмом людей могли заставить только страшные обстоятельства, в которые люди не должны попадать в принципе — обстоятельства крайнего и затяжного голода, мучений и пыток и прочего подобного. Подобные обстоятельства советская власть создавала с завидной регулярностью — например, случаи каннибализма были нередкими во времена искусственно организованного советскими властями Голодомора в Украине — если в старые времена во время голода люди могли уйти на заработки в город, то во времена Голодомора 1930-х годов голодающие деревни оцеплялись войсками — чтобы никто не мог их покинуть.

Страшное эхо Голодомора продолжало акукаться и десятилетия спустя — даже те, кто выжил в страшный голод, был непоправимо травмирован всем увиденным. Советский маньяк и каннибал Андрей Чикатило вспоминал, как его пугала в детстве мать — «не ходи со двора! Степана съели, и тебя съедят!».

Нечто подобное происходило и в ГУЛАГе — люди там попадали в нечеловеческие условия, в которых переставали быть людьми. В этом и заключался главный ужас этой системы — она уничтожала не только тело, но и душу, внутреннюю суть человека. Даже если заключённый выходил из лагеря живым, он уже никогда не был тем, кем был прежде.

Остров людоедов имени Сталина

По российскому телевидению показывают бравурные репортажи о Сталине, но никогда не расскажут про остров людоедов. В 1933 году в СССР начал разворачиваться маховик репрессий — точно так же, как и в нацистской Германии в обществе были выделены группы людей, которые подлежали уничтожению — нацисты отбирали «ненужных» по национальному признаку, а совки — по классовому. Кстати, часто эти группы в обоих тоталитарных режимах пересекались — и совки, и национал-социалисты отправляли в концлагеря гомосексуалистов, представителей религиозных меньшинств, «тунеядцев» и просто политических противников.

В мае 1933 года из-за переполненности концлагерей в районе Томска тысячи заключённых высадили на острове Назино — высадили на крошечном и пустынном острове без пищи и инструментов. Людям приказали строить бараки — но многие были уже на пределе сил. Пытавшихся бежать расстреливала охрана, обезумевшие люди тонули в окружающих остров болотах. Через пять дней на остров привезли мешки с мукой — люди дрались за неё, уносили в прямо в ладонях, шапках и платках, и ели, смешивая с речной водой.

Спустя семь дней начались первые случаи каннибализма — сперва съели трупы тех, кто погиб в болотах и от пуль концлагерной охраны. Позже начали выбирать тех, кто был на грани смерти, и вот-вот готовился умереть — объясняя это тем, что так им будет даже проще. Архивы полны страшных свидетельств о том, как назинские заключённые разводили костры и жарили на ивовых прутьях человеческое мясо своих товарищей по несчастью.

В Назинской трагедии выжило всего чуть более двух тысяч человек — из почти семи тысяч изначально привезенных на остров заключённых. Но по телевизору вы не услышите об этой страшной трагедии, превратившей людей в чудовищ — там вам только расскажут о лучшем в мире советском мороженом…

«Кабанчик». Как зэки ели друг друга

Другой пласт советского сталинского каннибализма касается побегов заключённых из нечеловеческих условий концлагерей — от ежедневных издевательств и постоянного страха смерти. Эти случаи были достаточно массовыми и касались сразу многих концлагерей — особенно тех, что были расположены в северных частях РСФСР — в районе Воркуты, Аркагалы, Колымы, Норильска, Трансполярной магистрали и многих других подобных мест.

Вот как это происходило — для побега из лагеря заключенный (или, чаще, небольшая группа из 2-3 заключенных) выбирала зэка из собственных товарищей по бараку, которого тоже подбивала на побег. За глаза такого зэка называли «кабанчик», «телок», «корова», «тушёнка», «консервы» — само обилие таких слов говорит о том, что явление было массовым и распространённым в разных частях страны.

Человека, назначенного «кабанчиком» (обычно из простоватых деревенских парней, не догадывающихся о своём предназначении) обильно подкармливали той немногочисленной калорийной едой, которую удавалось достать через посылки с воли — например, сгущённым молоком. Побег предстоял длинным (обычно концлагеря находились в слабонаселённой местности), и когда у бежавшей группы заключённых заканчивались съестные припасы — они убивали откормленного «кабанчика» и ели его…

Помню, в девяностые годы в одной из газет я читал подробную историю одного такого заключённого, рассказанную им самим. В статье было множество подробностей — например о том, что «кабанчик» до последней секунды пребывал в неведении — «с удовольствием лопал всё, что ему приносили, и ни о чём не догадывался» (цитата). Поедание человеческого мяса навсегда изменило психику этого человека, и в своём письме он признавался, что и спустя годы после побега из лагеря несколько раз пробовал человеческое мясо — умалчивая об обстоятельствах, в которых это происходило.

Страна без победивших

В качестве послесловия хочется ещё раз сказать о том, что большинство нынешних пост-советских стран так и не осознали в полной мере то, чем на самом деле был ГУЛАГ и как он непоправимо изменил и страну, и тех кто не в ней жил. В бесчеловечной сталинской системе не было победивших, все были проигравшими, ГУЛАГ разложил всех — и тех, кто сидел, и тех, кто охранял. Кто знает — не являются ли современные случаи каннибализма на пост-советском пространстве ещё одним страшным последствием ГУЛАГа? Кто знает…

В будущем обязательно появятся исследования о том, какой антропологический сдвиг произошёл в XX веке. Как метко написал обо всём этом поэт Игорь Кохановский — «Держава, обессиленная в пытках, ещё не знала о потерях сущих. Не знала, что количество убитых откликнется ей качеством живущих».

А в комментариях напишите, что вы обо всём этом думаете.

В сегодняшнем посте я расскажу вам о Евфросинии Керсновской, узнице сталинских лагерей — о которой, к большому сожалению, сейчас практически никто не знает, хотя историю её жизни и её работы должен знать каждый, кто живёт в постсоветских странах. Судьба Евфросинии — это судьба мученицы красного тоталитарного режима, который решил уничтожить человека лишь за «неподходящее происхождение» — точно так же, как в другой стране другой такой же тиран уничтожал людей за «неподходящую национальность».

Сегодня Евфросинию Керсновскую стараются вычеркнуть из всех учебников и официальных историографий — её дневники, рисунки и записи торчат бельмом в глазу неосталинистов, которые рассказывают сказки о «великой стране с лучшим в мире мороженым». Это та правда, которая показывает весь ужас тоталитарного советского режима, который отличался от других тираний лишь способом избавления от тел — как писал Варлам Шаламов — «на Колыме не было газовых печей, трупы ждут в камне, в вечной мерзлоте».

Итак, в сегодняшнем посте — рассказ о Евфросинии Керсновской и взгляд на ГУЛАГ её глазами.

Кто такая Евфросиния Керсновская.

Евфросиния Керсновская родилась 8 января 1908 года в Одессе, в семье юриста-криминолога и преподавательницы иностранных языков, происходила из интеллигенции — отец служил в Одесской судебной палате. После начала так называемой «Гражданской войны» (войны большевиков против собственного народа) семья Керсновских бежала в Бессарабию, которая в то время была частью Румынии. В Бессарабии Евфросиния окончила гимназию и ветеринарные курсы, а также выучила несколько европейских языков.

Отец Евфросинии совсем не занимался хозяйством, и им занялась сама Евфросиния — на 40 гектарах она выращивала виноград и зерно, а в свободное время увлекаласть конными и пешими путешествиями и любила велосипедные поездки к морю.

28 июня 1940 года СССР захватил Бессарабию, по совковой привычке назвав это «присоединением», после чего там сразу же начались массовые репрессии и вывоз населения в концлагеря ГУЛАГа. Тактика совков мало чем отличалась от тактики гитлеровских нацистов — те уничтожали людей за принадлежность к «неподходящей» нации, а совки уничтожали людей за принадлежность к «неподходящему» классу. Единственным «преступлением» Евфросинии была принадлежность к интеллигентному дворянскому сословию — у неё конфисковали всё имущество и лишили всех прав, в том числе права на труд. Отныне она могла устроиться только сезонной работницей на заготовку дров. Она работала одна, так как НКВД, который постоянно разжигал ненависть к людям «не того сословия» — запретил другим людям работать вместе с Евфросинией под страхом арестов.

1 января 1941 года в Бессарабии состоялись советские депутатские «выборы», на которые пришла и Евфросиния. Не имея доверия ни к одному из кандидатов (многие из которых были бывшими проститутками и прочим социальным «дном»), Евфросиния поставила на бюллетене один сплошной крест. Спустя некоторое время ночью за Евфросинией в её отсутствие пришли сотрудники НКВД — она отказалась скрываться и последовала в ссылку вместе с другими бессарабцами, которых в ту пору вывозили в сталинские концлагеря.

Евфросиния Керсновская в концлагерях ГУЛАГа.

Бессарабцы высылались в ГУЛАГ в товарных вагонах — точно так же, как примерно в те же времена совки выселяли чеченцев, татар и украинцев. Как правило, это были лучшие, неравнодушные работящие и инициативные люди, которые были не нужны и мешали большевикам. Во время высылки на этапе люди погибали прямо в вагонах. Однажды Еврофсиния, обманув конвоиров, смогла выбраться из вагона, чтобы набрать ведро воды для одной женщины, которая начала рожать прямо в поезде — за что Евфросинию посадили в карцер и поставили в личном деле пометку «склонна к побегу».

Работала Евфросиния на лесозаготовках, в тяжелейших условиях. В лагерях Евфросинию постоянно старались обвинить в «антисоветской агитации и пропаганде» и в «клевете на жизнь трудящихся в СССР» — за то, что она смело говорила правду в глаза концлагерным начальникам. В 1943 году Евфросинию перевели на строительство военного завода под Новосибирском, где заключённые ГУЛАГа работали без применения строительных механизмов — где Евфросиния таскала тачки с раствором и материалами по трапам на пятый этаж.

Несмотря на то, что её постоянно пытались сломать — Евфросиния продолжала действовать прямодушно и открыто высказывать всё, о чём думала — в частности, заявляя, что фактически все «комсомольские и ударные стройки советских пятилеток» построены на самом деле бесправными узниками сталинских концлагерей. В 1944 году за эти высказывания ей увеличили срок ещё на 10 лет.

После смерти Сталина Евфросинию освободили. 30 января 1990 года прокуратура Новосибирской области признала приговоры Евфросинии Керсновской полностью необоснованными, а 13 августа 1990 года прокуратура Молдавской ССР признала необоснованной высылку Евфросинии — и её полностью реабилитировали.

Ужасы ГУЛАГа глазами женщины.

После лагерей и ссылок Евфросиния жила со свой мамой. После 18-летней разлуки. Евфросиния не оставляла больную маму, а в свободное время писала по памяти пейзажи или делала копии картин русских художников. Пока мама раскладывает пасьянс — Евфросиния находится рядом, рисует и рассказывает то, что ей довелось пережить. Мама просит её записать эту историю и берет слово, что дочь не бросит рисовать.

После смерти матери Евфросиния выполняет своё обещание — она покупает толстые тетради, краски и карандаши, и начинает рисовать всё то, через что прошла — с 1964 года она зарисовала наиболее яркие образы того, что с ней происходило с 1940 по 1960 год.

А теперь давайте посмотрим на рисунки и записи Евфросинии Керсновской.

Какой-то военный раза два обошел весь состав, вызывая какого-нибудь медика. Видя, что никто не отзывается, я сказала, что, будучи ветеринарным фельдшером, могу оказать помощь и человеку, если уж очень нужно. В соседнем вагоне был кошмар! Одних детей там было 18. И вот в этом кошмарном уголке ада родилась девочка. Тринадцатый ребенок несчастной, перепуганной женщины! Ее муж, жандарм, сбежал в Румынию, а все семьи таких невозвращенцев подлежат высылке.

Тщетно пыталась я остановить кровотечение… и никого на помощь! Только в кошмаре бывает такое: на полу – роженица, истекающая кровью. Ни пеленки, ни тряпки, ни воды. Огарок догорает. Кругом дети – испуганные, беспомощные. Людей много, но все они до того погружены каждый в свое горе, что никто не пытается помочь.

Разлучили семьи, отделив почти всех мужчин и часть женщин.

– Женщины! Туда, куда вас привезут, ничего не приготовлено для вашего удобства. Мужчины поедут вперед, прибудут раньше и встретят вас на месте. Это был, разумеется, обман. Но обман гениальный. С какой радостью кидались все к окнам, к щелям, если наш поезд проезжал мимо толпы людей, которых вели под конвоем!

– Наши мужья! Они идут нас встречать! – кричали женщины, теснясь у окон, и с надеждой смотрели на толпы мужчин. Увы! Каждый раз надежда оказывалась обманутой…

«Это, наверно, буровые вышки. Тут, должно быть, нефть ищут», – думала я. Пришло время, и я узнала, что значат эти вышки, бараки, ограды… Нет, тогда я была далека от мысли, что в XX веке возможно рабство! Так почему же сердце сжималось, как от недоброго предчувствия?

Прибытие в исправительно-трудовой лагерь оказалось кульминацией издевательства. Прежде всего, нас заставили раздеться догола и впихнули в какие-то дощатые кабины без крыши. Над головой сверкали звезды, под босыми ногами – засохшие экскременты. Сечение ящика – 1 квадратный метр. В каждом трое-четверо мужчин и женщин – голых, дрожащих, испуганных. Затем, открывая один за другим эти собачьи ящики, выводили голых людей и вели через двор – своего рода предбанник лагеря – в специальное здание, где оформляли документы и шмонали наши вещи.

Цель обыска заключалась в том, что лохмотья оставляли нам, а хорошие вещи: свитера, варежки, носки, шарфы, жилеты, хорошую обувь, – забирали себе. Десять грабителей бесстыдно обворовывали обездоленных, чуть живых людей. Исправительный должен делать нас лучше. Труд облагораживает, а лагерь? Это же не тюрьма. Так что же это происходит?!

В 10 часов — проверка. Все, кто работает на данном объекте собираются на дворе. Все. Даже тот, кто успел уже умереть. Впрочем — не сам. Его привозят на тачке и пристраивают к шеренге. Знай порядок!

Куриная слепота…

Странно! Солнце едва зашло. Еще светло. А вереница фитилей бредет, опираясь о стену и щупая палкой дорогу, к раздаточному окну – как в темноте!

Но для них и на самом деле темнота уже наступила. Это вид авитаминоза, известный под названием куриная слепота. У слепых вырабатывается способность ориентироваться в темноте. Но эти доходяги слепы лишь после заката солнца. Они оступаются и спотыкаются на каждом шагу, и поэтому, чтобы не пролить драгоценный черпак баланды, они спешат выпить ее через край, не отходя от раздаточного окошка.

Как раз тут, чаще всего, на них натыкается следующий и выбивает из рук драгоценную бурду. Потерпевший в отчаянии: он ползает по растоптанному снегу с опилками, собирает горстью и отправляет в рот опилки, пропитанные баландой.

После суда – БУР, барак усиленного режима. И работа: 12 часов стирать окровавленные маскировочные халаты в чуть теплой воде и почти без мыла.

Стирало нас двое: я и глухая от побоев финка. Остальные жучки из БУРа кровавого, заскорузлого белья с фронта не стирали. То мыло, что им давали (пилотка жидкого мыла), расходовали налево и зарабатывали «передком», обслуживая охрану.

Больница.

Не отпускали умирать домой и тех, чей вид мог послужить «наглядным свидетельством» того, к чему приводит «исправительно-трудовой…» Девочка, едва вышедшая из детского возраста, лежала на клеёнке, по которой почти непрестанно скатывались на пол капли крови… «Тётя Фрося, скажите, только скажите всю правду: мама не очень испугается, когда увидит меня такой? Она помнит меня кудрявой, румяной… Нет, правда: я была очень красивая!»…

«Боже мой! Это была Вера Леонидовна! Но до чего же она не была похожа на ту стройную, ещё миловидную женщину, какой я её помнила! Лицо всё в коричневых пятнах, землистого цвета. Худые, узловатые конечности и резко выпирающий живот, туго обтянутый майкой и трусами… больше всего меня удивило, что здесь были и мужчины, и женщины в одном бараке…

Доктор Мардна уговорил Евфросинию работать в морге прозектором. Там трудились: заведующий Никишин, вольный (имевший пять лет поражения в правах), секретарь Дмоховский, вольный (записывал протоколы вскрытий) и два санитара, бытовика-уголовника.

Многое ей там нравилось. Например, изучать анатомию, читать книги из хорошей медицинской библиотеки и перенимать опыт у доктора Никишина. За время работы Евфросиния сделала 1640 вскрытий. Как это можно было выдержать, спрашивала она себя. И отвечала: тот ужас, который свойственно испытывать человеку при виде мертвеца, возможен, только когда тело не утратило человеческого облика. Но в подавляющем большинстве истощенные до предела заключенные еще при жизни выглядели как мертвецы.

Первое, что я увидела, войдя в 8-й барак, была душераздирающая сцена: молодая мать — почти девочка — билась в руках солдата, умоляя: «Дайте покормить его – в последний раз! В последний раз!». А дряхлая старушонка поспешно семенила прочь, унося маленького ребенка, завернутого в одеяльце. Присутствующие при этой сцене мамки ей завидовали: «Счастье, что у тебя есть бабушка… А мы?»

Этот ребенок еще с воли: мать только начала «разматывать свою катушку» – 10 лет…

Врач был мертвенно бледен и очень растерян с виду, но… Извини меня, мой брат-прозектор! Ты оказался человеком. И притом Человеком с большой буквы!

По мере того, как он мне диктовал, картина прояснялась, и не оставалось сомнения, что это было убийство. Убийство выстрелами в упор. Головы, разбитые прикладами… Грудная клетка, проломанная тупым предметом … Обожженные выстрелами лица.

– Гад! Фашист! – хрипел старшина, грозя кулаком. – Твое место там – в этой куче!

Слабое подобие улыбки тронуло бескровные губы врача.
– Знаю! Но вскрытие, пожалуй, сделаю не я…

Ты пристыдил меня, бесстрашный ученик Гиппократа! Ты знал, что тебе с клеймом 58-й статьи пощады не будет.

Без комментариев…

Память, зарастающая травой. Вместо эпилога.

Лично я считаю, что рисунки и судьба Евфросинии Керсновской должны изучаться во всех школах бывшего СССР — чтобы не допустить повторения всех этих ужасов. Именно по такому пути пошла послевоенная Германия — в рамках обязательной образовательной программы дети обязательно посещают музеи в бывших нацистских концлагерях, где учителя говорят им — «смотрите, все эти ужасы допустили наши деды, которые поверили в свою исключительность и в право убивать, единолично выбрали вождя и доверили ему всю власть. Не будьте такими! Не повторяйте этих ошибок!».

Бывшие же сталинские лагеря сейчас зарастают травой. Они никому не интересны и не нужны в стране, которая объявила сталинские «скрепы» своим главным достижением. Где-то в тайге до сих пор стоят почерневшие от времени вышки конвойных и уже почти разрушенные концлагерные бараки, куда тоталитарный режим, обозвавший себя «родиной», высылал лучших и неравнодушных. К большому сожалению — в основной массе выжили не они, а ковойные, которые с радостной улыбкой творили всё, о чём рассказала в своих тетрадях Евфросиния Керсновская.

Сейчас потомки конвойных снова поднимают на знамёна Сталина и кричат «можем повторить»…

Давно хотел написать пост о ГУЛАГе с рисунками и воспоминаниями узника Виктора Гребенникова — и вот, наконец, делаю это. Что самое интересное и одновременно жуткое — я давно видел эти рисунки и читал воспоминания Виктора о ГУЛАГе, и думал что в процессе работы над постом я легко их найду в интернете — но все эти работы мне пришлось собирать по разным ресурсам и каким-то отсканированным детским рефератам. В современной России про эти ужасы ГУЛАГа никто не пишет — видимо, кому-то очень не хочется, чтобы люди видели правду о сталинском режиме — вместо этого в новостях показывают, как «счастливый народ» несёт охапки красных цветов к памятнику Вождю Народов.

Никто не рассказывает и правды о сталинских лагерях, а иногда и вовсе говорят — мол, » и правильно, что туда отправляли людей, там были всякие уголовники!» На самом деле сталинские лагеря мало чем отличались от нацистских — просто во вторых трупы несчастных узников сжигали в крематориях, а в первых — сбрасывали в шурфы шахт либо мерзлые трашеи, которые по весне засыпали землёй. Вот и вся разница. И в те, и в другие часто попадали обычные люди, которые власти посчитали «неугодными».

Несколько слов о том, кто нарисовал все эти рисунки и написал тексты. Виктор Гребенников попал в ГУЛАГ ещё в юности, в 20 лет, и прошёл все ужасы сталинских лагерей на собственном опыте — в голодном 1947-м году умеющий рисовать Виктор подделал хлебную карточку, чтобы не умереть с голоду, за что его посчитали «политическим врагом государства» и отправили в советский концлагерь на 20 лет по 58-й статье. Сперва Виктор попал на медную шахту в Карабаш, за несколько месяцев превратился в «доходягу», после чего его взяли художником в «культурно-воспитательную часть», чтобы рисовать наглядную агитацию — это и спасло жизнь Виктору. В ГУЛАГе он провёл шесть лет и был освобождён с полным снятием судимости в 1953 году, после смерти Сталина.

Виктор Гребенников сумел не сломаться — он стал известным учёным-энтомологом, специаистом по разведению и охране насекомых, также какое-то время Виктор работал директором детской художественной школы. Дома у него был шмелепитомник, муравейник, в банках жили тарантул и каракурт. Виктор смотрел, как из куколок появляются бабочки, как ребенок радовался своим наблюдениям и открытиям, и говорил, что именно микромир является носителем главных тайн мироздания — и тем звеном, которое способно восстановить Землю.

Но до конца дней Виктора мучили кошмары о годах, проведенных в ГУЛАГе, с повторяющимся сюжетом — ночью к нему врываются в дом и забирают «досиживать» 14 «сталинских» лет. В последние советские годы Виктор опубликовал свои воспоминания и рисунки о тех годах, о которых я вам расскажу в сегодняшнем посте.

Автопортрет и «Мои университеты»

В самом начале своих воспоминаний с рисунками Виктор поместил свой автопортрет. Виктору здесь 22 года. Когда Виктор работал над своими воспоминаниями, он написал следующие строки:

«Сейчас мне 61 год, но до сих пор два-три раза в неделю меня посещают страшные сны с натуралистически ясными подробностями: будто времена изменились, меня взяли досиживать мои 14 «сталинских» лет, и я снова в лагере, в этапе или на пересылке. И все это — живо, сверхреально, с такой страшной, безысходной тоской о детях, внуке, недоделанных делах, недописанных книгах, со скорбью о всех несчастных, опять согнанных новыми деспотами за колючую проволоку, что кошмары эти затем по полдня не дают работать, сосредоточиться и я подолгу живу одновременно в двух мирах — сегодняшнем и том, лагерном.»

А это — карта пунктов ГУЛАГа, которую Виктор с грустной Иронией назвал «Мои университеты». Под картой Виктор описал каждый из лагерей, обязательно прочитайте.

1. Миасс, 1947 г. Мне 20 лет. Арест. КПЗ, первые тюремные ужасы.

2. Златоуст,1947–1948 г. Одна из самых страшных и крупных тюрем СССР. Следствие. Выездная сессия областного суда: 20 лет лагерей. Этап в Челябинск.

3. Челябинск. 1948 г. Пересылка. Я уже доходяга, едва жив, духовно сломлен.

4. Карабаш, 1948–1950 г. Лагерь: начальник майор Дураков, изверг, садист. Уголовники и 58-я статья, 1000–1200 человек. Медные шахты, торфодобыча, известковый карьер, столярка. Недолго в ней поработав, угодил в «нулевку» — почти на верную смерть. (примечание — закрытые зоны в Карабаше оставались до самого конца СССР и неизвестно, что с ними сейчас.)

5. Кыштым, 1950–1951 г. Лагерь, около 800 «врагов народа» и уголовников. Перевал руды и меди с узкоколейки на широкую. Я работаю в КВЧ художником.

6. Увильды. 1951–1953. Лагерь, около 1000 человек 58-й статьи, уголовников. Начальник — майор Лавров (редкий случай — неплохой мужик). Работы на стройках, графитовом и других заводах, иа лесоповале. Я — художник, геодезист. Умер Сталин, и счастливейшим летом 53-го года я — на свободе.

7. Одлян — лагерь для малолеток. Оттуда к нам, во «взросляк», регулярно поступало подросшее пополнение с уже богатым «опытом». Одлян и сейчас продолжает свою страшную «работу» (примечание — имеются в виду последние годы СССР).

8. ЛЭП Тайгинка — Увильды. Я не подозревал, что в 1952–1953 годах воздвигаю своими руками памятник лагерникам этих мест — трассу высоковольтной линии. Пусть этот мой многокилометровый мемориал (вместо крестов — опоры) стоит здесь вечно.

9. «Челябинск-40» — район озера и поселка Татыш и других пунктов. Первый в СССР комбинат ядерной смерти. Масса лагерей. «На атоме» работали смертники.

В следующем разделе публикую тексты-воспоминания Виктора, его рисунки а также его подписи к ним.

Что на самом деле происходило в ГУЛАГе

«В каждом из великого множества лагерей Южного Урала было примерно по тысяче народу — кроме более крупных лагерей. Тот, в который попал я, с издевательским названием-кличкой «Первомайка», был смешанным: уголовники содержались вместе с 58-й статьей — «врагами народа». Выживали здесь немногие. Проходил месяц, второй — ив зоне становилось заметно меньше народу. Нары мои стояли так, что через уголок окна было видно, как ночью вывозили за зону трупы на санях, влекомых черным быком с одним рогом.

Сдающий трупы — связку мерзлых полускелетов из морга — отворачивает брезент, а принимающий считает их, с размаху пробивая железнодорожным молотком с длинной рукояткой шары стриженых черепов: для верности, чтоб не выехал кто живым, и для твердости счета. Сверившись по бумажке, выезжают за ворота.»

Наши трупы вывозят за зону пробивая молотком головы. Карабаш, 1948.

«Возили таким манером не очень далеко, до ближайшего старого отвала выработанной медной шахты. И так до следующего этапа, когда по узкоколейке подгоняли товарные вагоны, набитые людьми, и зона вновь делалась многолюдной.

Как-то подвыпивший надзиратель разоткровенничался мне: приняли 14 трупов, а довезли… 13! Ведь пробивали, мол, башку каждому — куда ж проклятый зэ-ка («з/к» — так нас. заключенных, когда-то звали-писали) делся? Сопровождающих двое, один другому не доверяет, завернули обратно. Проехали полпути: «а он, гад, лежит мерзлый, голый в канаве у дороги — выскользнул, значит, как ледышка, пока ехали-трясли. Обрадовались мы: треснули его посильнее пару раз по башке шкворнем, довезли до места все 14. покидали вниз. А то было совсем струхнули, а теперь хорошо и спокойно».

Доходяга из нулевки. Многие из них варили искрошенную пайку в крутосоленой воде. В результате — опухание, морг, ствол старой шахты. Карабаш, 1948.

«Я уцелел чудом. Преодолеть год «нулевки» («нулевка» — категория неработоспособных от голода и мук доходяг) и не оказаться на дне старой шахты с пробитой головой мне помогли эстонцы. Один барак был полностью занят ими; все они сидели по 58-й, держались дружно, сплоченно, и от охотников до посылок из дому — «урок», «полуцветных», «шакалов» — организованно отбивались палками.

Я рисовал им маленькие карандашные портреты, которые они как-то умудрялись переправлять на волю, минуя цензуру, в свою далекую Эстонию. Быть может, у детей иль внуков этих замечательных натурщиков еще хранятся мои лагерные рисунки. Зарабатывая так свой кусочек хлеба, я был уверен, что его не отнимут блатные: из эстонского барака я почти не выходил несколько месяцев. «Нулевочные» дистрофия, цинга, пеллагра начали отступать, заглох туберкулез…»

«Нулевка» в бане. У нас были натуральные хвосты — выступал копчик. Я свободно охватывал свою талию — сходились пальцы. Карабаш, 1948.

«А вот другая картина. Развод, то есть вывод за зону на работу. Ворота лагеря открыты, за ними — автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Низкое утреннее солнце равнодушно золотит окрестные горы, вышки, пар изо ртов строящихся бригад. Слева — наш оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка, дирижером-скрипачом был высокий пожилой зэ-ка, эстонец в пенсне Римус.

Развод контрагентских бригад на объекты работ. Карабаш, Челябинск, 1950. Иду, как геодезист, на прокладку трассы ЛЭП от графитового комбината до лагеря с экскортом для большесрочника. К ребятам, что справа, это не относится, они расконвоированные, Тайгинка-Увильды, 1952.

— Становись! Стройсь! Взяться под руки! Музыка! Первая пятерка — вперед! Гав, гав! Вторая пятерка: Гав! гав! гав! Третья!.. Звучит марш, хрипло лают овчарки, быстро, почти бегом выходят пятерки, пятерки… Справа от ворот, чтобы все видели, — два очередных трупа, с густыми жжеными цепочками автоматных — в упор — дырок на груди, животе, лице; поверх — фанерный щиток, на котором мною (я уже работал художником в культурно-воспитательной части — КВЧ) написано: «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу». А за воротами конвой громко выкрикивает навеки запомнившуюся формулу:

— Бригада, предупреждаю! При попытке к побегу, за невыполнение требований конвоя в пути следования и на объекте работы конвой применяет оружие! Шаг влево, шаг вправо считаются побегом! Следуй вперед!

— Вот ты, а ну сбегай за доской!

— Начальник, ведь застрелишь…

— Что, еще повторять?! — и бедняга, наверняка чуя, что это — смерть, шел на нее почти с радостью. Вдруг команда конвоя: — Бригада, ложись! — и длинная над головами очередь с острым запахом пороха, а тому, кто за доской, — в спину, голову, грудь, а потом сапогами, стволом, прикладом, собаками… Не думаю, что только садизм был стимулом расстрелов «бежавших», говорили, что за каждого убитого конвой получал от государства деньги. Очень бы надо установить сейчас, каком из стимулов тогда на самом деле действовал.»

«Враги народа» — обитатели эстонского барака. Слева — скрипач по фамилии Римус. Карабаш, 1949. Наглядная агитация у вахты (табличка — моей работы). Карабаш, 1949.

«С 1948 года нас уже не кидали в шахты, а зарывали в землю. Есть и мои скромный вклад в эту горестную процедуру. Я писал по две фанерных бирки для мертвых: буква и двух-трехзначное число, одна бирка побольше — на колышек поверх могильника, другая, с дыркой, маленькая — зачем-то привязывалась к ноге трупа шпагатом.

В каждой секции барака висели «Обязанности и права заключенных» — страшный документ за подписью министра внутренних дел СССР Л. П. Берии. Сохранился ли у кого экземпляр этой зловещей бумаги? А мне начальник КВЧ регулярно вручал очередной ГУЛАГовский набор предупреждении, назиданий, призывов, которые я писал крупно железным суриком на всех четырех стенах над верхними нарами каждой секции. «Только честным трудом завоюешь право на досрочное освобождение» — это было еще одно глумление, так как зачетов (когда, скажем, за полтора года лагерей засчитывалось два, как, например, на Колыме уголовникам с не очень большими сроками) в наших уральских лагерях не было вовсе.

Конечно, ни одной фамилии контрагентских садистов-конвоиров я не знаю. Забыл чины-фамилии начальников надзора, комендатур, оперуполномоченных. И все же кой-кто запомнился. Это — начальник лагеря майор Дураков (не шучу, действительная фамилия), чье хобби были «смотры» расстрелянных в «побеге»; мой непосредственный начальник КВЧ старший лейтенант Рязанцев — недалекий, злобный солдафон-бериевец; из внутрилагерных надзирателей отличались жестокостью и ненавистью к зэ-ка сержанты по фамилии Столбинскнй и Хайло. Однофамильцев прошу не обижаться, но этот маленький списочек ведь не помешает нам в пору гласности, не так ли?»

Пишу лозунги в секции (комнате) жилого барака. Наши 4 местные нары; х/б 3го срока. Карабаш, 1950. Нач. лагеря майор А. Дураков. Нередко был пьян, и весь путь от уборной до штаба, застегивая бриджи, не мог попасть пуговицей в петлю. Карабаш, 1949.

«Люди, будьте бдительны.» Вместо эпилога

Свои воспоминания о ГУЛАГе Виктор закончил так:

«Почему нацистские военные преступники, истреблявшие советских людей, осуждены, скрывающиеся — разыскиваются до сих пор, а вот командование бериевского ГУЛАГа, лагерей, тюрем, надзиратели, конвоиры, творившие фактически то же по отношению к своему же, многострадальному советскому народу, живы-здоровы, при орденах-медалях, солидных пенсиях? Ведь эти сталинские сатрапы, в прошлом полуграмотные, но поднаторевшие за эти годы, а главное, прикрываемые своими более молодыми почитателями-покровителями, могут объединиться и совершить непоправимое. Ох, как узнаю я сегодня их голос в публикациях иных газет и журналов!

…Уходя в 1953 году из лагеря, я давал подписку Советскому государству о неоглашении всего мною испытанного. Я и молчал, особенно при Брежневе, когда имя Сталина при докладах во Дворце съездов опять вызывало аплодисменты и овации, и выползла вновь гадина-лысенковщина (см. хотя бы БСЭ, 1974, т. 15, с. 84), и народ начал опять озираться и говорить шепотом. А сейчас, в пору гласности и на склоне лет считаю себя обязанным отказаться от той подписки и рассказать обо всем увиденном и пережитом со своими же документальными рисунками.»

Эти рисунки и тексты-воспоминания Виктора Степановича Гребенникова впервые были опубликованы в журнале «Наука и Жизнь» в 1990 году. В эпиграф своей статьи о лагерном прошлом Виктор поставил слова Юлиуса Фучика: «Люди, будьте бдительны».

В современной российской «Википедии» в статье о Викторе Гребенникове нет ни слова ни о его рисунках, ни о его лагерной биографии…

Максим Мирович, блогер

---

Недавно я опубликовал в твиттере фотоснимок письма мальчика по имени Виктор Стурит, которое он написал своей маме в ГУЛАГ — если точнее, то в так называемый «АЛЖИР» — лагерь для членов семей «изменников родины», куда по бесчеловечным сталинским законам отправляли тех, кто жил вместе с теми самыми «изменниками» (обвиненными в шпионаже на все разведки мира одновременно). Сталинисты и любители лучшего в мире советского мороженого тут же заголосили, что это всё неправда, такого быть не может, и вообще весь ГУЛАГ придумал лично Солженицыным, пишет блогер Максим Мирович в Facebook.

А между тем, такие детские письма действительно есть — и их сохранились сотни. Письма хранятся в архивах и доступны через сообщество «Мемориал», правда, в современной России об этом не принято рассказывать по телевизору и в СМИ — там должны быть только победы, белозубые ведущие и всё нарастающая волна счастья. А правду о прошлом своей страны знать не нужно — не дай бог, кто-то задумается и проведёт какие-то параллели с настоящим.

Письма детей ГУЛАГа очень страшные. Пожалуй, они даже страшнее, чем все ужасы сталинских лагерей, нарисованные художниками. Письма пронизаны той детской, ещё невыразимой полностью тоской и тревогой, а также страшными вопросами «мама, где наш папа?» — на которые не может быть ответа в картине мира, понятной ребёнку. Его не должно быть.

В сегодняшнем посте мы посмотрим на несколько писем детей заключённых ГУЛАГа, о которых сейчас не принято вспоминать.

1. Письма Генриетты Чупрун.

Написано матери в Карагандинский лагерь ГУЛАГа под названием Карлаг. Её отец, что родился в Минске, работал в Москве и занимал пост директора ВНИИ холодильной промышленности. Его арестовали в 1937 году по обвинению в «шпионаже», пытали и спустя два месяца после пыток расстреляли. После его расстрела арестовали и мать Генриетты, Евдокию — по страшной сталинской статье с формулировкой «член семьи изменника родины», осудили на воесмь лет лагерей.

Сперва Евдокия попала в Темлаг в Мордовии, позже в Сегежлаг в Карелии, а после её перевели в часть Карлага под названием «Акмолинский лагерь для жен изменников родины» (АЛЖИР).

Получила твоё письмо. Заболела тётя Шарлотта. Учусь я не очень хорошо, хотя и стараюсь. Я смотрела в кино «Богатая невеста». Я редактор классной газеты «Затейник». У меня маленькие крысиные хвостики (косы?!) по бокам головы. У меня есть альбом для стихов. Уже почти все мои подружки написали в него на память. Но как ни странно моя закадычная подруга Лера С. не написала! Тут рисую тебе картинку Крепко целую 10 раз в 10 степени. Герта.

P.S. Как ты думаешь папа умер или нет?

 

И ещё одно письмо Герты:

Дорогая мама! Получила твое письмо. Один раз ездила к Нине. А вчера приезжала она. Я остригла косички и стала похожа на Алика. Нина посоветовала нарисовать тебе рисунок. В школе часто получаю «отлично» по русскому.

Крепко целую. Герта.

2. Письмо Марины Душкиной.

Мать Марины забрали и посадили во всё тот же АЛЖИР, сведений о ней у меня не сохранилось. Марина пишет маме о прошедших именинах и учёбе в школе.

Дорогая мамочка! Поздравляю тебя с прошедшими именинами. Справляла ли ты их? Мама, мы проходили историю, меня вызывали и поставили «отлично», а по музыке у нас был зачет, и я получила «отлично». По немецкому я тоже отличница, а когда я играла, то совсем не боялась. Дорогая мамочка, жду не дождусь тебя.

Пока целую крепко. Твоя Марина.

3. Письмо Виолы Голлендер.

Девочка по имени Виола Голлендер написала эти письма своей матери, Екатерине Голлендер, которая к этому времени уже восемь лет находилась во всё том же АЛЖИРе. Отец Виолы был главным инженером при строительстве тракторного завда в Сталинграде, в 1936 году его арестовали по обвинению в участии в «контрреволюционной троцкистской организации», а в 1937 году расстреляли. Как и в случае с Генриеттой, мать Виолы отправилась в концлагерь.

27/IX-45 г.

Здравствуй, дорогая мама! Привет тебе из Москвы! Мамочка всего 7 дней назад исполнилось мне 15 лет. Уже 15! Даже и не верится. Как много! Конечно этот день ни чем не отличался от других и был похож на все остальные. Вечером когда легла спать, то плакала, я незнаю — отчего,… (дальше лист обрывается; письмо продолжается на оборотной стороне)… он наконец настанет! Мама, какая ты теперь стала, старенькая наверное. Я не представляю себе тебя. Уже забыла. Я ведь тогда была маленькая — всего 7 лет было, а теперь 15 лет.

Я уже не представляю, как это жить с мамой.

4. Письма Авроры Стурит.

Письма в концлагерь ГУЛАГа под названием АЛЖИР девочки по имени Аврора, её мать Кристина Рубен уже несколько лет находилась в лагерях, а Аврора — в детском доме. В письмах девочка упоминает своего младшего брата Виктора.

с. Перекопное 9/XII-42 г.

Здравствуй, дорогая, милая моя мамусенька! Сегодня я чувствую себя особенно хорошо, так как получила от тебя письмо. Живем мы хорошо одеты тоже хорошо. Нам т.е. девочкам выдали новые пальто, новые шапки-ушанки, ретузы и бурки с галошами, а некоторым валенки. А мальчикам, пальто дали не новые, а в прошлом году шитые и шапки-кубанки тоже купленные в прошлом году, ретузы им не давали так, как у них длинные брюки, зато им всем дали валенки. Так что одеты мы очень хорошо. Сейчас мы здоровы и неболеем. Зима у нас пока не холодная, но очень много снега. Дорогая мамусинька, очень рада, что ты хорошо одета. Мамочка, ты наверное представляешь меня высокой, нет, я ростом не большая всего 139 см. Из нашего 7-го класса я самая меньшая.

Виктор, уже нетакой, он конечно, меньше меня но не намного. Ты спрашиваешь, как живут Рутман. Им живется очень трудно, живут они теперь не в Москве, а под Москвой на станции Быково. (Помнишь, мамочка, мы туда выезжали с детсадом на лето. А следующая станция будет Ильинка, где мы жили на даче.) У них там есть свой огородик и летом они там выращивали овощи. Мама Илгина работает в Москве, а Илга учиться в Москве и каждый день ездит на поезде туда и обратно. Вилик, младший братик, живет в Быкове, там же и в школу ходит. Бабушка ихняя жива, она живет с Виликом. Старший брат в армии он в латдивизии сейчас он лежит в госпитале. В какие у них дела.

Мамочка, я уже совсем забыла латышский язык.

Только некоторые слова помню. Например хлеб.

Ещё одно письмо Авроры:

Мамочка, напиши есть у тебя бумага или нет? Если нет то пришлю. Нам в дет.дом привезли новую одежду. Нам т.е. девочкам выдали по 2 пары трико, 2ое пар ретузов, 2 рубашки, 1 пару чулок и 1 платье. А мальчикам, новые брюки, ниж. рубахи, верх. рубахи, кальсоны. И чулки. У девочек одежда на руках. Мы сами стираем и когда хочем переодеваемся. А мальчикам стирают прачки.

Мамочка, посылаю конвертик и бумагу. Ну пока до свидания. Целую крепко, крепко.

С пионерским приветом! Жду ответа.

5. Письмо Виктора Стурита.

Виктор был младшим братом Авроры и сыном Кристины Рубен, что была осуждена как «член семьи изменника родины». Как и Аврора, Виктор попал в детский дом — его корпус он постарался изобразить в своём письме, а также написал, что очень скучает по маме.

Здравствуй дорогая мамочка почему ты мнье пишиш писма. мамочка ты не знаеш где папа. Мамочка я учусь во 2м класи. мамочка я очень долго болел стригучем лишаем. мамочка я жив и здоровый. мамочка ты писала что утебя нет бумаги. мамочка я тебе пришлю.

Мамочка я затобой очень скучил. Болше писать нечево.

Напишите в комментариях, что вы об этом думаете.

На забудьте добавить, что все эти дети, вероятнее всего, пробовали самое лучшее в мире мороженое…

Александр Тверской, журналист

СССР — это не автоматы с газировкой, а ГУЛАГ и 4 миллиона доносов.

CССР — это маразматики у власти и бедность, как норма жизни.

СССР — это лицемерие. При показном антизападничестве поездка за границу — это поощрение, а вещь из-за границы — небывалая удача.

СССР — это одинаковость во всём. В одежде, в еде, в песнях, в мыслях.

СССР — это дефицит и отсутствие всякого прогресса.

СССР — это коммунальные квартиры, где одна кухня и один коридор на всех. Где слово «сосед» приобретает особый смысл.

СССР — это запрет на выезд за границу, это тюрьма за валютные операции, это запрет на любую политическую деятельность вне рамок компартии.

СССР — это запрет на частное предпринимательство. Запрет на частную собственность, как таковую. У человека нет и не должно быть ничего личного, своего. Человек принадлежит общественному, а не себе.

СССР — это всепроникающая цензура и никакой свободы мнения и распространения информации.

СССР — это постоянно враньё, серость и забитость.

СССР — это пионерские линейки, комсомольские собрания, общественное порицание и осуждение. Унижение перед всеми, размывание и уничижение всякой индивидуальности.

СССР — это повсеместный блат и вымогательства.

СССР — это навязывание милитаризма и имперского сознания с самого раннего детства.

СССР — уравниловка.

СССР — отсутствие предметов личной гигиены.

СССР — это убожество быта.

СССР — это чувство бессмысленности и абсурдности происходящего.

СССР — это неуважение к личности. В школе, в институте, на работе — все официально домогаются до личного пространства человека. И это считается нормой.

СССР — это пропаганда из каждого утюга, очереди и пустые прилавки.

СССР — это постоянное ожидание и страх перед войной.

СССР — это пункт в анкетах «ставит личные интересы выше общественных».

СССР — это подозрение ко всем кто выделяется.

СССР — это невозможность читать, смотреть и слушать, что хочешь.

СССР — это очередь за колбасой, где люди теряли сознание.

СССР — это отношение к человеку, как к расходному материалу.

СССР — это графа национальность.

СССР — это беспросветность завтрашнего дня, имитация жизни, как таковой. Это жизнедеятельность.

СССР — это ненависть к уму и любовь к станку.

СССР — это въедливый антисемитизм спускаемый сверху, доходящий до последней коммунальной кухни.

СССР — это унизительное отсутствие выбора во всём.

СССР — это лизоблюдство и трепет перед начальником. Пресмыкание перед силой.

СССР — это когда цель оправдывает средства.

СССР — это идеология ненависти, зависти и подлости.

СССР — это противоположность свободы, как таковой. Отсутствие свободы передвижения, свободы совести, свободы мнения, свободы мысли. И постоянные декларации, собрания, парады, пламенные речи, шествия, планы, нормы, плакаты, доски почёта, доски позора — огромные, фанерные ширмы, прикрывающие истинную картину вещей.

СССР — это ложь и еще раз ложь. Насильственный изврат человеской натуры. Подмена всех общечеловеческих ценностей.

СССР — самый длительный в истории человеконенавистнический режим, которому сегодня ставят памятники.