За последние несколько лет постсоветское пространство столкнулось с новой волной сепаратизма – в украинском Крыму и на Донбассе. Причем в регионах Донбасса он стал мимикрировать.
Десять лет назад я разговаривал с абхазскими журналистами о том, что происходит в Батуми. «Знаем, – отвечали мне, – там много строят». Потом отводили глаза по сторонам, где ничего не строили. Грузия еще в начала реформ ставила две задачи – создать новую страну и убедить сепаратистов, что эта страна – общая.
На постсоветском пространстве все сепаратистские конфликты имели одну цель – отколоть территории, чтобы неугодные Кремлю власти новых стран поставить перед выбором: или независимость от России, но с потерей части страны, или быть в «дружной семье», находясь в состоянии вечного шантажа кремлевских сепаратистов. После «победы» они уже мало интересовали Кремль. Для московских политтехнологов было важнее водить за нос неугодные власти Грузии, Азербайджана, Молдовы, а теперь и Украины. У них оставался выбор из двух вариантов – отвоевывать свое право на сохранение конституционной целостности, что при военном раскладе почти невозможно, или создавать условия, при которых сепаратисты, а точнее, удерживаемое ими население, будет с завистью наблюдать за развитием недавней общей родины. Об этом пишет автор на сайте «Крым. Реалии».
Если учитывать, что каждый сепаратистский конфликт – искусственный, рожденный в кремлевских и ученых кабинетах, академические институты были не столько исследовательские, сколько имперские. Институт востоковедения, к примеру, был и остается аналитическим центром, в котором обосновывалась имперская политика в различных регионах Востока – как там население относится к дружбе с «великой Россией» (раньше с «интернациональным СССР»), что будет, если сразу ввести войска, или провести несколько операций, как в Афганистане, а ввести войска потом, много и надолго. В Институте Азии и Африки при МГУ, питомнике «штирлицев», готовили переводчиков и «знатоков» разных культур и народов. Примерно так же в научных учреждениях готовили обоснование сепаратизма в Абхазии, «Южной Осетии», Приднестровье и Карабахе, просчитывалась реакция населения, подбирались обидные определения невозможности совместного сожительства грузин и абхазов, армян и азербайджанцев, осетин и грузин, живших до того по несколько веков вместе.
Советская, а после распада СССР и российская пропаганда, сделала главное дело – рассорила всех, кого надо было рассорить. По всем телеканалам «эксперты» и «аналитики» говорили о том, как задыхалась древняя и великая абхазская культура в тисках Грузии, как страшно было подумать, чтобы этнические русские и украинцы вдруг в одночасье оказались бы не в Молдавской ССР, а в Румынии, что армян и азербайджанцев абсолютно ничего не связывает. К «центральным» телеканалам свой вклад добавляли местные, рассказывая о молдавском или грузинском «фашизме», показывая умело смонтированные фильмы из военной хроники. Москва постоянно подогревала уровень ненависти – когда деньгами, когда материальными благами, – лишь бы в Абхазии или Приднестровье и дальше ненавидели недавних соседей и родственников.
Прошло пару десятков лет и, как это часто бывает с «помощью» россиян, она оказалась не той, о которой говорили в начале 1990-х: абхазский язык так и остался никому не нужным, а южноосетинская культура как была выдумкой, таковой и остается до сих пор. Даже в российской Северной Осетии-Алании осетинский язык перестал быть официальным языком, на нем выходит одна-единственная газета, и то не каждый день, по телевидению и радио говорят в основном по-русски. Единственный признак культуры – этнография, сбереженные учеными знания об осетинских песнях, танцах и преданиях. В повседневной жизни жители «Южной Осетии» и Абхазии, Приднестровья, «ДНР» и «ЛНР» – все те же россияне с культурой и языком от «русского мира».
За последние несколько лет постсоветское пространство столкнулось с новой волной сепаратизма – в украинском Крыму и на Донбассе. И если крымский сепаратизм изначально был оккупационным – из-за численного перевеса представителей «русского мира», то в регионах Донбасса он стал мимикрировать: люди с украинскими фамилиями вдруг становились «русскими» и ни за что не хотели признавать свою украинское происхождение. То же самое сложилось и в Абхазии, когда абхазами по большей части стал не народ, говорящий на языке «апсуа», а грузины-мегрелы, которые в начале сепаратистской волны поняли, что «абхазами» быть выгоднее – можно получить должность или льготы. Сложилась довольно странная ситуация: донбасские русские «коваленки» или «матвиенки» воюют против украинских «коваленков» или «матвиенков». Как и тбилисские грузины Кварацхелиа не могут осознать, как появились абхазы с такой же мегрельской фамилией.
Все это – лишь подоплека и технология сепаратизма, страшнее было осознать то, что сторонников «независимости» и «суверенитета» жестоко обманули. Что Кремлю не нужно было развитие экономики Приднестровья или «Южной Осетии», что важнее там иметь российские войска, а не российские инвестиции. В Кремле быстро поняли, что международного признания постсоветского сепаратизма ждать не приходится, что за деньги можно убедить Сирию или Венесуэлу признать «независимость Абхазии и «Южной Осетии», но в реальности это ровным счетом ничего в международной геополитике не меняет – Дамаск и Каракас находятся в похожей с Сухуми и Цхинвали ситуации.
В разной степени и Кишинев, и Тбилиси действовали одинаково – от экономической блокады до переговоров и предложений находить точки соприкосновения. Главное – что ни Молдова, ни Грузия не поддались искушениям со стороны Кремля признать отхваченные территории, и сделано это было по одной причине – сепаратизм был искусственным, а значит, серьезных поводов для отделения не было, и нет. Теперь же необходимо искать поводы, чтобы экономическое и геополитическое ослабление России стало причиной для осознания сепаратистами нелепости своего безысходного положения. Только две страны пытались искать эти «точки соприкосновения» – Молдова и Грузия.
Молдове не повезло – почти девять лет, с 2001 по 2010 годы, страной руководил лидер молдавских коммунистов Владимир Воронин, который хоть и не признавал Приднестровье самостоятельной республикой, но ничего не делал, чтобы сблизить позиции сепаратистов и центральной власти. При нем были открыты границы, и сепаратисты свободно въезжали на своих автомобилях с приднестровскими номерами вглубь Молдовы, КГБ Приднестровья в ответ четко контролировал въезд молдаван к себе. Кишинев даже отдал на откуп сепаратистам таможенную службу, но к искомому результату это не привело, а привело к большей криминализации сепаратистов. Слабость внутренней политики молдавских коммунистов стала причиной не только ослабления позиции Кишинева, но и потерей времени, когда сепаратисты вполне обоснованно полагали, что их экономический потенциал выше, чем в правобережной Молдове. Но это не значит, что сепаратисты не пользовались благами, которые Кишинев им предлагал, в том числе и сближение с ненавистной Румынией, из-за которой они воевали в начале 1990-х годов, а теперь по румынским паспортам ездят в страны ЕС.
Свою позицию руководитель кишиневского бюро румынской службы Радио Свобода Василие Ботнару определяет так: «Молдавские властители скорее выпустили из рук вожжи, чем рулили. Право на экспорт в Евросоюз отдали без условий пристегивания к национальному бюджету. Вскоре вступит в силу договор о праве пользоваться некими «нейтральными» номерными знаками, выдаваемыми на территории сепаратистов, но якобы филиалами официальных молдавских структур – это даст право выезжать в Европу на приднестровских авто. «Социалка» менее привлекательна в Молдове потому что приднестровские пенсии, тарифы субсидированы Россией. Пожалуй, единственная морковка – это румынский паспорт с производными возможностями временного трудоустройства и свободы передвижения по ЕС. Степень или градус советскости на обоих берегах Днестра не сильно отличается. Хотя Запад из кожи лезет вон, чтобы доказать преимущества демократии. Но в условиях, когда правящая партия вороватая и явно тяготеет к модели всесхваеченности, усилия уходят в песок. Украденный из банковской системы и компенсированный Нацбанком миллиард отпугивает. Так что на «Восточном фронте без перемен», но недавнее назначение Дмитрия Козака на «место Рогозина» вполне может означать подготовку прорыва…»
В отличие от Молдовы, Грузия времен Саакашвили (2004-2012) явно сделала упор на осознание привлекательности. В 2004 году в стране начали проводить реформы, началось бурное строительство, в том числе и туристической инфраструктуры. А после проведения реформ в медицине и образовании грузинские больницы стали привлекательными для абхазских сепаратистов: лечиться в России за взятки они не хотят, а грузинские власти предоставляют медицинские услуги бесплатно – как своим соотечественникам. Одной из причин войны 2008 года стала та самая привлекательность, когда абхазы, уже не скрываясь, наблюдали с завистью за тем, как отстраивался Батуми, как возрождались древние грузинские города, как развивались коммуникации и инфраструктура. Никто вслух в Тбилиси не говорил о том, что все это создается для того, чтобы вызвать у сепаратистов зависть, напротив, все строилось и развивалось для всех, но так быстро и качественно, что это не оставалось без внимания в Сухуми.
Вероятно, в будущем проблем у сепаратистов прибавится – Россия становится все более немощной, ей не хватает денег на собственные социальные программы, а потому содержание чужих сепаратистов станет обузой. Придет время, когда у сепаратистов появится желание выбора: оставаться с международным изгоем Россией или вернуться домой, в страну, которая развивается. Все будет зависеть от того, как пострадавшие от сепаратизма страны будут видеть развитие – победят ли коррупцию и криминал, примут ли демократичные законы, создадут ли условия для иностранных инвестиций.
Правительство Грузии принимает чрезвычайные меры, чтобы предложить гражданам, живущим в сепаратистских регионах, экономические и социальные программы – вплоть до получения банковских кредитов и ведения совместных бизнес-программ.
Сможет ли подобное сделать Молдова и Украина? Или же уровень ненависти по обе стороны сепаратистской границы станет препятствием для новых отношений? Понятно одно – если сепаратистские территории отдавать никто не собирается, нужно работать с населением, предлагать то, от чего им будет трудно отказаться. Пока в Украине значительным является мнение о непримиримости общей жизни с «предателями», но они, как правило, сопутствующий элемент любой сепаратистской войны и нигилизм может сыграть плохую службу при установлении новых отношений. В Абхазии тоже погибло много людей, как и беженцами оказались каждый десятый житель Грузии, но никто еще не придумал легких путей для разрешения конфликтов.
