В связи с последними попытками господ Мураева, Рабиновича, Балашова и Тимошенко (волшебный ряд!) имитировать Майдан, предлагая всем желающим постоять под их флагами пять часов за 130 гривен, возникла необходимость все-таки уточнить, что они пытались имитировать и насколько удачно, пишет журналист Леонид Швец для ЛІГА.net.
Слово «Майдан», вошедшее в иностранные языки как название изобретенного в Украине средства политической борьбы, означает застолбить какое-то открытое пространство в центре столицы и отказаться оттуда уходить. Обе характеристики, географическая и поведенческая, критически важны. Центр нужен, чтобы быть в фокусе внимания общества и власти. Идеально — в непосредственной близости к правительственному кварталу, чтобы мозолить глаза и да, угрожать захватом: настоящий Майдан всегда содержит угрозу перерасти в наступательную акцию.
Эта внутренняя угроза связана со второй характеристикой Майдана — решимостью не уходить, несмотря ни на что, не добившись своего.
Давным давно, году в 90-м, в городе Харькове в одном из вузов с должности заведующей кафедры истории КПСС и научного коммунизма уволили даму, которая давно допекала начальство: по ее жалобам на голову ректората регулярно сваливались проверки из Москвы, вуз был союзного подчинения. Но допекала она не только начальство, которое этого, наверное, заслуживало, а и студентов с подчиненными. Поэтому когда ее, наконец, попросили на выход, сочувствующих не было. Не появилось их, и когда она уселась с плакатом рядом с памятником Ленину недалеко от административных корпусов вуза и студенческих общежитий. Дело в том, что при всей своей уникальной стервозности была она матерью-одиночкой и жила с малолетним сыном в одной из комнат такого общежития. Пойдешь тут искать правду к Ленину. Но у институтского Ленина она не добилась ничего, и тогда передвинулась к Ленину на главную площадь Харькова, тому самому, которого убрали осенью 2014 года, оставив ботинки, а потом убрали и обувь.
А когда у памятника великому вождю напротив обкома посреди крупного областного центра сидит нерядовой коммунист, женщина и мать с обидами на власть, это ЧП, нужно что-то делать. На заседании областного комитета партии постановили пристроить скандалистку на кафедру другого вуза доцентом, к ужасу тамошнего руководства.
Надо отдать должное большевистской дерзости Валентины Ивановны, так, кажется, ее звали. Она добилась своего, используя ключевые элементы будущего Майдана: мозолить глаза в самом центре и ни за что не уходить. Но все-таки это был не Майдан, правда? Тем более что захватить харьковский обком она не могла и не собиралась. Потому что у Майдана есть еще одна неотъемлемая характеристика — он собирает всех. На Майдан выходит громада, во всей своей социологической и демографической пестроте. Громада отказывается уходить и угрожает захватить центры принятия решений, а это уже совсем другое дело. Майдан, таким образом, представляет собой наглядную делегитимизацию власти: вот народ, который вас не хочет. Вы — власть чужая.
Отсюда делаем выводы. Никакие палатки в лесу или на окраине города не могут претендовать на звание Майдана. Готовность разойтись по первому требованию и даже по второму или третьему или на четвертый день, потому что закончились сигареты или ударил мороз, указывает на массовый пикет или митинг, но никак не на Майдан.
Узкий партийный или профессиональный состав участников, даже если их тысячи — извините, это попытка решить какие-то частные проблемы, громада не охвачена.В нашей истории было два типа Майдана: Майдан-карнавал, эдакий праздник непослушания, и Майдан-трагедия, на котором могли покалечить, а с какого-то момента и убить. Людей, участвовавших в том и другом, несложно было отличить от других — по лицам. Нет такого количества хороших актеров в стране, чтобы оплатить им качественную имитацию Майдана.
А еще, помнится, была возрождена такая форма политического участия, как вече. У нас вече сводилось к тому, чтобы постоять, послушать выступающих на сцене, почесать в затылке, сплюнуть и уйти.
При всей нашей гордости былыми гражданскими победами, надо все-таки отдавать себе отчет в том, что и Майдан, и вече — архаичные методы гражданского действия, появившиеся не от хорошей жизни, в ситуации отсутствия разветвленной сети влиятельных общественных организаций. Влиятельных настолько, чтобы не допустить властного произвола на дальних подступах к народному выступлению. И сейчас, три года спустя, приходится с сожалением констатировать, что в этом отношении никаких существенных изменений не произошло. Главными деятелями на сцене гражданской активности по-прежнему являются мутные деятели с энными суммами, выделенными на имитацию народного мнения.
Они работают безо всякой конкуренции со стороны искренних и бесплатных. А те, кто, может, и хотел бы услышать, что делать с наболевшим, оказываются словно на том воскресном вече: посмотреть, послушать, сплюнуть и уйти.
И это, мягко, говоря, неправильно. Говоря тверже: это чревато неприятностями. Разрыв между властью и обществом, не заполненный гражданскими организациями, выполняющими роль посредника, канала для обратной связи, всегда оборачивается неприятностями. Ведь это свойство любой, даже самой замечательной власти, утрачивать чуткость. Наша не замечательна.
