Откуда в Украине взялись российские войска, если РФ официально не воюет? И почему в России становится все больше могил солдат которые погибают при не выясненных обстоятельствах. Об этом пишет в блоге в издании «Ведомости» Павел Аптекарь, Николай Эппле и Андрей Синицын.
Количество повисающих в воздухе вопросов о погибших и задержанных на территории Украины российских военнослужащих достигло критического числа. Воюет ли Россия на Украине и если да, то на каких основаниях? Если нет, кто лежит в свежих могилах и дает показания на допросах в Службе безопасности Украины (СБУ)?
Сергей Кривенко и Элла Полякова из президентского Совета по правам человека обратились в Следственный комитет с просьбой проверить информацию о гибели девяти контрактников 18-й мотострелковой бригады предположительно на полигоне в Ростовской области. Сообщения об участии военных этого подразделения в боевых действиях на юго-востоке Украины появлялись в украинских СМИ с середины июня. Гибель девяти бойцов 9 августа в Снежном, на границе Донецкой и Луганской областей, подтвердила изданию Gazeta.ru председатель комитета солдатских матерей Ставропольского края Людмила Богатенкова. Возможно, о них же писала дагестанская газета «Черновик»; источники издания утверждают, что все они проходят по документам как погибшие на учениях или уволены из вооруженных сил задним числом.
По сообщениям нескольких СМИ, с 24 августа в Псковской области хоронят военнослужащих (контрактников и срочников) 76-й Псковской дивизии ВДВ. В понедельник были похоронены Леонид Кичаткин и Александр Осипов — как ранее сообщали украинские СМИ, личные документы людей с такими именами были найдены в захваченном украинскими военными БМД-2.
Наконец, вчера СБУ сообщила о пленении 10 военнослужащих 331-го полка 98-й Свирской дивизии ВДВ и опубликовала видео допросов четверых из них. Минобороны России устами «источника» предположило, что десантники заблудились при патрулировании границы.
Российские военнослужащие, задержанные украинскими силовиками, оказались на Украине случайно, уверяет Минобороны России →
Сообщения о том, что несколько десятков десантников перестали выходить на связь с середины августа, уже неделю появляются в соцсетях. Российские военные категорически отрицают какое-либо участие в боевых действиях, но ничего не говорят родителям о пропавших детях — об этом, например, вчера рассказывала на пресс-конференции в Саратове мать еще одного контрактника 76-й дивизии, Ильи Максимова, который также был «на учениях в Ростове» и чьи документы также обнаружены украинскими военными в захваченной бронемашине. Родители ничего не знают о нем с 16 августа.
Молчание или невнятные комментарии официальных ведомств только усиливают атмосферу подозрительности и заставляют вспомнить неприятные примеры из российской и советской истории. Страна не знала о секретных операциях Красной армии в Афганистане в 1929 г. и в Синцзяне в 1930-е гг. Их участникам запрещали писать родным о своем настоящем местонахождении, письма после просмотра цензурой отправлялись с места постоянной дислокации. Точно так же Кремль замалчивал участие советских военных в боевых действиях в Корее и Вьетнаме против США, в Египте и Сирии — против Израиля.
В первые годы войны в Афганистане туда направлялись десятки тысяч офицеров и солдат-срочников. В начале 1980-х гг. советские СМИ рассказывали только о помощи военных мирным афганцам, граждане узнавали о боевых действиях в горной стране из передач зарубежных «голосов». Погибших привозили домой и хоронили тайно, до середины 1980-х гг. запрещая указывать место и причину смерти.
В России этот опыт попытались повторить в ноябре 1994 г., организуя военную помощь антидудаевской оппозиции в Чечне. Около 80 офицеров и прапорщиков сотрудники контрразведки завербовали в воинских частях «для обслуживания боевой техники». Подписавшие контракт лично участвовали в неудачной попытке штурма Грозного 26 ноября 1994 г. Многие из них погибли, более 20 человек попали в плен. Министр обороны Павел Грачев заявил, что российские военные не имеют отношения к штурму, а в Чечне воюют наемники.
И Афганистан, и Чечня, казалось бы, дают уроки открытости. В том и другом случае война и попытки скрыть данные о потерях среди своих солдат способствовали развитию кризиса в обществе и падению политической поддержки властей. Впрочем, с бюрократической точки зрения урок негативный — ведь многие карьеры рухнули, когда все открылось.
После Чечни в российской армии начались хоть какие-то реформы — во многом им способствовали независимые СМИ и общественные организации, прежде всего комитеты солдатских матерей. Эта обратная связь также не нужна чиновникам — независимых СМИ осталось мало, независимые НКО поставлены в сложное положение, зависимые молчат.
Воюет ли Россия на Украине? Это серьезный правовой вопрос, создающий проблемы для конкретных людей.
Как украинская сторона отнесется к пленным, которых российская сторона не признает своими солдатами? Формально — как к участникам сепаратистских группировок.
Если солдаты перед отправкой на задание срочно расторгли контракт — кто ответит за их здоровье и жизни? У родственников даже не будет оснований требовать от государства компенсации. Если мы не воюем, а наши солдаты оказались в украинском плену — что мешает Минобороны объявить их дезертирами и после возвращения на родину упечь в тюрьму? На эту тему тоже есть богатый исторический опыт.
Возможно, российские политики и военные пытаются действовать «как в Крыму»: участие наших военных там тоже не признавалось до поры. «Славная победа» вывела вопросы соблюдения международных и внутренних норм из поля зрения россиян. Но в Крыму обошлось без стрельбы и жертв. На Юго-Востоке совсем не то, там какая-либо гипотетическая «победа» ничего не спишет. Полного контроля над информацией достичь невозможно. Ответственность за жертвы придется нести.
