С недавних пор Счастье стало перевалочным пунктом для тех, кто бежит от войны: украинские власти организовали на территории военной части МЧС «фильтрационный центр».
К развилке в маленьком поселке Счастье под Луганском, где уже третий месяц идут самые ожесточенные бои на востоке Украины, съезжаются машины. У кого-то к антенне привязан кусок белой ткани, у кого-то на лобовое стекло скотчем приклеен наспех сделанный плакат с надписью «Дети». С недавних пор Счастье стало перевалочным пунктом для тех, кто бежит от войны: украинские власти организовали на территории военной части МЧС «фильтрационный центр», куда попадают беженцы через «зеленый коридор».
— Выйдите из машины и идите на регистрацию, — командует мужчина с автоматом, боец нацгвардии. Пассажиры послушно проходят к площадке, над которой натянута маскировочная сетка. На улице страшная жара, сетка не спасает от солнца. Десятки людей идут с маленькими детьми, собаками, кошками. К столам регистрации, за которыми сидят милиционеры в штатском, выстраивается длинная очередь. Очередь продвигается еле-еле: милиционеры методично расспрашивают о причинах выезда.
— Национальность? — спрашивает один из них молодую женщину.
Вопрос ставит ее в тупик.
— Украинка… Русская… Ну то есть и так, и так… — запинаясь, произносит она.
Девушка передо мной тревожно озирается и постоянно переспрашивает, какие нужны документы. Для беженки она выглядит довольно странно: на ней — яркое желтое платье в пол, торжественное, как будто она собиралась идти на свидание в ресторан. Вскоре я замечаю, что она стоит на раскаленном асфальте босиком. Пятки серые, огрубевшие. Обуви в руках нет. Значит, так и добиралась сюда, босоногой. Пытаюсь заговорить с ней, но в глазах у нее страх и недоверие.
— Страшно там, больше ничего не скажу, — произносит она, отворачивается и уходит к родне.
— Мы к детям едем, — объясняет ее родственник, округлый мужчина средних лет. — Внучке десять лет, старшему двенадцать. Давно деток не видели, вот и едем. Еду им везем, гостинцы.
— Из Луганска? Гостинцы? — удивляюсь я. Во всем Луганске уже несколько дней нет света и воды, большинство продовольственных магазинов закрылось, а предприятия, изготавливавшие хлеб и молочную продукцию, остановились. Люди делятся друг с другом последними запасами.
— Ну да, гостинцы. А чего вы смеетесь? — вступается девушка в желтом платье. — Им там в селе есть нечего!
Молодой парень в штатском — участковый из Луганска — просит зарегистрировавшихся луганчан сфотографироваться с паспортом. Он делает эти снимки на мобильный телефон.
— А как мне встать? — спрашивает его худенькая женщина с растрепанными волосами, кое-как собранными в хвост.
— Да как угодно вставайте, — флегматично отвечает парень.
— Я ж не знаю… Наверное, плохо выгляжу. Я три дня в погребе просидела, в зеркало не смотрелась, — произносит женщина и почему-то смеется.
У входа в «фильтрационный центр» нервно бродит пенсионерка в леопардовой майке, седые волосы собраны в кулю. От жары у нее уже не выдерживают нервы.
— Ну сколько нам еще ждать? — допытывается она у мужчины в милицейской форме. — Почему вы сына моего держите? Что у него не так?
Милиционер пожимает плечами и предлагает ей поинтересоваться у начальника, которого нет на месте.
— Мы же тут помрем от жары. У нас ребенок плачет! И кошка! — стонет бабуля. Милиционер многозначительно молчит.
В очереди на регистрацию улыбающийся парень объясняет мужчине, заполняющему его анкету, что он здесь проездом — купить продукты и бензин. В Луганске такой роскоши уже практически не осталось.
— Пить хочется, есть хочется… Жить хочется! — весело говорит он.
Вдруг раздается взрыв, где-то совсем рядом. Следом еще один, и еще.
— Не обращайте внимания, — обращаясь к толпе, говорит регистратор. — Это не здесь.
— Мы, знаете ли, думали, что здесь потише, — нервно смеется молодая девушка. Она направляется из Луганска в Харьков, к друзьям. Надеется, что скоро сможет вернуться — когда все закончится. Она верит, что закончится скоро.
— А кто знает, почта работает? — спрашивает кто-то из очереди.
— Я работник почты, у меня спросите, работает ли почта, — смеясь, отвечает женщина, упаковывая котенка в картонную коробку.
Работу «фильтрационного центра» координирует девушка Елена, она приехала из Луганска несколько дней назад — начальник дал ей отпуск. Компания, в которой она работает, несмотря на постоянные обстрелы, все еще на закрылась, сотрудники выходят на неполный день. Лена сообщает мне, что за первые четыре дня работы центра здесь зарегистрировалось около семисот человек. Сегодня при мне зарегистрировалось около ста. Рядом толстяк с автоматом в черной майке с надписью «Polizei» утвердительно кивает, как бы аргументируя ее слова.
— Вы всех из этого «фильтрационного центра» выпускаете? — спрашиваю я его.
— Тех, кто прошел проверку регистрации, да, — неохотно отвечает толстяк.
— А были случаи, когда кто-то проверку не прошел? — допытываюсь я. Автоматчик поджимает губы.
— Вы не можете ответить?
— Вы меня ни о чем таком не спрашивали. Вот так, — говорит он и куда-то уходит.
Елена пытается объяснить мне, что фильтрация луганчан нужна для того, чтобы не допустить на украинскую сторону «сепаратистов».
По разбитой гусеницами пыльной дороге мимо «фильтрационного центра» проезжает колонна бронетехники. Военные и бойцы нацгвардии с украинскими флагами едут в сторону Металлиста — небольшого поселка, располагающегося над Луганском, в нескольких километрах от Счастья. Металлист — это уже территория, подконтрольная «Луганской народной республике», там сейчас идут бои. Через эту же дорогу пролегает маршрут «зеленого коридора» для беженцев, который официально объявил штаб Антитеррористической операции. Власти договорились, что с 10 до 14 там будет двустороннее прекращение огня на двести метров с одной и другой стороны дороги. Правда, через этот путь практически никто не ездит: слишком опасно, стреляют, несмотря на «коридор». Беженцы добираются до Счастья обходным путем, через станицу Луганскую.
— Завтра уже не поеду никуда, — сокрушается водитель маршрутного такси, только что привезший людей из Луганска. — Сплошная мука. Они ж обещали «зеленый коридор», а никакого коридора нет, езжу по таким дорогам, что никаких денег это не стоит. А тут еще этот цирк, «фильтрационный центр» какой-то. На фиг он нужен? Стоять лишний час.
За место в маршрутке пассажиры платят 50 гривен, около пяти долларов, хотя от Счастья до Луганска всего двадцать километров. После разговора с прибывшими становится ясно, почему водитель берет так дорого.
— Мы сегодня выехали в девять утра, а приехали только сейчас, — говорит беженка. На часах 16:00. — Там нет дороги, сплошные пески, нашу маршрутку трактор тащил. Трактористу пришлось отдельно денег давать. И сами шли кучу времени пешком, по колено в песке.
Женщина стоит босиком. Несмотря на семичасовую муку, она выглядит счастливой — радуется, что удалось выбраться. Ее дом, рассказывает беженка, находится в низине между микрорайоном Мирный и автовокзалом, который обстреливается ополченцами.
— Они постоянно через нас стреляют, а те — в обратную, — говорит женщина, не уточняя, кто «они», а кто — «те», хотя очевидно, что речь идет об ополченцах и украинской армии. — Последнее время мы постелили в подвале матрас и там спали.
Из Луганска ее вместе с семьей вывезли волонтеры. Их посадили в автобус на площади перед старым железнодорожным вокзалом. Иначе, говорит она, не выехать: «На блокпостах бандиты стоят».
Похожей деятельностью занимаются и представители «Луганской народной республики»: они организовывают транспорт для отправки луганчан в Россию. Так уехать проще, объясняет беженка: ополченцам выгодно создавать статистику беженцев в РФ, чтобы доказать, что в Луганске никто не поддерживает Украину.
«Дамы и господа, пришло время бокса», — доносится искаженный мужской голос из автомата с боксерской грушей, установленного возле закрытого продуктового магазина на трассе. Следом за объявлением включается восьмибитная версия песни Pink Floyd — The Wall. Проходящий мимо беженец ненадолго задерживается возле автомата, как бы раздумывая, пришло время бокса или еще нет. Автомат повторяет объявление, и мужчина уходит.
По пыльной дороге снова проезжает колонна бронетехники. Где-то неподалеку раздается несколько взрывов. Никто из приезжих уже не вздрагивает.
К развилке подъехали наблюдатели из ОБСЕ, и вокруг них моментально собирается группа беженцев.
— Заканчивайте это, а? — обращается к представителю миссии водитель маршрутки. — Неважно, кто победит, хоть китайцы! Понимаете, моя сестра уже которую неделю из погреба не выходит, боится, что на улице ее сразу снаряд убьет. Это даже хуже, чем в Славянске. Я посмотрел, какие там разрушения, и вот что скажу: это в сравнение не идет с Луганском.
Представители миссии понимающе кивают.
— Помогайте, оно же никому не нужно, — добавляет маршрутчик. — Пройдет время, и вот увидите, вскроется, кто на этом заработал.
Из машины с повязанной на боковое зеркало белой тряпкой выходят две девушки. Одна из них, постарше, со строгим лицом, завидя проезжающих мимо украинских солдат, подпрыгивает и принимается махать им рукой.
— Давай их приветствовать, Алла, давай! — подначивает она подругу. Та вздыхает с каким-то печальным облегчением.
— По Луганску теперь почти никто не ездит, только дорогие тачки, — принимается рассказывать Алла. — Это ополченцев, отжатые. И вы знаете, пусть говорят что угодно, но я точно знаю, что они пуляют со всех сторон. Люди же видят своими глазами, как они стреляют на аэропорт, а мы у них, получается, сзади щитом стоим. Понятное дело, что армия стреляет в обратную, но они же провоцируют.
Старшая подруга поддакивает и добавляет:
— Нас еле выпустили, на блокпосту хотели машину отнять. Она служебная, с киевскими номерами. А они как говорят: имущество республики, оккупированная территория, забираем для нужд ЛНР…
— Вот смотрите: я живу в самом центре, — продолжает Алла. — Снаряды летят из-за моего дома и попадают в парк Горького. Туда, где никакой армии в помине нет. Зачем они так делают?.. Нам это все не нужно было. Ну, были маргиналы, которые вышли в поддержку этих сепаратистов, у которых ничего нет. Вот они разбогатели, эти писюны, которые фоткаются с оружием и девочками. Эх, если бы было ощущение, что армия вот-вот зайдет в город, то посидела бы дня три в подвале. Но сейчас тишина гробовая, иногда только снаряд упадет, и ощущение, что это длится вечность.
— Добрее надо быть, — встревает маршрутчик. — Все беды случаются от злости. Будем добрее — будет мир.
— Войны просто так не падают на наши головы, — продолжает Алла, выдерживая драматическую паузу. — Значит, что-то с нами не так. Однажды Кужель сказала, что когда впервые побывала на Западной Украине, то поняла, что там люди любят каждый клочок своей земли, каждую ялыночку. А мы тут любим только своих близких. Поверхностно это как-то, нечестно. Ну, теперь научимся…
Выговорившись, Алла с подругой садятся в автомобиль и уезжают в сторону Сватово — города в Луганской области, подконтрольного украинским властям, где размещается лагерь для временных переселенцев. Жара в Счастье спадает. Беженцы, прошедшие регистрацию, разъезжаются кто куда. Где-то неподалеку снова раздаются взрывы.
