Александр Величко – экономист, в мае 2014 года оставил работу финансовым директором проекта жилой недвижимости и записался добровольцем в Нацгвардию. Провел 39 дней под Славянском, а потом более месяца – под Донецком.
Из второго батальона Нацгвардии перешел в добровольческий батальон Организации украинских националистов, по его словам, хотел более активно действовать. «В этом есть определенный юмор: русскоязычный из Харькова в батальоне ОУН», — цитирует Александра «TheInsider«.
— Сейчас вроде перемирие. Как у вас на месте?
— Ключевое слово “вроде”. Ничего не изменилось. Было затишье в день перемирия, но в десять часов вечера к нам прилетел залп АГСа [автоматический гранатомет станковый], и мы все всё поняли.
Сейчас все точно так же, как и до «перемирия», даже в последнюю неделю стало интенсивнее.
— В чем тогда заключается перемирие?
— Не знаю.
Если сравнить с перемирием в Славянске: тогда нас перестала поддерживать артиллерия – и по нас гораздо больше стали работать из минометов. Но «гораздо больше» – это по меркам Славянска. Здесь это был бы день отдыха. Славянск, по сравнению с тем, что сейчас, – детский лепет. Сейчас везде, в принципе, покруче, чем под Славянском. Уровень ожесточения больше. Совсем другие люди с той стороны. Может, бандиты поубегали – остались более серьезные.
Сейчас перемирие не повлияло на нас ровным счетом никак. Никакого перемирия нет. Первые пару дней наши минометы и наши «Грады» еще не работали. А сейчас – я вас умоляю. Все наши нормально работают, по всем заказанным точкам, все хорошо.
Если не связывают руки – пусть называют как хотят.
Если надо назвать это «перемирием» для мирового сообщества или еще для кого – ну, пусть называется. У нас война называется «АТО» – что, от этого кому-то хуже? Если в Славянске она еще пыталась быть антитеррористической операцией… Там с нашей стороны было только точное оружие. Ну, точное в понимании советской армии, сами понимаете. То здесь… Минометы работают аж бегом. А миномет – это на кого Бог пошлет.
— Это под Донецком?
— Да, это никакой не секрет. Мы в селе Пески – это правый фланг Донецкого аэропорта.
Постоянно по нам минометы, АГСы, а ночью приезжают два-три БТРа и начинают трассерами работать либо вдоль улицы, либо поперек. Пока никаких жертв от этого не было. Но это происходит одновременно с минометами и ограничивает передвижение. Может, в этом и смысл.
А в основном – блуждающие минометы. Чеченское ноу-хау. Миномет, который стоит на самосвале. Отстреливается и уезжает. А наши позиции известны, мы стоим там два месяца. Соответственно – приехали, по нам ударили. А пока мы начинаем стрелять в ответ – попали или не попали, не знаем.
Вот такая бесконтактная война, как в Первую мировую. Противника мы не видим. Кто по нас стреляет – мне, конечно же, интересно, но мы не знаем. Ночью мы слышим БТР и минут за пять понимаем, что сейчас начнется.
— Обстреливают ночью?
— Преимущественно вечером. С пяти-семи начинается – и к одиннадцати, как правило, заканчивается. Но прилететь может в любой момент.
— А что вообще ваши думают о перемирии?
— Чем ближе к фронту, тем более радикальные настроения. Любое перемирие – в штыки.
Никто не хочет перемирия. Считают, что врага нужно бить.
— Это вы, добровольцы. А как резервисты?
— А там уже нет грани. Все смешалось. Армейцы тоже хотят воевать и все закончить. Единственное – они чудовищно устали. Я не знаю, почему их, в отличие от нас, не отпускают на ротацию отдохнуть.
Когда я говорю «мы», я говорю не о нашей группе, а о соединении полностью. С нами стоят вояки, 93-я бригада. Стоит «Днепр-1», стоит «Правый сектор» и стоим мы, батальон ОУН. Казалось бы, четыре подразделения, но все очень сдружились, нет никакой разницы. У 93-й командир – отличный парень, говорят, 33 года.
Может, в армии и были деморализованные, но сейчас та стадия войны, когда просто хочется закончить. В конце июня, когда мы стояли под Славянском, интересный был микс – «беркута» и Нацгвардия полностью из «майданутых». Так «беркута» тогда еще затевали песню: «Это не наша война-а-а, это вы начали на майда-а-ане».
А теперь все хотят закончить нашей победой.
Но на счет перемирия – любая армия начинает воевать, может, за идею, а дальше за то, что Петю убило, а Васю разорвало – и я вам теперь покажу.
Это в Киеве можно рассуждать о толерантности и плюрализме. А там есть только черное и белое.
Это передок – там другие законы, другая логика.
— Вы раньше говорили, что у вас в Песках возможен новый котел, возможно окружение?
— А откройте карту, я вам даже покажу. Это никакой не секрет – они знали, где на нас нападали (смеется).
С военной точки зрения, если бы не аэропорт, надо бы было стать в любом селе чуть дальше от города, чтобы перед нами были открытые поля. Мы являемся правым флангом аэропорта, левым. Мы посреди села – в его начале позиции сепаров. Из каждого дома при желании они могут прийти и по плечу тебе постучать.
Сзади нас – тыловой пост, а за ним – наша основная дорога в тыл, на Днепропетровск. На материк.
И вот на этой дороге, два километра в тыл, развалили нашу колонну. Сделали засаду. У нас в тылу.
На окружной Донецка тоже напали на наших ребят, которые ехали из аэропорта. РПГ в кабину. Раненых не было, отбились, разве что один ногу вывернул, но факт.
Либо это диверсионная группа, которая отвлекает наше внимание от фронта и призвана отсекать возможные подкрепления, либо это начало окружения. Мы опасаемся захлопывания с юга. Все села на юге контролируют сепары. Мы стоим на выступе, на клине. Мы с этим уже сжились.
— То есть не получится, что вы сейчас сами и подаете идею?
— Та-а-а (машет рукой). Это очевидно, и все это прекрасно понимают.
— А раньше СНБО заявлял, что линия фронта выровнена и новые котлы невозможны.
— Может, где-то и выровнена.
Я периодически открывал их карту АТО. В какой-то момент село Пески вообще было закрашено, что там террористы. Я думаю: «А я тогда где и кто?»
Мы стоим. Если будет приказ отходить, то сначала отходит аэропорт и только потом мы. Ведь если мы уйдем первые – аэропорт захлопнут со всех сторон.
— Вы не боитесь, что из-за «перемирия» вам перестанут поставлять подмогу?
— А подмога и так давно не подходит. Новичков в армии я давно не вижу. Может, армия из-за этого с нами теперь так хорошо сотрудничает. У них люди убывают, а новых нет. Вон у нас на одном армейском танке сейчас из троих человек экипажа – двое добровольцев. Армейцы ушли в отпуск, а эти добровольцы раньше служили в танковых войсках, так перешли на танк к армейцам.
А почему было вояк не отпустить в отпуск? Человек должен прийти в себя.
И армия сотрудничает с нами прекрасно. Хотя наш батальон, по сути, не легализован. Батальон ОУН был создан как батальон территориальной обороны города Нежин. После этого начинается процесс легализации Министерством обороны. Но нас пока не признали. Мы никакого статуса не имеем. «Незаконное вооруженное формирование». Кому-то это неважно – мне это не нравится. В любой момент любой «Беркут» придет и ко мне будут претензии.
— Какие ваши прогнозы? Кто победит?
— Победим-то мы, но вопрос когда и какой ценой.
— А то, что Россия подключилась, вас не смущает?
— Она подключилась и снова пропала. Опять же. Почему был «афганский синдром» и столько людей травмировано морально? Потому что людей с нуля кинули в самое пекло. Человек может считать себя агрессивным, бойцом – пойти сразу на передок и поплыть… Срочники, которых сейчас Россия кинула на фронт, сильно удивились, что реальные «укропы» намного злее и сильнее, чем кажутся по российскому телевидению. Этим морально травмированным людям еще жить в РФ и разрушать ее изнутри.
Насчет России, конечно, есть разные сценарии. Россия может завести две крупные группировки, охватывая в кольцо все АТО с самыми боеспособными частями, а третья подходит на 20 км к Киеву, больше не надо. И все политическое руководство сдается. Одно дело воевать на далеком Донбассе, а другое – в Киеве.
Но от этого мы все равно никак не застрахованы. Угрозы такого уровня может снимать уже мировое сообщество. Условно говоря, Штаты, Европа.
Угрозы такого уровня – все равно не наша тема. Что мы можем сделать при таком вторжении? Развернуть партизанское движение и закидать все своими трупами, как во Вторую мировую? Надо нам это? Наверно, не надо.
