InfoResist

Метка: Луганск

  • Письмо из Луганска: о местных похитителях праздников

    Вы что делаете перед Новым годом и Рождеством? Докупаете подарки или гуляете на корпоративе? Мы в Луганске бурим скважины. Точнее пробиваем вытяжки в стенах. А еще точнее, нас это местная «власть» заставила сделать.

    Есть такой местный развод – искать нарушителей. То печати не те, то долги, то что-то в оборудовании не узаконено. Ну, вы понимаете, к тому, что сделано законно при украинской власти, всегда можно найти замечания.

    В нашем случае не хватило одной печати. Нас вызвали в ГорГаз, он прислал контролера осмотреть на месте ситуацию по тому оборудованию, куда не доставало печатей в техпаспорте, а тот контролер, как неконтролируемое зло, выпущенное из сосуда, просочился по всему дому и увидел все – не те газовые шланги, не те документы, какие-то несоответствия в бумагах и, самое главное, отсутствие вытяжных каналов к нашему газовому оборудованию.

    Последние двадцать лет наша система вентиляции была удовлетворительной для всех, кто приходил в наш дом с проверками, и только сейчас вскрылся тот факт, что мы нарушаем эксплуатацию газового оборудования по всем возможным пунктам. А дальше как в перемотке – инспекторы, акт, угрозы отрезать газ. И отсрочка на ОДИН рабочий день, чтобы мы успели пробить три вытяжных канала и узаконить их. Тот факт, что мы не имеем долгов по оплате, не интересовал вообще никого.

    Здесь было бы честно сказать, что пробить три вытяжки – приличная работа по времени и средствам. И один рабочий день не реальный для этого срок. И найти того, что сделает это за отведенное время, тоже почти нереально. Самое главное, найти деньги сделать это, один из самых основных вопросов. Но «начальник службы эксплуатации газового оборудования» был так любезен, что дал нам номер телефона своего человека, прочитав перед этим лекцию о том, что из-за нас он не планирует садиться в тюрьму или терять работу. А тот, чей телефон господин похититель Рождества нам дал, радостно потирал руки: «Да-да, знаем Вадима Петровича! Каждая вытяжка будет вам стоить от 7000 рублей!» И здесь честно было бы поставить точку. Зима. Мороз. В доме ребенок. Но это не волнует никого, потому что «начальник службы эксплуатации газового оборудования» хочет доработать до пенсии при любых условиях. И отчего-то вся эта ситуация очень напоминает грандиозный развод, когда ты не можешь сделать ничего, если хочешь встретить Новый год в теплом доме и вообще, если хочешь, чтобы твой ребенок спал эту ночь в тепле.

    Все, кому я рассказала эту историю, сказали мне о том, что мы виноваты сами. Пустили контролера, сами пошли в ГорГаз, слишком честные. И еще, что сейчас это общая система – разводить на деньги тех, кто привык жить честно. В основном попадаются пенсионеры. Все мои советчики сказали мне о том, что я должна была догадаться дать тому контролеру пару тысяч рублей, чтобы мне не пришлось платить ровно в десять раз больше его начальнику, который возьмет свои деньги через откаты от своих же людей.

  • Итоги года из Луганска: протянутая к тебе рука может быть с ножом

    Итоги года из Луганска: протянутая к тебе рука может быть с ножом

    Конец года – время итогов. Время, когда мы не только пишем меню и покупаем подарки, но и подводим черту под прожитым за год.

    Я стала другой. Сказать бы, сильной, так нет. Стала нетерпеливой. За эти пять лет куда-то исчезла вся моя гибкость, которая в той или иной степени есть у каждого. Как жидкость в стойках автомобиля, моя вытекла со временем. И каждый удар по житейским ямам очень ощутим – принося все новые и новые травмы.

    Я поняла, что маниакально храню верность своему прошлому. Не важно, что там было не все так уж в шоколаде, но буду без купюр и везде хвалить тот свой довоенный коллектив и ту свою работу даже там, где это не уместно и не корректно. И любое замечание буду воспринимать как оскорбление моей памяти и прошлому. Наверное, это старость, когда ты напрочь теряешь гибкость?

    Еще в Луганске я говорю о войне всегда и со всеми. Нет-нет, это не выглядит смешным или нелепым. Здесь это вполне уместно, потому что о войне говорят все и всегда, но я действительно говорю со всеми о своих потерях и своем опыте. Кто-то слушает меня молча, кто-то говорит в ответ о себе. Со стороны это может показаться очень странным, когда два практически незнакомых человека с низкого старта начинают рассказывать друг другу какие-то очень личные коллизии, просто потому что слова подперли эту невидимую плотину, и молчать уже нет сил. За последний месяц двое мужчин вполне неожиданно начали рассказывать мне о своих потерях этой войны – у одного разрушен дом, а у второго умер сын. Я должна была бы что-то говорить им, как-то утешать. Но я понимала, что скажи я хоть слово, мы будет реветь в голос уже вместе. И я отводила глаза и молчала, как будто у меня закончились враз все слова. Странное дело, но с каждым собеседником можно оплакивать что-то свое, и все это понимают.

    Я стала большим затворником, чем была. Хотя, куда уж больше. Мне стало вполне достаточно шапочного общения в пределах какой-то допустимой вежливости, чем долгие дружеские беседы. Стала ненавидеть телефон. Если ты хочешь мне помочь, ты найдешь как это сделать, и для этого не нужно долго говорить, правда? Друзья стали цениться больше, потому что это очень личное пространство близости стало слишком уязвимым. Они знают обо мне все. А никому больше я не готова открываться заново.

    Перестала воспринимать авторитеты только потому, что они ими назначены кем-то свыше. Уважать начальника только за то, что он начальник? Эти пять лет показали, что нет стабильной категории жизни. Есть очень переменные величины. Сегодня он твой начальник, завтра под следствием, а после его могут реабилитировать и восстановить. Поэтому самое правильное держать нейтралитет со всеми, не подпуская никого слишком близко.

    Получая помощь от незнакомых людей, даже в рамках гуманитарных проектов ты всегда можешь получить камень в спину: «Мы ее из грязи, а она». Даже протянутая к тебе рука может быть с ножом. И даже помощь нужно брать очень осторожно, чтобы после тебе не сказали: «А ты нам что? Ничего? Тогда и мы тебе также».

  • Письмо из Луганска: семьи распадались из-за войны

    Письмо из Луганска: семьи распадались из-за войны

    Они по-собачьи заглядывали в глаза своим женам – скажи, как дальше, как жить? И женщинам приходилось быть за двоих – говорить, что делать, принимать самые важные решения.

    Обе мои подруги расстались с мужьями. Понятно, что это пустяк на фоне всех мировых катаклизмов, и к войне это событие могло иметь самое опосредованное отношение, но именно война стала причиной их расставания.

    Люди ведь когда женятся, меньше всего думают о горе в обозначенных тамадой возможных полярных гранях будущей жизни вместе – в горе и в радости. Молодые вообще беззаботны. Им хорошо вместе, и этого им почти всегда достаточно для счастья. Короткого, до притупления чувств друг к другу.

    Мои подруги разводятся после того, что прошли вместе годами – радость встреч, рождение детей, обустройство совместного дома. Они не пережили только войны вместе, так и не сумев поделить ее на двоих. Да и как ты ее разделишь? Пожалуй, никак. По мирной жизни никто ведь не ждал, что муж должен не только обеспечивать, но и защищать. Оказалось, что должен. Больше, чем женщина, приносить в дом воду, еду, искать средства к существованию. И взять все на себя. Женщина должна готовить и стирать. Делать дом домом, даже из того, что есть.

    Мужчины оказались более уязвимы. Без работы, без перспективы завтра и со страхом – к войне ведь нельзя подготовиться. И одно дело, приносить домой зарплату в обычной жизни, и другое – тогда, когда никому не платят. С женщины меньший спрос во время войны. А вот от мужчины стали ждать многого – стабильности, поддержки, советов. Он должен был доказать, что он мужчина не только тогда, когда мир и они не справились. Не сдали этот экзамен. Не смогли. Так вышло, что никто из них не смог дать чувство защищенности.

    Мужчины по-собачьи заглядывали в глаза своим женам – скажи, как дальше, как жить? И женщинам приходилось быть за двоих – говорить, что делать, принимать самые важные решения. Роли как будто сместились. Мужчина стал ребенком в этой семье, а женщина стала за себя, и за мужчину – сильной, волевой. И обе мои подруги не выдержали этого. Для чего нужен мужчина в доме, если они не видят в своих мужьях мужчин? Если мужчина оказывался растерянным, уязвимым, сломленным. Если они не были готовы работать, кем придется, чтобы обеспечивать свою семью. Женщины могли, а они нет. Если они не могли переступить через свои амбиции и гордость, чтобы начать искать работу, а не просто ждать чего-то. И вот к этому не был готов никто. Ждать. Терпеть. Тянуть на себе всю семью и поддерживать еще и своего мужчину…

    Обе мои подруги разводятся. Они не смогли пережить эту войну вместе. Оказалось, что соседский водитель в разы сильнее, чем интеллигентный муж, который устраивал до войны. Тот соседский муж мог таскать на себе воду и дрова, мог разжигать костер, мог из старых батареек и картошки сделать фонарик. Мог хоть что-то и с ним было надежно. И он вдруг показался не таким старым, не таким мелким, не таким неудачливым, каким казался всю жизнь. Война сместила роли. И вдруг стало ясно, что выражение как за каменной стеной оно вовсе не просто красивые слова.

  • Письмо из Луганска: если в кране нет воды – «виновата Украина»

    Жилищно-коммунальное хозяйство Луганска – это особенная сфера нашей жизни.

    Так, все, что касается подачи воды на восточные кварталы Луганска, напоминает сущий ад. Вода строго по часам. Бывает, что и не каждый день.

    Любимая шутка всех жителей дома:

    Если есть вода, значит, что-то стирает жена какого-то чиновника, который живет в этом же доме.

     

    Люди ставят насосы, водружают на крыши баки, ставят в кладовки накопители для воды. Если вы представляете себе размеры хрущевок, то понимаете, что запасами воды там заняты все поверхности – ванна, туалет, пол в кухне, балкон, место на полу в любой комнате… Хороший хозяин в ванной ставит самодельный умывальник по типу деревенских из обрезанной бутылки, чтобы иметь возможность мыть руки не из ведра.

    Особенно хороший хозяин позаботится о посудомоечной для жены, чтобы машина мыла запасы грязной посуды тогда, когда включат подачу воды. Часы с водой священны, как время намаза, – в это время не ходят в гости и не берут телефонную трубку. И особенно остро реагируют на звук наполняемого бачка унитаза. В общем, где-то так выглядит жизнь жителей восточных кварталов и в окрестностях Луганска.

    С отоплением также – где-то есть, где-то нет. Причина – где порыв, где плановая замена или ремонт. Все как всегда. Новая только подача этих новостей местными СМИ, которые говорят примерно так: «Ремонта не было со времен Украины». То есть все проблемы как бы не «ЛНР», а украинские, но ликвидировать их приходится «республике». Мол, Украина средства на ремонт не выделяла, а мы вынуждены устранять ошибки украинской власти. Так, кстати, говорят обо всем – о качестве дорожного покрытия, о лифтовом хозяйстве. Эта «отмазка» настолько универсальна, что ошибками украинской власти можно оправдать любые теперешние недочеты. По крайней мере, такая трактовка особенно популярная именно сейчас.

    Из новостей уже точно нынешней «власти» – лифты многоэтажек работают только до 21:00, как и светофоры по городу. Нечего, мол, позже где-то лазить.

    Очень популярная услуга пробивать скважины у себя на участках, чтобы поменьше зависеть от прихотей власти. Кто имеет средства, ставит автономное отопление, хотя это не в рамках закона и стоит очень существенно.

    Есть целая группа тех, кто не платит за коммунальные услуги. Только в том случае, если вопрос решит оплаченная тысяча рублей, которой не хватает до отключения какой-нибудь услуги. Но обычно такие двери не открывают никому и дверных звонков не имеют.

    Считается выгодным жить в частных домах, где от системы ЖКХ не зависишь, полагаясь только на себя…

  • Письмо из Луганска: все вспоминают горячее лето 2014-го

    Я все еще не могу привыкнуть к тому, что уже давно нужно было воспринимать за норму – нельзя привязываться, нельзя привыкать, все в этой жизни временно, как и сама наша жизнь.

    Но когда долго живешь в определенном укладе и распорядке, кажется, что это навсегда – работа, привычки, друзья, наши ежедневные ритуалы, планы, покупки… Теряя все это и сразу, оказывается, что перемены принимают гораздо легче те, кто ничего не имел.

    Летом 2014 года я потеряла работу. Много раз возвращалась после к этому. Если честно, много раз говорила себе до этого лета, что пора бы сменить работу, доказать себе, что могу работать где-то еще, добиться чего-то в другом месте. Работа за мои семь лет в этом коллективе стала настолько привычной, что походила на перемещение между спальней и кухней собственного дома в пижаме. Люди были давно знакомы, руководители любимы (оказывается, такое может быть), а обязанности привычны. Конечно, были и стрессы, и встряски, похожие сейчас на шторм в домашнем аквариуме.

    После того коллектива я с легкостью находила работу – несмотря на войну и общую ситуацию. Вероятно, мне везло. Но не могла работать больше нигде. Психолог сказал бы, что я просто не приняла факта своего увольнения из старого коллектива, но каждую новую работу воспринимала как измену своей старой работе. Я пыталась, вовремя приходила на работу и задерживалась, если это требовалось. Но было что-то почти неуловимое – перестала воспринимать людей. Перестала сближаться и доверять. Со мной было неудобно и тяжело. Я делала все, что было положено, но отказывалась выпить пиво после работы или сходить куда-то с зарплаты. Все это было изменой для меня моей прежней работе. Сейчас понимаю, что моя привязанность была слишком глубокой, а увольнение вопреки внешнему спокойствию слишком травматичным.

    Сейчас я не стала другой, а просто перестала искать стабильную работу, чтобы не наступать на те же грабли. Более того, поняла, что уже не смогу работать даже в своем прежнем коллективе, потому что все в нем стали другими и время стало другим. Я не готова бесконечно слушать о войне, о потерях, о том самом лете… Не готова распахивать душу и сближаться с кем-то снова. Я стала колючей, какими бывают подростки… Моя травма и мои якоря.

    В очередном новом коллективе все бесконечно проговаривали то самое лето 2014 года. В деталях, поминутно. Кто и где был, как уезжал, как возвращался, как искал работу, как жил… Это было пыткой – снова и снова, капля за каплей на затылок. Нужно было слушать это и говорить о себе. Нельзя было выйти из кабинета или попросить всех замолчать – кабинет был слишком маленьким, а эти разговоры, вероятно, были своего рода психотерапией для всех – снова и снова, повторяя и убеждая себя, что все было сделано правильно… Я поняла, что не могу. Не могу говорить, не могу слушать, не могу быть терпеливой. Не могу снова погружаться в то лето, которое вряд ли смогу забыть… Наверное, каждому из нас нужен свой психолог, чтобы выбраться из всего этого.

  • Письмо из Луганска: все оплакивают довоенную жизнь

    Письмо из Луганска: все оплакивают довоенную жизнь

    Мы не переставая плачем о том времени в украинском Луганске. Стали такими ранимыми, такими психическими, такими уязвимыми на фоне этой войны.

    – Ты помнишь то время?
    – Помню, только мне кажется, что всего этого никогда не было с нами. Проблем тогда не было. Интересно было. Сейчас я думаю, что мне это все просто приснилось…

    …Мы с ней работали вместе. Года три, наверное. Она была первой, кому я позвонила после лета 2014 года, когда появилась связь. Ей со мной говорить не хотелось – то лето оказалось поворотным для нее во всех отношениях. Она разошлась с мужем и была подавлена, говорить не хотела, о войне и прошлом больше, чем о разводе. После я поняла, что многие избегают темы нашей прошлой жизни – это было как посыпать солью открытую рану. Мне улыбались, расспрашивали о моей жизни и пытались уйти. И если мы не успевали разойтись, мы стояли одни по центру Вселенной друг против друга и ревели. Не скрывая слез и плача почти в голос. Неважно где – в магазине, на рынке, на улице…

    Так было всегда и со всеми. Нас могло не связывать общее богатое событиями прошлое, рестораны или что-то еще, что обычно объединяет людей. Мы могли быть на «вы» и быть всего лишь коллегами в том ушедшем прошлом. Но это не мешало нам стоять друг напротив друга и реветь о том утраченном времени.

    Иногда я делала вид, что не вижу знакомых, предвидя итог этой встречи, – сценарий дальнейшего разговора был очевиден. Почти всегда и со всеми без исключения мы говорил о довоенном прошлом. Еще никто не сказал мне, что ему было тогда плохо, голодно или нестабильно. Всегда все говорят о том времени как о самом счастливом – рождались дети, учились, ездили на море, покупали машины. Обычная стабильная жизнь, в которой были планы, события и понятное завтра. И кого не спроси, никто не хотел этой войны, все были против. Все знали, что ждать хорошего от этих перемен не стоит. Никто не звал сюда Россию, никто не хотел менять свой уклад жизни. Но кто же тогда все это затеял? Выходит, никто из моих коллег по прошлой жизни.

    Ни один человек не сказал мне, что сейчас ему лучше, чем тогда. Да, есть еда, есть работа. Дети рядом или уехали, как-то устроились. Но все не то. Как будто это затяжная депрессия без видимых причин. И будто бы все даже как-то нормально, но слезы сами катятся, и ничего с этим не сделать.

    Все оплакивают ту ушедшую жизнь, когда мы сетовали на что-то (на что?!) и были еще чем-то недовольны тогда. Боже, чем? Сейчас все это кажется ерундой. И именно тогда мы жили в самом счастливом настоящем, которое вспоминаем все эти пять лет. Была работа, друзья, планы, стабильность. Никому не мешали вывески на украинском и сам украинский язык – это было так естественно или просто нормальная жизнь. И даже тот мой приятель, который не мог смотреть фильмы с украинским дубляжом, говорит о том, что именно тогда он был счастлив.

    Наверное, это свойство памяти – переводить любое прошлое в счастливое измерение. Ели счастлив, то непременно был… Но мы не переставая плачем о том времени в украинском Луганске. Стали такими ранимыми, такими психическими, такими уязвимыми на фоне этой войны.

  • История луганчанки, которая не смогла уехать

    История луганчанки, которая не смогла уехать

    Да, я завидую тем, кто смог бросить все и уехать. Как они смогли? Я не знаю.

    Утро началось с того, что подруга прислала фото с коротким вопросом: «Ты ассоциируешь себя со всеми, кто там, где ты?» Я побежала искать интернет, чтобы посмотреть, что на фото. Оказывается, мои соотечественники выстроились в надпись «Мы хотим в Россию», 2 тис. человек.

    Знаете, что мне это напоминает? Помните, был такой заезженный рисунок – сирота нарисовал на полу маму, чтобы лечь ей на руки, пусть даже на рисунке. Такой трогательный до слез детской наивностью рисунок. Никто, вероятно, не мог спокойно на него смотреть. Вот у меня при взгляде на это «мы хотим в Россию» были похожие ассоциации. Как будто ребенок ищет маму, о чем, как может, сообщает всему миру – наивно, инфантильно, нелепо. Только в случае с сиротой образ мамы размытый, ребенок хочет к хорошей маме, чтобы была она в его жизни. А на том фото призыв вполне конкретный. Возьмите, мол, просим. Уже и паспорт оформили, и все, что нужно сделали, а вы все никак нас не усыновите. И как-то от этой просьбы противно.

    Выехавшие в Украину друзья часто задают мне один и тот же вопрос – за кого я. Это даже не вопрос, а тест, как спрашивают в психиатрической клинике, так были ли демоны. На этот вопрос отвечаю регулярно, получая его после очередного какого-то прокола моих земляков. Знаете, что мне захотелось сегодня сказать в ответ? А вы тоже стояли и смотрели, как в Одессе горели люди в здании профсоюзов? Ну, вы ведь тоже из Украины, значит, вы тоже там были, стояли, молчали, а они выпрыгивали из окон и разбивались насмерть. Если нет, почему вы мне задаете этот вопрос так часто? Потому что я не уехала? Пытаюсь строить свою жизнь здесь? Здесь мой дом. Так вышло, что родилась я тоже здесь. И здесь могилы моих близких. Но даже не это, а дом – это самое основное. Да, я завидую тем, кто смог бросить все и уехать. Как они смогли? Я не знаю. Вероятно, у них гораздо больше сил, чем у меня. Вероятно, они сильнее. Признаю, что не имею ни их сил, ни их мотивации. Дом – это все, что у меня есть. Все мое материальное богатство, все мое прошлое, история. То нехитрое богатство, которое никогда не увезу с собой.

    Соседка продает свой дом – 15 тысяч долларов, торг уместен. Дом 80 квадратов, огород, хорошее расположение. В доме газ, вода, телефон, погреб, котел и бойлер. Есть хозяйственные постройки. В придачу она оставляет всю мебель, весь садовый инвентарь. Свой дом она продает все пять последних лет…

    Я здесь из-за памяти. Из-за вложенных родителями сил в свое нехитрое богатство, в их островок спокойствия, в их мир. За свою семью. Так вышло, что родилась здесь, а не где-то. Никогда не думала, что это плохо или что мне не повезло. Как мне еще ответить на тот вопрос, почему осталась здесь? Да, из-за своих корней, которые не вырвать по одному только желанию. И простите, если вы в который раз не поймете меня.

  • Письмо из Луганска: что думают друг о друге местные и выехавшие

    Письмо из Луганска: что думают друг о друге местные и выехавшие

    Эти два лагеря – как параллельные линии, которые уже никогда не сойдутся вместе.

    Мама сказала как-то: «Больше всего я жалею о том времени, которое жила вдали от своих родителей. Столько еще можно было успеть сказать им и услышать от них». Действительно, лучшие годы и тех, и других они провели врозь, а встретившись вновь, встреча эта была какой-то очень недолгой, потому что и бабушка, и дедушка ушли друг за другом очень быстро, как будто убедившись, что их дети прочно стоят на ногах…

    Рядом со мной в трех домах живут только старики. Все типично – дети выехали с войной. Конечно, будущее за молодыми, а старики остались там, где без них не обойтись – кто-то же должен присматривать за оставленными домами. Да и куда ехать? В чужие комнаты-квартиры чужих городов да на старости лет, чтобы мешать там жить собственным детям? Нет уж, лучше так. Порознь, но чтобы детям там было лучше.

    Занятная ситуация – одинокая старость при живых детях. В этих трех соседских домах ситуация как под копирку – дети уехали искать лучшей жизни. Худо-бедно устроились там, нашли работу, обосновались. Чем больше приезжают сюда, тем сильнее кривят носом – здесь жить нельзя ни при каких обстоятельствах: и людей нет, и работы нет, и перспектив тоже нет… А вы же знаете этот принцип, что мы частенько подтасовываем обстоятельства под свое желание или нежелание. Вот они и не видят вокруг ни жизни, ни работы, когда приезжают сюда.

    Со стороны их приезды тоже похожие. Ни о какой физической помощи родителям вроде вымыть окна или пополоть траву и речи нет – они здесь в отпуске. Они там за год наработались, а сюда приехали отоспаться. И они вроде свои здесь, но уже и чужие. Остерегаются говорить с соседями о своих планах, осторожны в оценках, чураются незнакомцев и неохотно выходят за ворота. А еще в каждом новшестве здесь они видят то, что жизни в родном городе уже не будет. И люди другие, и все другое вокруг.

    Моя соседка удивила – даже дети на нашей улице стали плохими, с которыми она не разрешает общаться своему ребенку. И видя мои удивленные глаза, пояснила: «Понимаешь, они все говорят о смерти, играют в зомби, а у нас во Львове играют в Буратино». Я, конечно, слабо верю в Буратино, поэтому молчу, а она продолжает о том, что все дети здесь озабочены войной, поэтому лучше держаться от них подальше. И я понимаю, что слышу только какую-то часть ее размышлений, и вероятно в этой философии есть место оценке взрослых, оставшихся на нашей улице, чего, вероятно, я не узнаю, потому что являюсь представителем этих оставшихся здесь.

    Соседский мальчик, приехавший на каникулы к бабушке, говорит о том, что на все каникулы летает из Киева на отдых за границу. На фоне местной голоногой детворы эта фраза – как разрыв гранаты. Все, чем могут похвастать местные, это поездка к бабушке в соседнюю Михайловку. Ребенок простодушен – говорит, что думает, пока этого не слышат его родители. Здесь не принято кичиться благополучием и достатком.

    А я, который раз, испытываю смесь чувств во время этих встреч – как будто меня оценивают. Как будто потому, что я здесь, я заодно со всеми. Я как все. И эти два лагеря выехавших-оценивающих и оставшихся местных как параллельные линии, которые уже никогда не сойдутся вместе.

  • Письмо из Луганска: война стала частью нашей жизни

    Письмо из Луганска: война стала частью нашей жизни

    В моем доме не говорят о войне к слову, но между тем она повсюду. Ее не нужно вспоминать, потому что этой темой пропитана атмосфера нашего дома, воздух и настроения в Луганске.

    Война как будто была всегда с нами, и представить нашу жизни до – уже почти невозможно. «Это мама на море», – говорит мой ребенок на мои довоенные фотографии. «Ты много ездила раньше!» – и в этом тоже тема войны, потому что раньше я и правда много ездила, много видела, но это «раньше» было чем-то таким естественным – провести каникулы вне дома, уехать на выходные, купить билет на поезд на праздники. И наивные вопросы моего ребенка: «А наши родственники еще не умерли?», тоже о войне, потому что мы часто говорим о тех, кто погиб, об этом часто говорят в новостях. И, как будто подводя итог разговора, нужно успеть съездить к ним, пока они еще все живы, потому что война у нас.

    Рассказывая о чем-то, мы говорим, что вещь была куплена до войны. Или о том, что было увидено до войны, приобретено, сделано. Как будто это какая-то межа между тем, что было и что сейчас. И на все разрушенные дома мой ребенок говорит спокойно: «Война же!» Он знает о смерти, разрушениях, об оружии, о том, что жизнь не бесконечна. Он впитал это за последние года. И это стало естественной темой, как раньше говорили о море и лете, так сейчас он говорит о войне.

    Война стала неотделимой частью нашей жизни. Взрывы, смертельные орудия, обстрелы, угрозы химатаками, просьбы запастись средствами защиты… Новости по вечерам и прогнозы от луганской «разведки», которые мы слушаем за ужином. Это все стало нормой жизни. Мы говорим и слушаем все эти вещи вполне спокойно, потому что ко многому привыкли, а отчего же не привыкнуть? Для наших друзей и родственников мы живем хорошо, и это тоже правда. Мы живы, у нас есть еда и кров над головой. Мы строим планы и что-то из этого воплощаем. Война и наша жизнь так тесно переплелись, что со стороны уже не понять, что норма в нашей жизни, а что отклонение. И еще сложнее понять, а нормальны ли мы в этой странной жизни с нашими долгосрочными планами в режиме войны.

    Хотя, как же хорошо, что многое успело произойти в моей жизни до войны – дети, учеба, поездки, друзья, новые страны, карьерный рост, самореализация. Если брать все это за фундамент жизни, то он достаточно прочный. Мне искренне жаль тех, кто начинает жить именно сейчас. Вряд ли есть смысл рассказывать им о том, что жизнь не заканчивается на пределах «ЛНР», и свою жизнь можно строить там, где ходят поезда и плавают пароходы, где есть ночная иллюминация и нет «сводок от разведки» по вечерам.

    Детство моего ребенка приходится на эту войну. Я боюсь оставлять его одного, боюсь отпускать его от себя. Я боюсь за него больше всего на свете. И, да, виной тому эта война. Война, в том числе. Если бы ладони матери могли закрыть от всего, защитить и спрятать, ах, если бы это только можно было сделать…

  • С карточками, но без терминалов. Как работают банки в Луганске

    С карточками, но без терминалов. Как работают банки в Луганске

    Банковская система «ЛНР» перестала работать в июле 2014 года и была восстановлена лишь в марте 2015-го. То есть, задолженности по оплате коммунальных платежей от населения составляли девять месяцев. И столько же не шли выплаты пенсий, социальных пособий, и зарплат бюджетникам.

    Еще летом 2014 года активно ходил миф о том, что «государство» «простит» населению оплату всех коммунальных платежей за три месяца – с августа по октябрь: время активных боевых действий без электричества, воды и связи. В то время нужно было во что-то верить, и этой легенде с легкостью поверили все, кто переживал войну в городе.

    По факту, когда начали приходить платежки за отопление и когда через время не включился городской телефон, оказалось, что об этом удобном мифе не знали ничего в ЖЕКах и на АТС. Тогда в оплату вошел весь период, независимо от того, что городской телефон не работал три месяца, не было отопления, а из-за отсутствия электроэнергии не работал домофон. Очень многие до сих пор не могут погасить долги за тот период, что по самым скромным подсчетам у большинства составило около 20 000 рублей задолженности перед новым «государством».

    Заработав, банковская система в первую очередь начала принимать коммунальные платежи. Но здесь вышла загвоздка – кооперативные дома должны были пройти перерегистрацию, получив новые реквизиты на оплату, что затянулось еще на несколько месяцев. А в то время долг за отопление от каждой квартиры рос, прибавляясь к сумме прежней задолженности. Началась выплаты заработной платы и социальных пособий, но для этого нужно было пройти регистрацию каждому физическому лицу – клиенту банка.

    В июне 2015 года конца очереди к операционистам банка не видно было конца-края – без предоставления новых реквизитов в пенсионный фонд, бухгалтерию бюджетных организаций и центр социальной защиты населения, начисления социальных выплат, пенсии и заработной платы не производились. Забавно, что старики из своего ничего сразу же стали гасить задолженности по коммуналке, считая, что жить впроголодь меньшая беда, чем иметь долги перед «государством».

    Сегодня в местных банках можно купить и обменять валюту (курс обмена гривни настолько занижен, что эта операция в банках не популярна), оплатить коммунальные платежи, штрафы ГАИ, квитанции БТИ и платежи от «государственных» нотариусов. Кроме этого через отделения банков осуществляется выплата пособий, пенсий и заработных плат бюджетникам. Всегда это сопряжено с огромными очередями, причин которым несколько: недоверие ко всей системе из-за шаткого военного положения и тотальное безденежье населения. Очереди в дни выплат достигают нескольких часов.

    С января 2018 года активно пропагандируются банковские карточки для удобства транзакций. Для того, чтобы получить именную пластиковую карточку, получатели снова прошли через очереди в несколько часов. Карточки для социальных выплат изготавливались бесплатно, а зарплатные обошлись в 50 рублей с клиента. Интересно то, что терминалами пользуются единицы. И причин этому тоже несколько – терминалов мало, они находятся удаленно от места работы или проживания получателя заработной платы, и еще при сумме выплат в, скажем, 3550 рублей, банкомат может выдать 3000 рублей, а 550 рублей «зависнут», так как в банкомате может не оказаться мелких купюр.

    Не менее интересно то, что пенсии не начисляются на пластиковые карточки, поскольку «ЛНР» борется с пенсионным туризмом. И пенсии, и заработная плата, и социальные пособия снимаются, если клиент не получил сумму раз в два месяца. После нужно будет пройти через все этапы оформления выплат снова, чтобы восстановиться в правах. И еще, если по карточке через терминал социальные выплаты или зарплату может снять родственник вместо клиента, то пенсии выдаются лично в руки при наличии оригиналов документов, и здесь исключений не бывает. Если пенсионер при смерти или госпитализирован, от родственников потребуется десяток справок для получения выплат вместо него, что оформить бывает очень непросто.

    Заработные платы чаще всего получают через операционистов непосредственно в отделениях «госбанка». Для этого требуется оригинал паспорта с местной пропиской («паспорт гражданина «ЛНР» или бумажный украинский – клиенты с биометрическими паспортами не обслуживаются), всеми фотографиями по возрасту и пластиковая карточка. Кассир задает с десяток вопросов: «Сумму знаете? Это зарплата? SMS-информирование подключено? Сумму могу округлять или у вас есть мелочь?» Да, SMS-информирование можно подключить только при наличии SIM-карты «Лугакома», и будет стоить клиенту 10 рублей ежемесячно.

    С 1 апреля 2018 года банковская система «республики» перешла на российскую систему транзакций и счетов, что никак не отразилось на клиенте, но блокировало оплату платежей еще неделю после перехода.

    Сам кассир «госбанка» при девятичасовом рабочем дне шесть дней в неделю получает не больше 8000 рублей, что по меркам Луганска будто бы больше, чем зарплата медсестры.

  • Королева и верные слуги, или Как в Луганске на работу устраиваются

    Королева и верные слуги, или Как в Луганске на работу устраиваются

    Все свои. Как в итальянской мафии, куда берут только кровных родственников. Так сейчас выглядят гуманитарные неправительственные организации в Луганске.

    Конкурс это лишь формальность. На словах было 20 человек на место, но победил тот, кто ближе по крови – сын или жена сына, или племянник, дочь подруги… То есть власть строится по принципу «я его из грязи вытащила, отмыла, пусть скажет мне за это спасибо».

    Давайте представим, что вы остро нуждались в деньгах, в работе, в еде, да, практически во всем после длительной безработицы. И тут вам звонит знакомая с детства тетя Галя (назовем ее так) и говорит, что для вас есть работа. Не пыльная, за деньги. Опыт или диплом не нужны вовсе, а главное условие – преданность. Получив деньги и стабильность, вы готовы для этой знакомой с детства тети Гали сделать буквально все. Будете выполнять ее поручения, докладывать обо всем, что видите и слышите, а она будет вас раньше отпускать, иногда просто разрешать не выйти… И все будут молчать, потому что знают, что с вами и с ней лучше не связываться, а держать вас лучше в друзьях, но на расстоянии.

    И кроме вас таких вот еще благодарных наберется десятка два. Одному она помогла, а с этой когда-то отдыхала на море, и взяла ее к себе под пенсию, когда с таким образованием и в таком возрасте уже не берут никуда. Она тот еще начальник – хорошо знает, как привязать к себе. Одному помогает, другому создает иллюзию помощи, и постоянно повторяет, что их больше никуда не возьмут, радуйтесь, мол, что вас хоть сюда пристроили. Строится все на наушничестве и раболепии. Она – королева, они – ее рабы.

    Случайных людей там не бывает, чтобы не видели лишнего, не сказали кому-то чего-то, не выведали ненароком. И при этом есть глянцевая картинка конкурсов, собеседований, все по формальному признаку, где побеждает, конечно, сын, потому что он опередил двадцать предыдущих конкурсантов. Все ловко и мягко убираются, кто пришел до нее – находится тысяча причин и создаются такие условия, при которых лучше уйти. Или ты будешь розы у нее дома окапывать, петь хвалебные оды, или уйдешь сам.

    Если работал при украинской власти, при «новой», со своими знаниями и опытом ты не приживешься никогда. «Власть республики» пишут свою историю, им неважно, что ты делал раньше, кем был. Для них не имеет значения твой опыт, потому что это время – их звездный час. Они всю свою жизнь были за кем-то, все свою жизнь ждали и верили, что их… достанут из грязи, отмоют и дадут работу. Они хотели этого так сильно, что когда это исполнилось, строят власть намертво. Вокруг все свои. В правительстве все прикормлены. Для каждого несогласного есть или кнут, или пряник – всегда можно или пригрозить, или договориться полюбовно. И еще есть система запугивания местным «Бабаем» – «МГБ», в котором на каждого что-то да найдется. Такая вот она, новая реальность. А с экрана телевизора глянцевая картинка, образцовая, на загляденье.

  • О саботаже «переписи населения» в «ЛНР»

    О саботаже «переписи населения» в «ЛНР»

    Гордое и типа независимое лынырийское княжество, если кто не в курсе, также решило не отставать от дынырийцев и тоже проводило «перепись». Честно, не знаю шо они там насчитали, но проблемы были еще.

    Врядли роспропаганда писала о том, что в «маленькой Швейцарии» были, цитирую дословно «массовые отказы переписного персонала от участия в проведении переписи населения». Также я уверен, что пропагандистские сми нигде не упомянули о том, что из-за массовых отказов жителей оккупированных участвовать в кремлевских мероприятих лынырийцам пришлось, цитирую дословно » создать резерв из числа ответственных сотрудников бюджетной сферы, студентов и т д».

    Как же так ? Что случилось с гордыми лынырийцами ? Почему они саботировали спонсируемое кремлем мероприятие ? Хм, попробую подсказать ответ. Смотрим документ 1

    Ой. Как неудобно получилось. Оказывается биндеры есть и в лынырийском халифате и тупо все знают о происходящем на оккупированных. Потому и отказы, потому и нужно по старой советской традиции привлекать бюджетников.

    Ну, а биндеры … Биндеры все видят и все знают. Даже в лынырийском княжестве. Смотрим документы

    Эпилог. Граждане коллаборанты, предатели и пособники оккупантов, которые уверены в своей безнаказанности или в том, что они самые умные. У меня для вас плохая новость — вы немножко не умнее всех, вам просто показалось. Мы, адекватные жители оккупированных, всегда рядом с вами, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Спасибо за внимание. Конец

  • Есть ли украинцы на оккупированном Донбассе?

    Есть ли украинцы на оккупированном Донбассе?

    Перепись населения в «ЛНР» может показать неожиданные результаты.

    В Луганске состоялась перепись населения. В последний день наблюдала такую картинку – переписчик в который раз пытался поймать на нашей улице тех, кто работает и кого он не застал дома в будни. Совершенно по-местному переписчика принимают за воротами. Здесь вообще пускают в дом опасливо, даже ворота открывают неохотно. Но к переписи относятся как к неизбежности – ничего ведь не изменить. Тем более, все вокруг говорят о том, что лучше не открыть двери, чем отказать в открытую. Но пенсионер и безработный может отказать, не опасаясь ничего, а вот бюджетники проявляют свой гражданский долг рьяно, тем более, что перепись так и подают – как акт гражданского долга каждого жителя «республики».

    Я думала, нужно ли принимать участие в переписи? Не хотелось. Моя соседка крутится у ворот, кутаясь в кофту, – караулит переписчика. Кричит по-местному через несколько домов, только завидев его:

    Я не отказывалась переписываться, просто открыть не могла вам, а вы уже пометили, что я отказалась, так я не отказывалась, я готова!

    А, казалось бы, ей-то какое дело до того, что пометили о ней в каких-то списках. Не работает, получает только пенсию. Но боится, что ее внесут в какие-то черные списки, о которых она, видимо, знает больше меня. Лучше проявить свой гражданский долг, чем где-то после числиться несознательным гражданином. Поэтому и караулит на улице, несмотря на холод. Переписчик потирает красные руки – холодно, но в дом его не пускают. Не пускают даже за ворота, во двор, – не доверяют. Как и почтальонов здесь принимают на улице, на высоких фундаментах домов. Такое вот оно местное гостеприимство.

    Я не хотела принимать участие в переписи. Но переписчик увидел меня. И как здесь отказаться – сказать, что я не из этого дома? Не выйдет. Любой сосед подтвердит обратное. Поэтому нехотя соглашаюсь. Отчего-то я ждала вопросов о размере доходов, но об этом спросили вскользь – источник дохода каждого члена семьи. И если в нашем случае все было конкретно, то никаких уточняющих вопросов не последовало.

    У меня вообще сложилось впечатление, что вся анкета составлялась для подсчета тех, кто считает себя россиянином в нашем регионе. Ну, посудите сами: гражданство, национальность и родной язык. В моем случае ответ на первый вопрос был предельно очевиден – гражданка Украины по паспорту, но переписчик вкрадчиво уточнил, не получила ли я паспорт «ЛНР», из чего я делаю вывод, что вариантом ответа был «гражданин ЛНР». О национальности я ответила размыто – мама русская, а отец – украинец. Вроде как ответ очевиден из этого ответа: по отцу я украинка, но переписчик снова уточняет: «Вы можете назвать вообще любую национальность». Выходит, вариант ответа «украинка» был как бы не самым желательным. Остальные вопросы вроде даты, места рождения или источника дохода были несущественными. Я вообще не поняла, что кроме национальной принадлежности из этой анкеты хотели извлечь.

    Что ж, подождем результатов. Хотя отчего-то я предвижу, что прозвучит совсем неожиданное, что украинцев на Донбассе нет…

  • Письмо из Луганска: дело не только в войне…

    Письмо из Луганска: дело не только в войне…

    Многие махнули рукой на то, как одеты. Донашивают довоенное.

    Я вчера купила себе туфли. Новые туфли. На них была зачеркнута старая цена – 899 рублей, и написана новая… 199 рублей. Модель не моя, цвет тоже не мой. Моими были только размер и цена. Я спросила у продавца, отчего такая скидка – в четыре раза!? Может быть, есть только левый башмак, но нет правого? Хотя история не об этом…

    Из моей жизни ушли магазины, в которых я проводила множество времени до лета 2014 года. Да, дело здесь не только в войне. Мне, вероятно, стало просто не до того – не до магазинов и не до себя. Вчера был тот случай, когда я зашла в тот обувной, где бывала очень часто до войны. И это было так странно! Тоже место, а ощущения такие, как будто отмотали пять лет. И можно примерять туфли, откладывать, копаться, мысленно прикидывая, что эти подойдут к сумочке, а к этим как раз будет нужна новая сумка. И почему-то до лета 2014 все это было – и туфли с запасом, и сумки. Все пять лет я ношу то, довоенное. И каждый раз благодарю то время, когда я могла все это покупать.

    Осенью-2016 я достала новую сумку. Новую, это купленную как раз до войны. Подумала, что же она лежит, если можно носить. Да, настроение не поменялось, но сумку я достала. И она пошла на воздухе пузырями. После еще одна и еще. Сумки-то были на сезон, под туфли. Без прицела хранить их годами. Я доставала новую утром и выбрасывала ее вечером – синяя, красная, черная, коричневая… Под каждый наряд, и все сумки шли в мусор – на них лопался кожзам. Некоторые я не успела надеть до войны ни разу. Туфли и одежду ношу до сих пор. И снова удивляюсь, неужели мы жили так хорошо тогда? У меня оказались желтые, синие, черные, коричневые туфли – я могла их покупать без какой-то особой травмы для бюджета. Сейчас я все это чиню и ношу, благодарю себя, что покупала тогда столько, что это можно носить сейчас.

    Вчера у меня было время – и я ходила по магазинам. За мной по пятам в двух магазинах следовали продавец и охранник. То ли, чтобы помочь потратить деньги, то ли чтобы я не стащила что-то. Неловкое чувство, странное чувство… По пятам, рассматривая меня со спины. Магазины были пустыми в это время, ходить за мной было не сложно. И я поймала себя на том, что за эти пять лет я свела все свои маршруты к рынку за продуктами, к ларькам за хлебом, к банкам платить за коммунальные. Нет на моем пути тех магазинов, что были раньше. Не вижу я их, не замечаю. Хотя это, вероятно, скорее психологическая составляющая, чем дань реальности.

    А вообще многие мои знакомые махнули рукой на то, как они одеты – не до того. Также, как и я, донашивают довоенное. Если позарез что-то нужно, выбирают в комиссионках. Иногда перешивают, вроде, так дешевле. Это очень упростило жизнь. Не нужно быть модной, потому что моды нет сейчас. Нет такого понятия. Новое – уже событие. Новое из комиссионки почти как купленное в дорогом бутике. Многие не брезгуют покупать с рук, выбирать с тряпочек на рынке, примерять прямо там. И снова я думаю о том, как вероятно, мы хорошо жили раньше, если новое не было таким вот событием. Если то, что куплено тогда, мы носим до сих пор.

  • Как стать боссом в Луганске? Нужно «сдать» своих!

    Как стать боссом в Луганске? Нужно «сдать» своих!

    Хотите, расскажу историю о том, что лето-2014 было не просто периодом жесткого противостояния и самой высокой точкой этой войны? Я расскажу о том, как это лето оказалось экзаменом на профпригодность.

    Моя знакомая до лета 2014 года последние лет двадцать возглавляла неправительственную гуманитарную организацию. Что-то вроде совета ветеранов – только в гораздо больших масштабах. Имела массу наград и регалий, в фотографиях с высшими деятелями власти вся стена в ее кабинете, а грамот в рамках – тех и вовсе не счесть. По мирной жизни работать можно было ровно до того момента, пока не вынесут вперед ногами из кабинета. И работу свою она знала и любила, этого не отнять…

    Но случилась война. А у нее семья, да и как у любого человека страх жить в городе, где свистят снаряды. В общем, она выехала. Честно сказать, без всякой там задней мысли не возвращаться. Да и как не возвращаться – здесь квартира, дача, гараж, работа, машина и прочее-прочее, что прочно привязывает к городу. Но и уехать как бы просто так было нельзя – ее организация должна быть первой в зоне катаклизмов и конфликтов, откликаться и быть на виду, она как бы для этого и создавалась…

    Поэтому моя знакомая, обдумав ситуацию, оставляет ключи от офиса своей новой сотруднице, которая никуда ехать не собирается по ряду причин. Вроде, человек она надежный, хотя понять ее не удалось – взяли не так давно на работу. Но и других кандидатур, на кого можно оставить офис, нет – все выезжают за пределы «республики» всем руководящим составом, чтобы переждать там этот конфликт и неразбериху. Ну, хорошо, обо всем условились, ключи передали и выехали…

    И здесь происходит та рокировка, которую шахматисты ждут всю партию: противник обнажил все свои слабые места. И новая сотрудница с ключами от офиса вносит список всех выехавших сотрудников в черные скрижали не въездных сюда через своего любовника из «МГБ». В тот список, где находятся все, кому въезд в «республику» заказан по разным причинам. А выехало на тот момент все руководство этой организации. Осталась одна она. И кто возглавит миссию сейчас, если никого нет, а офис, выезжая, передали ей вполне на законных основаниях? Все верно, та самая сотрудница, кто никуда не уехал, кто всю войну был здесь.

    С тех пор она руководит пять лет. Штат сотрудников организации новый на 99%. И на любые вопросы, почему она, а не кто-то другой, ответ самый простой – а никого здесь не было. Не из кого было выбирать. А те, кто был раньше, так и не вернулись. И на стене сотни грамот в новом отсчете жизни уже с лета 2014 года. Здесь же у многих их профессиональная жизнь началась именно с лета 2014 года. Но только вы вряд ли бы об этом догадались, что срок работы этого человека на высшей должности всего-то пять лет – по апломбу этих пяти лет не дать никогда. А если спросить что-то, будет долгий рассказ о том, как «мы же не уезжали никуда тем летом… И нам не платили…» И звучит все так убедительно, что просто нельзя не поверить.

    Кстати, игра эта в не въездных на обе стороны. Кто-то не может вернуться домой, а кто-то выехать из своего дома, окруженный плотным кольцом благополучия «республики». Вроде как я тебе шах, а ты мне мат.

  • Выехать из Луганска – как выйти из тюрьмы

    Выехать из Луганска – как выйти из тюрьмы

    Боже, сколько же впечатлений может дать какая-то поездка на поезде после пятилетнего перерыва в «ЛНР»! Да что там поездка – путешествие со всеми составными этого прекрасного мероприятия.

    Что-то похожее чувствует заключенный, который вышел из тюрьмы после пяти лет заключения. Робость, восторг, удивление, страх – в тюрьме все было понятнее и проще. Мир стал другим, технологии ушли вперед, но время стоит на месте только в нашей резервации, в Луганске.

    Для начала я не могу купить билеты на поезд по интернету – у меня нет карточки, чтобы оплатить покупку. И мне нужно просить кого-то, кто оплатит мои билеты своей карточкой. Чувствую себя неспособной разобраться во всем этом и страшно признательна друзьям за помощь. Даже при покупке билетов оказывается много нового для меня – за полтора месяца до намеченной поездки билетов нет. Мы успеваем забрать боковые места возле туалета – последние два места рядом.

    Но это не самое сложное. Дальше мне нужно состыковать автобус из Луганска с поездом. И здесь тоже варианты, наивно беру билеты с минимальным запасом времени к поезду – условно, мой автобус прибывает часа за два до поезда. Но на автобусном билете нет времени прибытия и никто не может конкретно сказать, в котором же часу мы прибудем. Границу можно пройти и за десять минут, и за четыре часа. Билеты я беру и сплю спокойно до тех пор, пока кто-то из знакомых не напоминает о таможне, о прохождении границы и о том, что желательно выезжать с запасом времени на случай форс-мажора. Предыдущий автобус уходит раньше на три часа. То есть если все границы пройду без проволочек, у меня будет пять часов запаса до отправления поезда. Бегу сдавать билеты, но диспетчер направляет меня поговорить с водителем, и водитель также туманно и уклончиво говорит о том, что мы должны успеть, но он ни за что не ручается.

    Кстати, по факту того самого предыдущего автобусного рейса не было – автобус сломался. И мне все равно пришлось бы ехать следующим, то есть последним автобусом.

    Автобус как начало длительного и увлекательного путешествия подкачал сразу. Просто автобус, как и почти все в «республике»: старый, узкий, полный безбилетников. Как и во все времена, кто-то спал в автобусе с открытым ртом, похрапывая, кто-то на веревке нес через плечо котомку, а в руке деревянную палку, а кто-то начал есть прямо с посадки, источая ароматы копченой курицы на весь автобус. Ну, никак не сказать, что для кого-то из этих странных людей это начало путешествия за рубеж со стартом из «ЛНР».

    Границу мы проходили действительно долго – три часа. Люди с билетами на поезда и самолеты очень нервничали, не в силах что-то предпринять. Такой занятный штрих – работник одного из «республиканских» автовокзалов вышла пересчитать нас едва ли не в спортивном костюме и шлепанцах.

    Еще одно откровение – металлодетекторы на входе в авто- и ЖД вокзалы. Вещи просвечивают, а входящих проверяют через рамку. И даже это не все, среди ожидающих поезда в штатском ходит сотрудник службы безопасности с кобурой на боку, который просит предъявить документы тех, кто показался ему подозрительным.

    Но при всем этом порядке, перед вокзалом уйма мусора возле урн и уйма бездомных на лавках. И огромный вокзал внушает оторопь еще больше…

  • Письмо из Луганска: про «украинских диверсантов» и умирающих пенсионеров

    Письмо из Луганска: про «украинских диверсантов» и умирающих пенсионеров

    Последние новости из оккупированного Луганска.

    «Cегодня я почувствовала, что живу в «столице», – говорит рядом девушка. «О чем это она?» – промелькнуло у меня. О розах в центре? О выставке ВДНХ? Оказывается, в ее словах я не уловила иронии – она говорит подрыве опор моста путепровода в Луганске.

    Ирония, конечно, не в подрыве, а в громком слове «теракт» в новостях и во всем, что с этим сопряжено – с кучей техники и людей рядом с местом подрыва, с долгим объездом через весь город, с шумихой вокруг и этими громкими заявлениями, что сразу же вышли на след преступников, и поймать их дело пяти минут. Буквально накануне по основному «республиканскому» телеканалу показывали пойманного террориста – психически больного мужчину, который подкладывал взрывчатку под основание всех крупных «республиканских» памятников, а пускали взрывные механизмы дистанционно «украинские диверсанты»… Ирония в том, что делал это человек, состоящий на учете в психоневрологическом диспансере. То есть все слова о неуловимых «украинских террористах», действующих под покровом ночи, разбились о суровую местную реальность – это делал недалекий человек, который был якобы завербован во время его переходов через мост в Станице Луганской за лекарствами. Не только завербован – имел суровые инструкции, как ему действовать, и действовал регулярно, точно, безошибочно, якобы, из страха не получать в дальнейшем необходимые ему препараты, которые он и покупал для себя в украинских аптеках. А я-то помню всю ту шумиху вокруг неуловимых «украинских диверсантов», которые под покровом ночи в комендантский час напротив здания «МГБ» взрывали памятники…

    В этот же день рядом со мной говорят две девушки о предстоящих переговорах Путина и Зеленского – что будет, чего ждать, к чему готовиться? Одна из барышень вспоминает об обещании Зеленского отремонтировать мост в Станице Луганской и бросает фразу: «Тот мост, где пачками мрут наши «пенсики», когда лазят за украинской пенсией». Ясно, что среди этих «мрущих пачками» ее родителей нет – вероятно, еще молоды для этих переходов. Но жестокая ирония режет слух – так она говорит о своих, так воспринимает новости о действительно ужасающих цифрах умирающих на том мосту от сердечных приступов, тепловых ударов и инсультов.

    И последний контраст этого дня – мое первое родительское собрание, на котором молодая директор школы чеканит слова, будто под запись: «В этой школе украинского языка не будет. Я приняла решение отдать часы украинского в пользу иностранных языков. И так будет всегда – я поддерживаю репутацию этой школы. Если вы хотите изучать украинский язык – забирайте документы и переводите ребенка в обычную среднюю школу». Даже не просто в школу, а в обычную среднюю, где украинский язык для обычных детей без претензий к качеству знаний…

    Оказывается, в соседнем классе ей задали этот вопрос об изучении украинского языка, и она ответила на него и нам, авансом, опережая возможный вопрос уже в нашем классе. И после собрания знакомый папа говорит с паузами: «Так нельзя… Мы будем переводить сына в другую школу… Я считаю, что так не должно быть – это слишком…» В его предложениях слишком много пауз, но они куда более красноречивые, чем самые крепкие слова.

  • Луганчане против: власти «ЛНР» хотят переписать население

    Луганчане против: власти «ЛНР» хотят переписать население

    В начале октября в «ЛНР» состоится перепись населения. Её анонсируют из всех средств массовой информации, призывая оказывать посильное содействие и открывать двери переписчикам со специальным удостоверением и нагрудным значком.

    В массах почти все говорят другое: «Никому я двери открывать не буду». Это не просто боязнь за свое имущество и нежелание тратить время на беседу. Страх в другом – списки «сольют» на территорию законной Украины, а там воспользуются ими по своему разумению: вычеркнут «республиканских» пенсионеров из списков получателей украинской пенсии.

    Не помню такого раньше. Была некоторая пассивность в отношении выборов. Точнее, она могла быть – но в пределах какой-то допустимой нормы. Раньше, это до событий 2014 года. Конечно, бюджетников заставляли идти голосовать, остальные проявляли свою гражданскую сознательность по-разному. Но такой пассивности и страха не было никогда. И от того, что льется из средств массовой информации, и что происходит на самом деле, полный диссонанс. Якобы сведения будут собирать для того, чтобы иметь полную картину о жизни в «ЛНР» – об уровне доходов населения, о притязаниях граждан и их чаяниях.

    Я вам скажу, что ждут мои соседи на самой обычной луганской улице – улучшения жизни. Но в каком-то своем ключе, далеком от политики. Большинство соседей мечтает о том, чтобы к ним вернулись выехавшие дети и внуки. И хорошо понимают, что спустя пять лет это почти невозможно – у каждого своя жизнь в их новых городах. Большая часть моих соседей мечтает о большем достатке, но при этом ничего не планируя для этого делать. То есть, чтобы пенсии стали как в России. И не просто как в России, а именно как в Москве. И зарплаты чтобы были тоже как там. Но при этом при с нашими ценами на коммуналку. Чтобы были рабочие места, но с непыльной работой и хорошей зарплатой.

    У соседей напротив в прямом смысле рушится дом. Нужно чинить фундамент – срочно. В доме два дееспособных человека, которые, поднатужившись, могли бы вытянуть этот ремонт. Но – нет. Они пьют пиво по вечерам, долго гутарят на лавочке о жизни и ждут особого предложения о работе, которое разом покрыло бы все их проблемы.

    Соседке слева требуетсся операция на коленной чашечке. Можно жить и так, что она и делает, но она надеется, что кто-то выделит ей деньги на лечение – депутаты, Россия, спонсоры. Не имеет значения, какая власть, поверьте. Требуемая сумма – около 100 000 рублей. Заработать вполне реально ее дееспособному сыну, но – нет. Они ждут помощи извне, кто-то ведь обязан вылечить каленную чашечку моей соседки. Для меня это всегда загадка, почему люди ждут помощи на лечение не от детей, а от чужих людей.

    Поэтому если говорить о грядущей переписи, люди не хотят говорить о себе огульно. Люди ждут улучшений жизни сейчас. И неважно, какая власть это сделает. Еще появилась странная тенденция – винить во всем политическую ситуацию, оправдывая этим свою пассивность и нежелание работать. В народе говорят, что политики холопов делят – российскими паспортами и этой переписью населения.

  • Письмо из Луганска: об войне устали слушать и говорить

    Письмо из Луганска: об войне устали слушать и говорить

    Меня удивляли и продолжают удивлять, что люди вне зоны военного конфликта не готовы нагружать себя темой этой войны. Это понятно – защитный механизм психики.

    Мы переключаем каналы телевизора, если нам что-то неприятно и закрываем глаза, когда страшно. Но я оказалась не готова к тому, что война – мое личное дело и жить с ней придется в одиночку. Говорю о своих ощущениях, о своих переживаниях, о так называемом постстрессовом синдроме этой войны.

    Самое большое изумление для меня было, когда больше суток выбиралась из Луганска в Славянск. 18 часов стояли на границе, ожидая отмашки пограничников ехать. То есть мой путь в Славянск (чуть больше четырех часов по мирной жизни) занял больше суток. Не могла этого принять – только год назад ездила этой дорогой четыре часа, и вот сейчас 24 часа, измученная этой дорогой в край. На том мероприятии, куда добиралась, мне не задали ни одного вопроса, хотя все знали, откуда я. Собственно, это было тоже понятно – каждый разбирается с этой войной по-своему: уезжать тебе или оставаться.

    Не понимаю, почему замалчивают эту войну, когда о ней не говорят, когда деликатно обходят эту тему, как будто война не тема для беседы в интеллигентной компании. Но она лезет отовсюду. За чаем мы спрыгиваем на тему этой войны буквально сразу. Друзья начинают говорить о ней на пятой минуте – проговаривая в который раз, почему они уехали или почему остались, как уезжали, как пережили все здесь. Снова и снова, до оскомины, то ли оправдываясь, то ли расставляя какие-то свои точки в этой болезненной теме. Для нас вполне нормально начать говорить о войне с незнакомым человеком сразу же, и это будет понятно обоим. И разве это не последствия пережитого сильнейшего стресса?

    К нам заходила в гости подруга. Мы пили чай, говорили о детях, а потому она, шепотом, начала говорить о себе – как уезжала, как моталась в Луганск после, как было тяжело. У каждого своя история, о которой хочется говорить все время, как будто не ясно до конца, как было правильным поступить тогда.

    Знакомая внимательно слушает нас – мы не уезжали, мы прятались тем летом в погребе, лежали на полу во время обстрелов. И будто оправдываясь, говорит, что не смогла – уехала. Ее сын-старшеклассник тем летом панически боялся обстрелов, хотя скрывал это. Но она же видела! У него дрожали руки, он бледнел, он не мог говорить, хотя и пытался выдавить: «Мама, все нормально». Но как же нормально, когда она видела другое. Она вывезла его отсюда, хотя их сценарием, как и у нас, был погреб с запасами воды и свечей. Будто оправдываясь перед нами знакомая говорит о своей войне…

    Каждому из нас нужна реабилитация. Об этом нужно говорить, нас нужно слушать, но общество идет вперед. Тема нашей войны слегка надоела всему миру – об этом устали слушать и говорить. Так бывает. Защитная реакция психики, вероятно.

  • Чего ждут в Луганске от Нормандских переговоров

    Чего ждут в Луганске от Нормандских переговоров

    Вероятно в октябре состоится встреча в нормандском формате для урегулирования войны на Востоке. В первую очередь Владимир Зеленский будет говорить о проблемах, связанных с безопасностью.

    Временами рядом можно услышать ставшее пресловутым – «да когда же уже это закончится!» Или «Бедные люди, за что им это?!» Эти ставшие афоризмом слова можно было бы поставить эпиграфом к статье о Нормандских переговорах и возможной встрече Путина и Зеленского. Говоря так, имеют в виду и обстрелы Первомайска, и умирающих стариков на мосту на Станицу, и сложности выезда из «ЛНР». Но если копнуть чуть глубже – чего все-таки хочет большинство – картина будет не такой прозрачной, как кажется на первый взгляд.

    Первое и основное, чего хочет большинство в Луганске – рабочих мест. Чтобы семьи жили вместе. Совершенно верно, в «республику» стали возвращаться люди, от этого кажется, что город стал многолюдным как раньше. Но если по правде, чаще всего это мужья привозят жен и детей из России домой – так дешевле, а сами возвращаются на заработки в Россию, где можно снимать комнату в коммуналке или комнату на пару с товарищем, что выходит в разы дешевле, чем отдельная квартира для всей семьи. Да и содержать семью в Москве намного дороже, чем высылать им деньги для жизни здесь. Поэтому основное желание большинства молодых людей – рабочие места с достойной оплатой труда, чтобы семьи могли жить вместе. Хороший вопрос – в какой стране? Как ни странно, для многих это не имеет значения. Рядом со мной есть те, кто за Россию и те, кто за Украину.

    Старики хотят нормально жить, покупая себе еду и лекарства не с копейки. Это им дают две пенсии – местная и украинская. И теперь давайте представим, что процесс переговоров к чему-то пришел, и, все, мы теперь законная признанная страна и никакого люфта с двумя пенсиями уже нет. И пенсионер охотно согласится с таким решением, если его пенсия будет как в России 15000 рублей (они же сами слышали, что такое бывает), или если за второй пенсией не придется ходить с такими потерями для здоровья. То есть, понимаете, на словах все хотят ясности, но такой, чтобы она была удобной для них и с максимальной выгодой.

    Наивно, но я бы хотела своей довоенной жизни. Но, понятно, что ни к Путину, ни к Зеленскому это не имеет никакого отношения. И также понятно, что мои выехавшие друзья никогда уже не вернутся сюда – там у них вполне благополучная жизнь, ипотека, новое жилье, планы. Еще было бы неплохо иметь открытые границы, чтобы выезжать отсюда не через такую процедуру унижения и ожиданий, но насколько часто я езжу?! И еще вполне трезво понимаю, что к России мы сейчас стали ближе в разы с этой акцией пересчета холопов через получение российского паспорта.

    А теперь давайте подумаем, что есть еще сотни работников гуманитарных организаций в «ЛНР», которые заняли свои хлебные должности именно после 2014 года. И они летают на обучение в Швейцарию и ходят в местные рестораны. И хоть кто-то из них хоть на миллиметр хочет ли возврата к своему довоенному репетиторству или к ставке школьного учителя английского? Очень в этом сомневаюсь. Но на словах – да, мы все ждем ясности от этих переговоров.

  • Письмо из Луганска: пока кто-то мечется в поисках лучшей жизни, другие уже стоят у руля

    Письмо из Луганска: пока кто-то мечется в поисках лучшей жизни, другие уже стоят у руля

    Знакомая рассказала историю, что до 2015 года не работала 18 лет. Сначала была в декрете, потом было домохозяйкой. За это время успела получить высшее образование, перечитать кучу литературы, но работать необходимости не было.

    В 2015 году она смотрит телевизор, идут местные новости. И вдруг понимает, что тот сюжет, это как бы прямое к ней обращение: «иди работать, помоги «республике». Причем в сюжете и слова не было о том, что кто-то требуется. Но, знаете, она пошла. Долго искала ту организацию, что была в сюжете и здесь можно было бы уже устало пойти домой, но она нашла то, что искала. Ее взяли – тогда позарез нужны были специалисты. Она была специалистом, единственное – без дня стажа по своей специальности и за три года до пенсии.

    Мы познакомились, когда она проработала три года. Все это врем считала, что это ее личный вклад, ее помощь «республике». При всем пафосе этой фразы, женщина действительно делала свою работу с душой. В молодости амбиции разрывают на части, мучает понимание того, что кто-то работает меньше, а получает больше, а моя знакомая хорошо понимала, что вряд ли у нее будет другой такой же отрезок жизни, когда она сможет делать то, что ей нравится.

    Она перенесла на работу половину своего дома. Ей нравилось работать, нравилась эта часть города, люди, обязанности. Но потом она перестала устраивать руководство. У них появился выбор среди тех, кто моложе, активнее, амбициознее, гибче. Кто не руководствовался высокими мотивами работы на благо чего-то, а хотел расти в должности, угождая для этого и выполняя буквально все. Сложно сказать, что там было причиной первой, а что второй. Но моя знакомая стала понимать, что она уже не нужна и ушла. Множество людей поняли, как много она значила, кроме, пожалуй, руководства этой организации…

    Летом 2014 года у меня было очень странное чувство, как будто некоторые люди вокруг меня хорошо понимают, что к чему. Я, моя семья, мои соседи были как рыбы, выброшенные из привычной среды. Мы задыхались, мы паниковали, боялись… Мы не знали, что будет завтра и чего нам ждать.

    И вместе с тем были те, кто был невероятно хладнокровен. Кто ни минуты не сомневался во всем. Как будто они знали наперед, что будет, как будет и чего ждать. Я много раз встречала тем летом Ольгу Кобцеву (представитель боевиков ОРЛО на переговорах в Минске), Дениса Мирошниченко («председатель Народного Совета ЛНР»), Дмитрия Сидорова («и. о. министра культуры, спорта и молодежи ЛНР»). Для меня они были такими же инопланетянами. Они были неспешными, уверенными, спокойными. Я видела, как Кобцевой делали прическу в тот момент, когда возле здания очередь в триста человек ждала гуманитарную помощь. Сейчас я понимаю, как это было абсурдно. А тогда я удивлялась только тому, почему все эти люди внутри не боятся, не спешат, не паникуют, как мы.

    Есть такой американский фильм, в котором главный герой мечется по городу в поисках безопасного места, а рядом с ним странные безмолвные люди, которые позже оказались инопланетянами. Вот для меня такими вот жителями иных планет были все те, кто впоследствии стал у руля власти здесь. А мы для них, вероятно, были той массовкой, ревущей от ужаса, на фоне которых они уверенно шли вперед.

  • «Город-герой» Луганск без урожая и элементарных условий для жизни

    «Город-герой» Луганск без урожая и элементарных условий для жизни

    Ранним утром наша молочница принесла новость – так называемый «Глава ЛНР» Пасечник присвоил Луганску статус «город-герой».

    Я еще не услышала обратной связи об этом от знакомых. Знаете, занятно даже не то, что город теперь герой, а то, что это подается как от Пасечника – перед этим были подарки первоклассникам тоже от него. В народе любое такое эпатажное решение звучит с формулировкой «от Пасечника» как будто мы живем в монаршей стране, где можно авторитарным решением что-то принять или отменить, помиловать или казнить.

    Наряду с этой новостью молочница сказала о скором повышении тарифов ЖКХ – уже с октября. Пенсии повысили с июля, тарифы поднимут с октября. Цены на продукты уже полезли вверх. Если кто-то и испытывал острое счастье от повышения зарплат и пенсий, то очень недолго. Думаю, нужно успеть купить на зиму овощи до того, как поднимут тарифы. И судя по тому, что вижу на улицах людей с тачками и тележками с картошкой и луком, возвращающихся с оптового рынка, так решила не только я.

    Странно, что последние пять лет у нас нет урожая. Хотя в нашей полосе урожай всегда был на картошку, томаты, огурцы, тыкву, виноград. В этому году нет ничего. Я говорила с соседями, чтобы понять, только ли наша вина в том, что при всех усилиях у нас нет урожая. Оказалось, что многие вообще отказались уже пару лет от посадки картошки. В этом году после дождя пропали огурцы – высохли кусты. Виноград лопается на кусте, листья желтеют и вянут. Поверьте, мы ухаживали за всем. Есть немного помидор, перца и баклажан. Но при урожаях прежних лет это ничто. Усилий все требует больше в разы, а результат почти нулевой. После очередного дождя трава стала будто белой – как будто ее присыпали известью.

    Соседи говорят, что дожди идут химическими в связи с военными действиями, что очень похоже на правду. Странно и то, что за лето у нас погибла половина молодых кур – просто умирали в гнездах. Нет, такого никогда не было раньше. Обидно, что проживая на земле, мы не можем ничего вырастить, вкладывая в эту землю уйму времени и сил, а после покупая на рынке белорусскую или абхазскую картошку.

    «Город-герой»…

    Пару дней назад в бассейне «Юность» обрушилась часть потолка. Ремонтные работы растянутся на несколько месяцев, в то время как на базе бассейна тренировались спортсмены. И, как обычно, все трактуется как недоработки Украины. На них списываются плохие дороги, протечки труб, недостаток специалистов и низкое качество товаров и услуг…

    Но я люблю свой город именно за эту его робкую провинциальность, неспешность, отсутствие кича и его запахи осеннего дыма, режущей глаз зелени у Лугани. За память поколений, которым пропитан мой город. Мне, пожалуй, неважно, как его назовут. Моя любовь к городу выше этих перемен. И на все увещевания друзей уезжать, мысленно отвечаю, что по улицам моего города когда-то ходил мой отец, здесь они встретились с мамой, здесь родилась я и мой ребенок. Именно это держит меня именно, а не новые громкие статусы.

  • В школах Луганска выбора нет: родители платят за все

    В школах Луганска выбора нет: родители платят за все

    В сентябре 2014-го я считала, сколько лет осталось моему ребенку до школы: год, два, три, четыре… Должны успеть, думала, восстановить разрушенные школы в «ЛНР», да и вообще все должно восстановиться.

    До школы оставалось пять лет – огромный срок. Мысленно я давала пять лет на то, чтобы жизнь стала понятной, законной, как раньше. Пять лет на то, чтобы все вернулось на круги своя или стало хотя бы как-то приближено к нормальной жизни.

    Эти года пролетели как миг. Школа рядом с нами стоит разрушенной, как и тогда. Обветшала еще больше, а из нового – появилась металлическая труба из каморки охранника, чтобы он мог пережить зиму. Дым из трубы закоптил парадную стену школы, двери с трезубцем обветшали, подворье поросло травой, а деревья выросли еще больше. Выходит, давая фору в пять лет, я сильно ошибалась.

    Мой ребенок пошел в другую школу, как и все дети нашего района. В первый день им дарили подарки к школе. Между родителями это звучало как подарки от Пасечника, будто он выделил свои личные средства на приобретение канцтоваров для первоклашек. До этого были подарки от Плотницкого – школьная форма, которая канула в лету вместе с Плотницким. Конечно, получить папку с канцтоварами было приятно – будто бы мелочь (ручка, ластик, точилка, краски, пластилин, азбука, цветной картон, раскраска, пенал), но все же. Чего я не понимаю, так это отчего буквально сразу родители всех первоклашек по всей «республике» стали сдавать деньги на прописи. 372 рубля, чаще всего округленные до 400. Разве не проще было вместо этой папки с канцелярией обеспечить ребенка бесплатными прописями? Я действительно этого не понимаю.

    Почему все родители в школах с уклоном в иностранные языки бросились сразу же покупать учебники английского? 850 рублей с централизованной доставкой из России. Но при этом все первоклашки получили папку с канцелярией, которая по стоимости могла бы заменить пропись. Еще у меня много вопросов, ответы на которые очевидны – почему родители покупают в класс ковер и шторы, почему родители несут на продленку воду, почему ремонт класса обеспечивают тоже родители, и зарплату охранника обеспечивают снова они. Буквально все, кроме учителя и самого класса, обеспечивают родители.

    Выбора нет

    Не понимаю, почему в некоторых школах нет того одного в неделю урока украинского языка, который был обещан. Зато есть урок православия и кружок по психологии для первоклашек. И вообще на словах есть выбор внеклассной деятельности, которая на деле чаще всего оказывается без права выбора. Однако даже это можно пережить. Но когда в школе появляется второй иностранный язык, а на деле он оказывается всего одним иностранным языком, это пережить уже сложнее – кому-то приходится учить заново другой язык, потому что не нашлось учителя. Понимаете, это как хорошую мину при плохой игре. Родителям говорить о выборе, а на деле, когда сданы документы и классы укомплектованы, подводить к тому, что выбора нет.

  • Жестокая луганская реальность: даже дети здесь не подходящие для жизни

    Жестокая луганская реальность: даже дети здесь не подходящие для жизни

    Это лето для меня было невероятно ярким. Говорю даже не о поездках или впечатлениях от отпуска. Оно было богато знаковыми для меня встречами с теми, кто был частью моей жизни до войны и прочно обосновался за пределами Луганска.

    Иногда даже случайной встречи в несколько минут хватало, чтобы вспоминать, думать и задаваться после вопросом – что было правильно: уехать или остаться в Луганске. И кто из нас больше выиграл или потерял от этих решений.

    Еще в июне в цирке встретила пару знакомых, которые начали свое лето с Луганска – здесь остались их родители, запертые квартиры и друзья. Возможно, все это очень субъективно, но никого из выехавших знакомых ни своим благополучием, ни рассказами я не убедила в том, что здесь можно жить. Со мной формально и на словах соглашались, говорили, что да, здесь дом, но не скрывали, что сюда уже никогда не вернутся.

    Даже не имея своего жилья там, отсюда спешили уехать. И в этой игре в слова, когда я намеренно говорила о том, что сейчас все не так уж плохо, со мной соглашались скорее формально, чтобы не обижать. Самым странным аргументом из услышанных, почему здесь нельзя жить, для меня был довод бывшей соседки о том, что здесь плохие дети – жестокие и озабоченные войной. Даже в детских играх звучит тема смерти. Ни разу до этого мне не говорили, что даже дети здесь не подходящие для жизни…

    Одним из открытий стало то, что я стала глубоко провинциальной. Раньше часто ездила в командировки, вполне уверенно чувствовала себя в поездах и новых городах. Отдельным событием этим летом было приобрети билеты на поезд и настроиться морально на долгое путешествие. Я примерялась к поездке – справлюсь ли, найду ли вокзал, разберусь ли в расписании. А уж какое изумление у меня вызвал биотуалет в поезде! Большой город был для меня чем-то вроде выезда за рубеж. Растерянность, изумление, восторг! И в этом кроме всех минусов были и очень положительные моменты – я радовалась мелочам. Чаю в поезде, чистому постельному, попутчикам. А после еще долго рассказывала знакомым в Луганске о том, каким было мое путешествие, потому что многие выезжали куда-то больше пяти лет назад.

    Новым для меня стало и то, что мои довоенные друзья стали другими. Не плохими или хорошими, а совершенно другими – с другими целями, планами, видением будущего. Те, кого хорошо знала раньше, оказывались вдруг новыми для меня – далекими от материальных удовольствий, с очень размытым видением будущего, с самодельной мебелью в старой съемной квартире и полной уверенностью, что это единственно правильный вариант жизни. Я долго проигрывала нашу встречу после. Могла ли я предположить, что они так изменятся? А могли ли они сами знать это о себе?

    И, знаете, к концу августа поняла, что впервые за пять лет пропустила День Независимости Украины, который помнила всегда. Мне казалось, что это невозможно забыть. Казалось… Дети среднего школьного возраста не понимают, зачем им нужен украинский язык, заучивают чужие для них слова на тот единственный урок к неделю, коверкая произношение. Прошло всего пять лет…

  • Письмо из Луганска: о людях, которых кормит война

    Письмо из Луганска: о людях, которых кормит война

    У меня есть приятельница – местный юрист: образование высшее юридическое, возраст чуть за сорок. Все пять лет она была в Луганске. Все пять лет с работой. В основном за счет того, что во всех отраслях и структурах у нее налажены прочные связи.

    Занимается и помощью в оформлении документов, и представлением интересов в суде. Она все время с работой, не бедствуя, и обеспечивает свою семью так, что не всякому мужику под силу. Кстати, она и не без гордости часто повторяет: «А я не всякая». Имея в виду, что может буквально все, где-то проплачивая, где-то помогая дашь на дашь. Например, сделать местный, то есть «ЛНРовский» паспорт – 10 000 рублей. В частном порядке и без очередей. Это при том, что местный паспорт необходимый мостик к российскому гражданству. Те, кто из простых смертных, стоят в очередях неделями, отмечаясь, проведывая списки, и это только для получения местного паспорта.

    Эта моя знакомая имеет связи во всех отраслях – дружит с «судьями», крупными «чиновниками из ГАИ»… Кстати, до 31 декабря этого года все владельцы автотранспортных средств должны пройти необходимую перерегистрацию?! Последнее в частном порядке и без очереди стоит 6 000 рублей. То есть, имея деньги и некоторые связи, решить здесь можно почти все.

    Она не уезжала, поэтому сейчас в черных списках, границу с Украиной пересекать не может. Но она ничуть не парится по этому поводу, потому что ей открыта Россия, и не за горами российское гражданство, а следом и загранпаспорт. Такие войны не почувствовали ни в чем. Разве что только стали чуть больше зарабатывать, и конкурентов у них стало меньше в разы. Кто-то уезжал, кто-то не успел вернуть утраченный рейтинг, а она была здесь все время. Людям нужно оформлять паспорта, разводиться, усыновлять детей (и здесь она поможет это сделать без очереди и проволочек с тем ребенком, который понравился), а кому-то оформлять наследство. Она незаменимый для всех этих процедур человек. Контакты таких знакомых бережно хранят, понимая, что они за деньги решат буквально любой вопрос и направят туда, куда нужно.

    И еще пару слов о том, как живет местный юрист, практикующий частным образом. С ее детьми сидит няня, дом убирает домработница, а еду на раз она может позволить себе заказать в ресторане. То есть бедности, войны или постстрессового синдрома она не испытывает. И уберите на секундочку фактор войны из ее жизни, она не выиграет от этого ничуть, потому что ее кормит именно войны, и большая часть дел, как ни крути, завязана именно с войной. И в ответ на каждое решение местного правительства у знакомой появляются новые лазейки и обходные механизмы. Ее дети видят море не на экране телевизора, и конфеты едят не только по праздникам. А еще есть диверсанты, которых кто-то должен защищать, и здесь нет грязной или мужской работы, а есть деньги, которые, как известно, не пахнут.

  • О жизни в «ЛНР» до и после плена

    О жизни в «ЛНР» до и после плена

    Неожиданно поймала себя на том, что знаю троих, кто содержался в украинском плену и был обменян на украинских военнопленных. Можно ли было предположить до событий 2014 года, что такое когда-то может быть?

    Дом одного из моих знакомых в Станице Луганской, в двух шагах от Луганска. Семья второго – в Лисичанске, но после обмена они живут врозь: жена и дети продолжают жить в Лисичанске, а глава семьи снимает комнату в Луганске. Знаю нескольких, кто был под длительным следствием в подозрении за растрату денежных средств. Знаю тех, кто не прошел проверки местного «МГБ», и имеет запрет на работу в «государственных» структурах «ЛНР». Все эти люди живут среди нас, работают, ходят по улицам… Их так много, что их уникальным опытом уже никого не удивить.

    Знаю парня, который был отчислен из вуза за фото в вышиванке, снимок он опрометчиво выложил в социальных сетях. Знаю девушку, которая пропала после задержания при переходе линии разграничения – она якобы передавала секретные сведения. Это те люди, которых знаю и лично общалась, говорила – не примеры из книг.

    Каждый из них ничем не примечателен и я бы никогда не догадалась, какая история стоит за ними. И зная чуть больше о каждом, могу сказать, что с этой огромной проблемой человек оказывается наедине. Если есть семья, она подставит плечо, но в борьбе за свое имя человек борется с системой сам. После, когда следствие закончится, человека могут взять снова на работу, и все будут дружно делать вид, что все в порядке – никто и не сомневался, что история закончится оправданием. Но год допросов и следствия человек проходит сам.

    Еще одно удивительное наблюдение, чтобы не потерять себя в этом театре абсурда, нужно быть очень спокойным человеком. Помнить, что выше всего здоровье и семья, а все остальное – очень проходящие категории жизни. Один из моих знакомых, кто содержался в украинском плену, за этот время потерял семью. Да и все это огромный стресс – встречи, передачки, волнения. Жена просто устранилась, считая, что так будет спокойнее всем. Сейчас, когда муж здесь, а жена там, все как-то утряслось – он понял ее, хотя и не простил, она приняла тот факт, что ее муж уже никогда не вернется на территорию Украину, но вместе это испытание они так и не прошли.

    О задержаниях обычно не трубят всем вокруг. Это большая трагедия в семье и ее стараются скрыть, потому что тень все равно ложится на всех членов семьи. И по инстанциям бегают родители, пытаясь что-то доказать. А вообще все это такое дно, такой ужас, что не передать вам словами. Это система, жернова, после которых выйти прежним человеком невозможно. Это только в кино все загадочно и красиво, в жизни это допросы, непонимание происходящего, выпадение из реальности, травмы на всю жизнь. Задержанный чаще всего видит исполнителей этой системы, а не тех, кто отдает приказы. Поэтому доказывать некому и нечего, для них он очередной преступник, а для него они палачи.

  • Письмо из Луганска: в гости домой, или это уже и не дом

    Письмо из Луганска: в гости домой, или это уже и не дом

    С приходом оккупационных войск жизнь Луганска полностью изменилось, а с ним и люди. Многие жители выехали в поисках лучшей судьбы.

    Подруга пишет мне: «А летом мы приедем в гости домой». Как в сказке «12 месяцев» в ее предложении явно что-то лишнее – или в гости, или домой. Но нет, все верно – они действительно из своего нового дома приедут в свой старый дом в гости, потому что к поездке в отпуск к близким людям разве не применимо выражение «в гости»? Поэтому все верно, они приедут в гости домой. В своем собственном доме они будут гостями, потому что последние пять лет не живут в «ЛНР».

    Мир, вероятно, сошел с ума. Кто-то сверху встряхнул контейнер с нами, мы все перемешались. Отчаянные домоседы оказались далеко от своего дома, семьи распались, и дети живут все пять лет отдельно от родителей. Перемены стали привычными.

    Дочь моих друзей в очередном городе, в котором ее родители искали мира и лучшей жизни, нашла свою вторую половину и родила от него сына. Выходит, все не просто так? Выходит, эти перемены нужны были хотя бы для того, чтобы за тридевять земель от своей двушки в Луганской области дочь моих друзей создала семью. Но с тех пор ее родители сменили город и работу, сменили ориентиры, давно не сдерживаемые ничем, и продолжили покорять необъятные просторы России.

    Моя подруга маниакально боялась потерять работу. Больше других в нашем отделе она следила за своими отчислениями в пенсионный и дорожила своей работой. Отплаченный больничный, социальные гарантии и все такое. После той грандиозной встряски она сменила работу не меньше десятка раз. Если раньше она держалась за место и боялась перемен, то сейчас эти перемены стали нормой ее жизни. Она уверена, что найдет работу и давно уже не боится за свою репутацию. Времена дружбы в отделе остались за линией излома в 2014 год. Сейчас она легко расстается, легко переезжает, легко принимает перемены. Она устала волноваться по пустякам, устала ждать худшего. И в какой-то момент она поняла, что все это – свобода, которой у нее не было никогда раньше.

    Когда мы познакомились, она говорила, что в трудовой всего две записи за всю жизнь. Она гордилась этим, а самым большим кошмаром для нее было сокращение. Вся ее жизнь была расписана на годы – пенсия, внуки, дача, хрустящие огурчики летом с грядки и отпуск раз в год всей семьей на машине. Мы шутили с этой предсказуемости – компоты, дача, внуки когда-то… Да мы все и не сомневались, что большей домоседки из нас не сыскать. Оказалось, что именно она обрубила все концы с прежней жизнью, когда поняла, что здесь ждать нечего. Собрала вещи все в тот же семейный автомобиль для путешествий, кота, собаку, мужа и дочь, и отправилась, куда глаза глядят. Не только мы, она сама не могла поверить, что сможет запереть свой дом и свое прошлое… Таких открытий вокруг сотни.

    Жители частных домов покорили каменные джунгли больших городов, работающие всю жизнь на кого-то рискнули начать свое дело, а прекрасные исполнители вдруг обнаружили, что жили всю жизнь инертно и по команде, и, лишившись руководителя, до сих пор не могут найти себя. Для чего нужно было все это?

  • Путешествие из Луганска в Крым: денег не хватает ни на что

    Путешествие из Луганска в Крым: денег не хватает ни на что

    По логике, «ЛНР» и Крым в какой-то мере «побратимы». Но какой же дорогой и от этого неласковый, наш южный «брат»!

    Мы жмемся в кучку у автобуса – те, кого везут из «республики» в Крым. Для всех это явно не рядовая поездка. В большинстве своем это женщины и дети, потому что для всей семьи Крым – непомерная роскошь. Мужчины снаряжают отдыхать жен и детей, отдых всей семьей разорвет семейный бюджет в клочья, на этот отдых и так копили год. Женщины одеты подчеркнуто красиво – золото в ушах, на пальцах и на шее, свежие прически, яркий маникюр, педикюр. Те, кто моложе с нарощенными ресницами и татуажем. В этом тоже особенность этой поездки и ее ценность для многих – большинство едет в Крым в первый раз за долгое время. Волнение и нервозность перевешивают предвкушение долгожданного отпуска.

    Первая граница – выезд из «республики». Еще в прошлом году у нас просто собирали паспорта и свидетельства о рождении детей, возвращали после проверки по какой-то внутренней базе на беглецов, дезертиров, преступников. Сейчас мы выстраиваемся вереницей перед «ЛНРовским» пунктом пропуска – нас всех проверяют по компьютерам. Долго, хотя работают два окна в будке с крошечным, скорее символическим навесом. Автобус ждет нас в «ноле». Мы тихонько ропщем – зачем это?

    Столько проверок – через десяток метров нас будет поверять Россия, зачем проверять нас дважды? Да и пункт пропуска странный: представьте себе огромное поле через которое проходит дорога, а пункт пропуска на этой дороге, где само поле не ограждено – переходи в любом месте. Люди шепчутся: «Стоим на солнце уже час. Зачем?». Другие размышляют вслух: «Если перейти через поле, они поймают?» И правда, из интереса, если не стоять в этой очереди, а перебраться через реку, или через поле, будет ли погоня? Я вижу человека в военной форме и сланцах – банных тапочках на пыльных босых ногах. К его попе привязан кусок каремата, похоже, его служба проходит на чем-то жестком раз такая странная амуниция. Но автомат и банные тапки сочетаются странно, как в детских задачках на логику «что здесь лишнее». Как будто «республика» выпускает нас очень неохотно, а Россия принимает еще более неохотно. Всем возвращают документы и мы спешим к границе с Россией. Там все чуть солиднее – досмотр вещей, проверка паспортов.

    Женщина, проверяя мой паспорт, явно не по протоколу уточняет о природе визы в нем – почему, выехав, я не осталась жить за границей. Явно не по протоколу и не патриотично по отношению к стране, которую она представляет. Наши вещи досматривают, говорят, из «ЛДНР» потоком на продажу и на сувениры идет оружие. В воздухе волнение – никто толком не знает правил пересечения границы, поэтому на любое замечание, кроме собственного апломба, нам парировать нечем. Кое у кого местные паспорта, российских я не вижу ни у кого. Туалет на этом пункте пропуска в плачевном состоянии – нет двери в одной из кабинок, нет воды, нечисто. Слишком велик поток пересекающих границу – такая же ситуация с туалетами на каждом КПП с Россией.

    Еще один контраст – туалет перед границей еще на стороне «республики» нелеп и забавен: искусственные и живые цветы в вазах, старушка с ярким макияжем «обилечивает» туалетной бумагой, посещение – 10 рублей. И каждый следующий туалет в России уже от 20 рублей.

    Отменные дороги, дорогие туалеты, иллюминация, ночная жизнь, множество придорожных кафе – совсем другая жизнь. И мы снова жмемся друг к другу и к автобусу. Женщины со свежим маникюром и пониманием того, что денег, которые собирали год, не хватит ни на что…

  • Письмо из Луганска: кто служит в рядах «ополченцев-защитников»

    Письмо из Луганска: кто служит в рядах «ополченцев-защитников»

    Я могла бы быть тем автором, который пишет о войне. Не о жизни обычных людей в зоне военного конфликта, а именно о людях с оружием, событиях, героизме…

    С детства я зачитывалась книгами о войне. Пересматривала фильмы, впитывала в себя мужество, как и многих из моего поколения так воспитали. Может быть, где-то чуть больше вложив в меня, чем в моих сверстников.

    Еще до середины июля-2014 я была за тех, кто взял в руки оружие, чтобы защитить свою землю. Мне были понятны их лозунги и поступки. Первое отрезвление пришло, когда увидела вблизи одного из них – сожителя моей коллеги. Последние пять лет он не имел стабильной работы и не искал ее. Жили за ее доходы, с них она покупала ему водку, как мужчины иногда балуют своих дам мороженым. Она содержала его целиком. Именно он был тем первым бравым ополченцем, которого я увидела вблизи – солнцезащитные очки, бандана, обрезанные перчатки, автомат… Бравада во всем. Он заехал к ней на работу, она выскочила к нему восторженная и окрыленная – ее мужчина нашел себя и нашел работу!

    Так о чем была бы моя книга? Об этом непутевом пьющем мужике, который пошел туда, где кормят и наливают, где такие же неустроенные по жизни неудачники? Хотя я долго еще верила и надеялась разобраться во всем. Брошенным щенком я заглядывала всем в глаза – скажите, как быть? Как правильно? Кто прав в этой войне? Почему-то я помню людей с оружием, которые остановили «скорую» для досмотра – нас с температурой везли с ребенком в инфекционное отделение, а они искали диверсантов. Потом мы шли из больницы пешком и наткнулись на людей с оружием у больницы – это место держали под контролем. Я испытывала страх, недоумение, растерянность… За кого я? И никто не пытался помочь мне разобраться в этом.

    А потом все как-то стало на свои места. Я искала положительные примеры. Я искала тех, кто сможет меня убедить в том, что все происходящее – единственно правильный путь. И пока я брела в потемках, пока я искала ответы на свои вопросы, все становилось на свои места. Жизнь играла нами, как пешками. Отсутствие банков и выплат, отсутствие света и воды. Страх. Шерстяной ковер под щекой и запах жаркого дома.

    Сосед-ополченец привозил своей семье мешками дрова и продукты – тушенку, макароны… В темноте, чтобы мы не видели этого. Он защищал свою семье в первую очередь и свои интересы. Мы жили через забор и видели многое. Все пять лет они носят ту форму, которой сын смог обеспечить свою семью – все, что мог, за время своей службы. Он был, как и многие, и поступал как и все вокруг – ратуя за интересы своих близких.

    Да, я могла бы быть тем автором, кто пишет красивые книги о мужестве простых людей. Но для этого нужно было не жить здесь и не проходить через все. Приехать, проехаться в сопровождении «лучших ребят» в форме по показательным военным объектам и написать книгу. Изнутри все видится совсем в других красках.

  • В Луганске переживают за украинские пенсии, а не за выборы в Раду

    В Луганске переживают за украинские пенсии, а не за выборы в Раду

    О том, что в Украине проходят выборы, я в Луганске, честно говоря, узнала из российских новостей.

    Как обычно, новость была подана с бездной сарказма – мол, неужели кто-то верит, что выборы в Украине могут что-то поменять или улучшить? Но это российские новости, какую еще трактовку можно услышать?!

    Конечно, странно, что о выборах не говорят ничего. Но мое окружение, в большинстве это своем, простые обыватели, кто живет короткими и незатейливыми отрезками жизни. Если это пенсионер, то вся жизнь его поделена на 59 дней – максимальный срок для пересечения линии разграничения между Украиной и «республикой». И выборы к этой жизни имеют самое отдаленное отношение. Да и то в контексте самом обывательском – пускают сейчас через мост на Станицу Луганскую или нет? Если глобально, то эту категорию волнует лишь вопрос: не отменят ли украинскую пенсию? Но даже в этом случае люди устали волноваться и делят жизнь на короткие промежутки – от выезда до следующего пересечения границы, а это упомянутые 59 дней.

    Чисто гипотетически луганчане могут порассуждать о политике. Но все уже разобрались, что глобальных перемен ждать не стоит. Из тех, что моложе, все заняты получением российских паспортов, а это непростое дело – получить вначале местный паспорт, потратив на это кучу времени, а потом уже претендовать на российский. Сама процедура очередей настолько затягивает, что становится и вовсе не до событий за линией фронта, а наличие российского паспорта окончательно отдаляет от Украины. Потратив месяца четыре только на очереди для получения российского паспорта, станет ли человек вникать в тонкости украинской политики? Да он в эйфории, что имеет два паспорта, и все для него наконец закончилось. Можно было бы выложить 10 тысяч рублей за местный паспорт и не ждать ничего, но кому-то жаль денег, а кто-то и вовсе не понимает, за что платить, если паспорт дадут и так, пусть и с очередями в четыре месяца.

    Для владельцев транспортных средств на пике обсуждения тема регистрации автотранспортных средств в «республике», которую нужно пройти до 31 декабря 2019 года, а после будут штрафы. Это снова очереди или 6 тысяч рублей за процедуру «под ключ». Причем, среди людей в очереди ходят сами ГАИшники и предлагают «помочь» тем, кто не может ждать.

    …А вообще – лето. И люди думают о том, как и где оздоровить детей, где и как купить дешевле для консервации овощи. В зависимости от возраста и потребностей. И я не слышала ни от одного человека о том, что он хочет голосовать за дерутатов в Раду, поедет голосовать или надеется на какие-то перемены. Люди живут короткими промежутками и верят чаще всего тому, что видят и через что прошли сами, давно не уповаю на обещания или перемены во власти.

This site is registered on wpml.org as a development site. Switch to a production site key to remove this banner.