Сейчас много говорят о Новороссии, о расширении «русского мира» за границы России. Но похоже, что Россия ускоренно движется в обратном направлении, к «Московии».
Так часто называли русское государство допетровской эпохи, с 15 до конца 17 в., с ее стремлением отгородиться от Запада, над которым она превозносила себя как оплот истинной, православной веры, провозглашая Москву «третьим Римом» («а четвертому не бывать»).
Вот что писал Н. Бердяев о Московском царстве:
«Московский период был самым плохим периодом в русской истории, самым душным, наиболее азиатско-татарским по своему типу, и по недоразумению его идеализировали свободолюбивые славянофилы. Лучше был киевский период и период татарского ига, особенно для церкви, и уж, конечно, был лучше и значительнее дуалистический, раскольничий петербургский период, в котором наиболее раскрылся творческий гений русского народа. Киевская Россия не была замкнута от Запада, была восприимчивее и свободнее, чем Московское царство, в удушливой атмосфере которого угасла даже святость (менее всего святых было в этот период)… Московское царство было тоталитарным по своему принципу и стилю. Это была теократия с преобладанием царства над священством» («Русская идея», 1946).
Петровские реформы взломали замкнутость московской Руси и открыли ее Западу. Именно в эту эпоху, 18 – 19 вв., название «Россия» вытесняет «Московию». Россия, в отличие от Московии, позиционировала себя как часть западной цивилизации.
В советскую эпоху, несмотря на железный занавес, Россия все еще продолжала петровский курс на «мировую цивилизацию» и даже расширила круг своих притязаний, став одной из двух сверхдержав, вершащих судьбы мира.
После распада Советского Союза это пространство стало схлопываться, сначала до размеров СНГ — дружественных России славянских и азиатских республик. Но в 21 в. «русский мир» еще больше сузился, не вопреки, а именно благодаря стремлению России сохранить свое влияние на постсоветском пространстве военными мерами, отторжением территорий соседних республик.
Как ни парадоксально, именно попытка неоимпериальной экспансии обернулась для России сжатием ее пространства до размеров, примерно совпадающих с той Московией, какой она была до начала петровских реформ. Еще один парадокс состоит в том, что именно «питерские» опрокинули петровский вектор развития России – еще радикальнее, чем большевики, которые направляли ее в сторону наибольшей всемирности, третьего Интернационала (а четвертому не бывать). Если сразу после распада СССР казалось, что Россия возвращается к своей дореволюционной идентичности, к петровскому проекту сближения с Западом, то в последнее время резко обозначилось дальнейшее нисхождение страны по лестнице инволюции – к исторически более ранней матрице Московии. Основное сходство – не географические очертания, а политический изоляционизм, который парадоксально сочетается с экспансионизмом.
Так что уместнее говорить о нынешнем политическом проекте власти не как о Новороссии, но как о Новомосковии.
Если постсоветская Россия, действительно, возвращается в допетровскую Русь, то логика инволюции может повлечь ее еще дальше – в период «феодальной раздробленности» русских земель…
