Илья Мильштейн, российский журналист
Редкий случай на гостелеканале. Корреспондент поинтересовался у министра Лаврова, как увязать разрыв соглашения по плутонию с санкциями, и тот поблагодарил журналиста («Хорошо, что вы этот вопрос задали…»), но толком ответить не сумел. То есть говорил министр долго, упоминая Венскую конвенцию, обозревая пещеры и лакуны применительно к способам переработки радиоактивного Pu и посвящая зрителей в тонкости переговоров с американскими партнерами по проблемам энергетики, а по сути так ничего и не сказал.
Осталось тайной, как эти события связаны: отказ от договора по оружейному плутонию и ультиматум Путина. Почему, собственно, для возобновления сотрудничества в этой сфере Обама должен отменить санкции и закон Магнитского, да к тому же компенсировать ущерб. Ну и еще отстегнуть за контрсанкции.
Единственным доводом в полемике с Белым Домом стала «русофобия». Дескать, в Кремле «зафиксировали коренное изменение обстоятельств в том, что касается агрессивной русофобии, которая сейчас лежит в основе политики США в отношении России», и потому решили придержать плутоний у себя. Это прозвучало особенно убедительно на фоне упреков министра в адрес партнеров, которые, понимаете ли, не умеют «выстраивать» отношения с РФ «по-взрослому… без детских обид» и прямо-таки соревнуются в том, чтобы побольней уколоть президента Путина.
Получалось, что русофобия, то есть ненависть к России и к русским, — это когда огорчают Владимира Владимировича.
Получалось, что дикие условия ультиматума продиктованы его детской обидой. Получалось, что на заранее согласованный вопрос (на гостелеканалах вопросы все более или менее согласованные, а ежели министр отдельно за него благодарит, то значит, велели задать) так и не придумали, что ответить. Точнее, Сергей Викторович счел ответ удовлетворительным, но это его личные проблемы. Да и что, по совести, скажешь, будь ты хоть трижды талейран, пытаясь объяснить, в честь какого праздника американцы будут оплачивать раздавленные в России помидоры.
Разумеется, министр не ставил перед собой этой цели: кого-нибудь на Западе переубедить или хоть связно изложить некую разумную концепцию взаимоотношений с НАТО и США. В последние два с половиной года такая задача перед МИД РФ не ставится, поскольку не собираются ее решать и в Кремле. Послание, по укоренившейся традиции, сводилось к устрашению вероятного противника. Вслед за Путиным и Шойгу с присущим ему Конашенковым Лавров предупреждал, что Россия готова воевать с Америкой, о чем говорил прямо. Указывая на «группу лиц» в Вашингтоне, «которая подает голос в пользу того», чтобы «вдарить» по аэродромам Асада. Против этих «всплесков агрессивности» и возвышал он свой голос, сообщая, что на военно-воздушных базах в Сирии имеются «средства ПВО для защиты наших объектов».
Собственно, для того министр и приглашал к себе корреспондента Первого телеканала, чтобы потолковать о грядущей войне.
После обстрела гуманитарного конвоя в Алеппо и разрушения больниц, после российского вето на предложенный Францией проект резолюции СБ ООН ситуация в Сирии обострилась до предела, и слово «изгой» применительно к РФ обрело конкретность политического приговора, вынесенного мировым сообществом. Аргументов в нормальной полемике у Лаврова нет. Остается только плутоний, и это, конечно, важный аргумент, с которым нельзя не считаться. А также «русофобия» в качестве ясного доказательства того, что подкреплять сей аргумент нечем и незачем. Он самодостаточен.
О контрдоводах, которые подыскивают сегодня в Белом Доме, в Госдепе, в Пентагоне, пока можно только гадать. Не исключено, что в пылу борьбы с Трампом, за которой с таким злорадством наблюдают в Кремле, правительство США захочет по примеру Путина мобилизовать своих граждан, и тут шантажные речи Лаврова и прочих окажутся весьма кстати. Ибо так называемая мировая война — это уравненьице со многими неизвестными, и мало кто, за исключением засекреченных узких специалистов, способен разрабатывать ее сценарии и судить о последствиях.
Стоит лишь заметить, что, стремясь закошмарить американцев, российская власть одновременно ввергает их в соблазн.
Потому что впервые за всю свою историю они реально сталкиваются с угрозой тотального уничтожения. Буквально заглядывают в бездну, и велико, наверное, искушение от этих страхов раз и навсегда избавиться. Боюсь, что в Москве, где обидчивое самонадеянное начальство так увлеченно и азартно играет в войнушку, не вполне учитывают это обстоятельство и недооценивают риски. Или намеренно притягивают беду, избывая личные геополитические катастрофы, что еще хуже.
Вообще, если всерьез говорить о русофобии, то проявляется она по-всякому. В представлениях об идеальном государстве, для которого отдельный живой человек — это пыль под ногами, замордованный крепостной, безымянный зека, покорный раб, зомбированный телезритель. В памятниках разным душегубам, которые уничтожали соотечественников целыми городами. А если брать политику, то в том и выражается патологическая ненависть к русскому народу, что никого не жалко и можно, уповая на крепость стен в спецбомбоубежищах, подставлять целую страну.
Как это делал Хрущев, желая «запустить американцам ежа в штаны». Как это делает Путин со своими спикерами, для которых русофобия — это пропагандистская хрень, которую за границей никто не воспринимает, однако обмороченный пипл охотно заглатывает. Они и есть главные русофобы.
Оттого в дискуссиях с ними, вероятно, эффективна и та стратегия, которой следует до сих пор нынешняя американская администрация. Стратегия частичного бойкота, болезненных санкций и терпеливого выжидания. Стратегия, основанная на том, что враждебная всем народам, начиная с русского, власть должна рушиться сама — под бременем своих военных преступлений, политических беснований и экономических просчетов. Это тоже скверный для России сценарий, но все же лучше, чем война. О которой на наших телеканалах теперь, как заведенные, талдычат «эксперты», а вчера величаво высказался Лавров. Беря на понт, как он один умеет.
