У нефти с рублем настолько интимные отношения, что он кубарем летит вслед за ней, как только она начинает валиться вниз. Такая уж у них судьба – один из симптомов так называемой «голландской болезни».
Понятно, как такое падение отражается на ближайших экономических перспективах России: испытания страну ждут нешуточные. Но как это повлияет на политику государства – внутреннюю и внешнюю? Какие-то изменения непременно произойдут, но какие?
Есть такое выражение в американском английском: Oil on the brain. Что значит буквально: «Нефть на уме». Термин описывает некое психологическое состояние, одержимость, склонность объяснять нефтяным фактором чуть ли не все, происходящее в мире. Подверженные этому синдрому считают, что не только тенденции мировой экономики, но даже главные события международной политики прямо или косвенно связаны с углеводородами.
Многие верят, например, что США вторглись в Ирак только из-за нефти. И до Ливии есть якобы Западу дело лишь из-за ее энергетических богатств. Немало людей уверено, что политика Германии и стран Восточной Европы в отношении Москвы определяется прежде всего их газовой зависимостью.
А как сама Россия? Как исторически влияли цены на нефть на ее международную роль? Трудно отделаться от ощущения, что и тут есть связь. Что высокая цена как бы ударяет в русскую голову, даже вне зависимости от политической природы этой головы.
В начале семидесятых горючее было дешевым, и вот брежневская голова надумала вдруг мириться с Никсоном, затевать разрядку международной напряженности и соглашаться на ограничения вооружений. И даже отпускать евреев в Израиль. Но стоило ценам подняться, как политическое руководство СССР решило, что в его руках такая великая сила, что ни к чему так уж стараться понравиться американцам и прочим западным декадентам. Разбогатев на нефтяных поставках, Москва почувствовала отвращение к разрядке, принялась играть военными мускулами, потянулась к Индийскому океану, к теплым морям, как будто затевая второй тайм «большой игры», как называли в XIX веке борьбу великих держав за Средний Восток.
Высшей точкой этой новой игры стало вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. Но вот к середине восьмидесятых цена на нефть опять резко пошла вниз, и Москва поскромнела, стала искать пути к новой разрядке, предлагать разоруженческие программы и общечеловеческие ценности. К 1991 году советская казна совсем опустела из-за дешевизны углеводородов. В итоге СССР рухнул, распавшись на составные части. Главная из них – Россия – усиленно старалась дружить с Западом и прежде всего с США, пока нефть была дешева. Но снова возгордилась, как только цены поднялись. Когда они дошли до рекордных уровней во второй половине нулевых, пропорционально выросла и уверенность России в своих силах. Страна не просто «встала с колен», но и уже начала посматривать на энергетически зависимые страны сверху вниз.
Один из тех, у кого явно «нефть на уме», – выпускник Гарвардской школы бизнеса и известный в США и Великобритании обозреватель Филипп Брутон. Он предупреждал в те времена, что российское нефтяное сверхблагополучие чревато серьезными неприятностями для Запада. Что новоявленный «нефтяной Крез» не только перестанет обращать внимание на критику положения дел со свободами и правами человека, но и, наоборот, начнет навязывать свои «ценности» другим странам. «Если ближневосточные правители требовали только того, чтобы Запад, в обмен на стабильность поставок энергии, лишь закрывал глаза на их домашние привычки… то Россия Владимира Путина создает экономическую машину, способную поставить Европу, США и страны Азии на колени», – писал Брутон.
Пока пророчество сбылось лишь частично – на колени не на колени, но прогибать соседей Россия пытается всерьез. Да и с остальным миром, за исключением Китая, Москва стала вести себя куда более уверенно, если не сказать заносчиво.
Но вот последнее развитие событий, еще только перевариваемое российской элитой: цены на нефть неожиданно рухнули. Предрекали такой поворот давно, но уже и вера в те предсказания пропала. В полном соответствии с притчей про козленочка, который много раз понапрасну звонил в колокольчик, призывая маму на помощь. А потом, когда и в самом деле пришел волк, то доверия его звонкам больше не было, и волк его беспрепятственно слопал. Так и с нефтью: уже и смеялись в России над горе-пророками, уже предрекали, наоборот, новые ценовые рекорды. И вдруг – раз, и случилось то самое обвальное падение. Вот когда можно будет в очередной раз проверить теорию на практике: неужели Кремль начнет назад отыгрывать, захочет мириться с Западом?
Трудно пока в это поверит. Теория прямой зависимости политики Москвы от цен на нефть кажется соблазнительной: простые объяснения всегда популярны. Но не слишком ли все-таки она примитивна? А как насчет множества других факторов? Даже здоровье лидеров может играть не меньшую роль.
Например, к концу 1970-х советские вожди были уже настолько дряхлы, что принимали явно неадекватные решения. В начале же того десятилетия они еще неплохо соображали и даже додумались до «детанта». Андропов в начале 1980-х, по медицинским в основном причинам, религиозно уверовал во «внезапное ракетно-ядерное нападение» со стороны США и из-за этого чуть мировую войну не начал. Нефтяные цены были совершенно ни при чем.
Но доля истины в нефтяной теории, может быть, и есть. Например, связанные с удешевлением нефти трудности, возможно, даже помогли Горбачеву уговорить своих более консервативных коллег на перестройку…
Что будет на этот раз? Что пересилит: объективные экономические факты или воля лидера, его желание войти в историю собирателем русских земель (а также обиды и комплексы, о которых говорят его самые беспощадные критики)? Скоро увидим, чем на этот раз окажется чревато нефтяное похмелье.
Андрей Остальский, лондонский журналист и политический комментатор
