Метка: россияне

Берлин. Аэропорт. Два окошечка к таможенникам, которые ставят штампы на чеках, чтобы вы потом могли получить свой tax-free возврат. К одному окошечку очередь движется живо. Я уже стою возле него. А другое наглухо заблокировал мужичок с толстым лицом шойгуватого типа. Он не говорит ни по-немецки, ни по-английски. Перед ним лежит бумажечка, которую дал ему таможенник. На ней цифры: 16.50. — Объясните ему, что мой рейс на Санкт-Петербург не в 16.50, а в 18.50, — отчаянно кричит мне мужичок. Я говорю это его таможеннику. — Вот и хорошо, — отвечает тот мне. — Пусть приходит за два часа до своего рейса. — Приходите за два часа до своего рейса, — перевожу я ему с английского. — Но почему?! — возмущается пассажир. — Почему сейчас не поставить мне эти штампы??

Он все ж таки отступает в сторонку и вдруг разражается в адрес таможенников злобной тирадой:

— Гады! Мало их мои деды мочили! Надо еще! Еще!

Я прямо охренела. Но смолчала.

— А вы можете спросить у них, когда мне к ним можно будет опять подойти? — это он опять обращается ко мне.

— Я спрошу. Но только если вы будете позволять себе такие высказывания, вас сюда больше вообще не пустят! — пугаю я.

— Молчу, молчу! — он закрывает рот руками.

Мой таможенник уже закончил с моими чеками, и я спрашиваю его напарника: — А когда ему можно будет опять к вам подойти?

— Я же ему сразу написал на бумажке: в 16.50! Как только он зарегистрируется на свой рейс! — говорит мне таможенник.

— В 16.50, как только зарегистрируетесь, — передаю я мужичку то, что ему давно написали на бумажке.

— Ура! — расцветает он и уносится со своим чемоданом ждать начала регистрации.

То есть вы понимаете.

Они не знают языков. Они не знают правил. Но они в курсе, что эта страна, куда они прибыли, вернет им налог с каждой копеечки. Купили тряпочку на 25 евро — они вам вернут процентик, на который вы имеете право. И он с удовольствием сюда прилетает, и с удовольствием отоваривается, и у него в руках гора этих чеков, и он обязательно выбьет у них заветный таможенный штампик, и получит свой возврат, и непременно сюда прилетит снова, к этим «гадам», и будет тут опять жрать, пить и отовариваться шмотками, и закупать вкусную недорогую санкционку в свой Питер, и если что будет не по нему, он им опять будет орать по-русски, что их надо «мочить», как «мочили наши деды».

Он же понимает, что они не понимают, и он может орать тут что хочет. Но ужас в том, что даже если бы они понимали, что он орет, они бы его отсюда не выперли. Это я конечно брала его на понт. У них тут аномальная толерантность ко всякого рода моральным уродствам. И он, попомните мое слово, он к ним еще жить припрется на какое-нибудь ПМЖ. И будет жить, пить, жрать и ненавидеть. Непроходимые шариковы, беспросветные.