Метка: Севастополь

Симферополь – Вглядываясь в реалии нынешнего Крыма все больше наталкиваешься на прямые аналогии с жизнью утопического города Чевенгур, описанного Андреем Платоновым без малого столетие назад. Оказывается, Россия за 100 лет не преодолела осужденные писателем и уже самой историей методы организации жизни общества, но сохранила их и приумножила для Крыма в ХХІ веке. Сегодня Крым – это законсервированная утопия Платонова, может быть еще в более извращенном и более страшном виде, чем сам Чевенгур.

В одну ночь, после захвата российскими спецназовцами правительственных зданий 27-28 февраля, власть в одночасье переменилась и стала российской, хотя ее до сих пор олицетворяют фактически одни и те же самые люди. Провели национализацию, сменили названия всего, что не нравилось, потом приступили к «выборам».

Неслыханная ранее в политике вещь – всего за три месяца в Крыму сформировали несколько десятков российских партий, которые пошли на выборы. Впрочем, у Платонова аналог «крымской весны» описан так: «В одну октябрьскую ночь, услышав стрельбу в городе, Захар Павлович говорит Саше: «Там дураки власть берут, – может, хоть жизнь поумнеет». Утром они отправляются в город и ищут самую серьезную партию, чтобы сразу записаться в нее. Все партии помещаются в одном казенном доме, и Захар Павлович ходит по кабинетам, выбирая партию по своему разуму. В конце коридора за крайней дверью сидит один только человек – остальные отлучились властвовать. «Скоро конец всему наступит?», – спрашивает человека Захар Павлович. «Социализм, что ли? Через год. Сегодня только учреждения занимаем». «Тогда пиши нас», – соглашается обрадованный Захар Павлович». Но, несмотря на обилие крымских партий, власть, как и тогда в 20-х, захватила всего одна партия. «Дома отец объясняет сыну свое понимание большевизма: «Большевик должен иметь пустое сердце, чтобы туды все могло поместиться…» И действительно, чтобы так катастрофически разрушить жизнь в Крыму, нужно действительно иметь пустое сердце.

Как они приходили к власти? Точно так, как описал Платонов в своей книге: «Калитва! – показал Копенкин – и обрадовался. Вот оно – сырье для социализма! – изучал Дванов страну. В виду слободы Черной Калитвы всадникам встретился человек с мешком. Он снял шапку и поклонился конным людям. «Товарищи грабить поехали, пропасти на них нет!» – про себя решил человек с мешком. Копенкин отыскал избу с вывеской Совета, но там было пусто, ветхо и чернильница стояла без чернил. Утром пришли четыре пожилых мужика и начали жаловаться: все власти их оставили, жить стало жутко.– Нам бы хоть кого-нибудь, – просили крестьяне. – А то мы тут на отшибе живем – сосед соседа задушит. Разве ж можно без власти? Властей в Черновке было много, но все рассеялись. Советская власть тоже распалась сама собой: крестьянин, избранный председателем, перестал действовать: почету, говорит, мало – все меня знают, без почета власть не бывает. И перестал ходить в сельсовет на занятия… – Товарищ Копенкин! – сказал Дванов. Сядь временно председателем Совета, чтобы не скучно было, – крестьяне согласятся. Ты видишь, они какие…– Да что ж тут такого? – обрадовался Копенкин. – А председателем я устроюсь – здешний район надо покорябать…»

А на днях, как сообщали информагенства, и Сергей Аксенов и «няша-прокурорша» стращали крымчан тем, что каждого, кто осмелится не признать аннексию Крыма и роптать на президента, будет посажен как экстремист. Интересно, они знают, что Платонов описал их еще сто лет назад: «Копенкин сразу положил ему конец: – Говори, будешь народ смущать? Будешь народ на Советскую власть подымать? Говори прямо – будешь или нет? Плотников понял характер Копенкина… – Не, боле никогда не буду – напрямки говорю. Копенкин помолчал для суровости.– Ну, попомни меня. Я тебе не суд, а расправа: узнаю – с корнем в момент вырву, до самой матерной матери твоей докопаюсь – на месте угроблю… Когда Плотников ушел, рябой ахнул и заикнулся от уважения.– Вот это, вот это – справедливо! Стало быть, ты власть!».

Теперь в Крыму даже сессии «госсовета» проходят так, ка описано у Платонова: «С утра свежего солнечного дня началось обычное общее собрание коммуны. Собрания назначались через день, чтобы вовремя уследить за текущими событиями. В повестку дня вносилось два пункта: «текущий момент» и «текущие дела». Перед собранием Копенкин попросил слова, ему его с радостью дали… – Говори безгранично, до вечера времени много, – сказал Копенкину председатель. Но Копенкин не мог плавно проговорить больше двух минут, потому что ему лезли в голову посторонние мысли… Нынче Копенкин начал с подхода, что цель коммуны «Дружба бедняка» – усложнение жизни, в целях создания запутанности дел и отпора всею сложностью притаившегося кулака. Когда будет все сложно, тесно и непонятно, – объяснял Копенкин, – тогда честному уму выйдет работа, а прочему элементу в узкие места сложности не пролезть. А потому я предлагаю созывать общие собрания коммуны не через день, а каждодневно и даже дважды в сутки: во-первых, для усложнения общей жизни, а во-вторых, чтобы текущие события не утекли напрасно куда-нибудь без всякого внимания».

Теперь каждый, кто въезжает в Крым со стороны Херсонской области мог бы вспомнить такую картину, описанную Платоновым: «Аллея кончалась двумя каменными устоями. На одном устое висела рукописная газета, а на другом жестяная вывеска с полусмытой атмосферными осадками надписью: «Революционный заповедник товарища Пашинцева имени всемирного коммунизма. Вход друзьям и смерть врагам». Рукописная газета была наполовину оборвана какой-то вражеской рукой. Газета называлась «Беднятское Благо», будучи органом Великоместного сельсовета и уполрайревкома по обеспечению безопасности в юго-восточной зоне Посошанской волости. В газете осталась лишь статья о «Задачах Всемирной Революции» и половина заметки «Храните снег на полях – поднимайте производительность трудового урожая»… Это взволновало и озадачило Дванова.– Пишут всегда для страха и угнетения масс, – не разбираясь, сказал Копенкин. – Письменные знаки тоже выдуманы для усложнения жизни. – Не заблуждай меня, товарищ Дванов. У нас же все решается по большинству, а почти все неграмотные, и выйдет когда-нибудь, что неграмотные постановят отучить грамотных от букв – для всеобщего равенства… Тем больше, что отучить редких от грамоты сподручней, чем выучить всех сначала. Дьявол их выучит! Ты их выучишь, а они все забудут…».

Время идет, но жизнь в Крыму «не умнеет». Прошло больше, чем полгода, а проблем создали столько, как будто бы над разрушением привычного для крымчан уклада трудились несколько лет. «Когда же будет счастье?» – спрашивают крымчане. Но Аксенов с Константиновым и сами этого не знают, потому собирают «экспертов» и проводят «круглый стол». Кстати, у Платонова об этом написано так: «Губком посылает Сашу по губернии – «искать коммунизм среди самодеятельности населения»… Дванов с Копенкиным, блуждая по губернии, встречают многих людей, каждый из которых по-своему представляет строительство новой, еще неизвестной жизни. Дванов знакомится с Чепурным, председателем ревкома уездного города Чевенгур. Чепурный рассказывает о своем городе как о месте, в котором и благо жизни, и точность истины, и скорбь существования происходят сами собой по мере надобности. «Едем в твой край! – говорит Чепурному и Копенкин. – Поглядим на факты!»

И вот Чевенгур во всей красе. Люди здесь не работают потому, что «за них работает Солнце». Оно производит им все продукты питания. Крымские идеологи утверждают, что «республика» наконец-то освободилась от «23 лет украинского угнетения». Все надеются, что деньги на жизнь им даст Россия, а продукты привезут из Украины. В тоже время можно заняться «душой и репрессиями». «Чевенгур просыпается поздно; его жители отдыхали от веков угнетения и не могли отдохнуть. Революция завоевала Чевенгурскому уезду сны и главной профессией сделала душу. Копенкин идет по Чевенгуру, встречая людей, бледных по виду и нездешних по лицу. Он спрашивает Чепурного, чем занимаются эти люди днем. Чепурный отвечает, что душа человека и есть основная профессия, а продукт её – дружба и товарищество. Копенкин предлагает, чтобы не было совсем хорошо в Чевенгуре, организовать немного горя, потому что коммунизм должен быть едким – для хорошего вкуса. Они назначают чрезвычайную комиссию, которая составляет списки уцелевших в революции буржуев. Чекисты их расстреливают. «Теперь наше дело покойное!» – радуется после расстрела Чепурный». Как и в Чевенгуре, в Крыму первый этап «крымской весны» был закончен аналогично – «самооборона» хватала всех «буржуев», то есть несогласных с аннексией – Решата Аметова да и не только – убили, десятки похитили и пытали в застенках облвоенкомата, в конце-концов изгнали из Крыма.

Но вот наступил второй этап: «После расправы с буржуями Копенкин все равно не чувствует в Чевенгуре коммунизма, (точно так, как «крымская власть» до сих не чувствует Крым полностью российским! И поэтому принимает новые меры) и чекисты принимаются выявлять полубуржуев, чтобы освободить жизнь и от них. Полубуржуев собирают в большую толпу и выгоняют из города в степь. Пролетарии, оставшиеся в Чевенгуре и прибывшие в город по призыву коммунистов, быстро доедают пищевые остатки буржуазии, уничтожают всех кур и питаются одной растительной пищей в степи. Чепурный ожидает, что окончательное счастье жизни выработается само собой в никем не тревожимом пролетариате, потому что счастье жизни – факт и необходимость». Действия оккупантов – полная аналогия сюжету книги Платонова: запретили въезд народным депутатам Украины, изгнали из полуострова лидеров Меджлиса, конфисковали у них здание, стали радоваться, что «меджлис разгромлен», а остальных неугодных – журналистов, общественных активистов, правозащитников – тем или иным способом вытеснили из полуострова, прекратили трансляцию украинских телеканалов, доставку газет и журналов, переключили интернет, исподволь готовится новая фактическая депортация всех «полубуржуев» – крымских татар и украинцев…

«Я исхожу так: необходимо остатки населения вывести из Чевенгура сколько возможно далеко, чтоб они заблудились.– Это не ясно: им пастухи дорогу покажут… Затем – всему среднему запасному остатку буржуазии объявляется смертная казнь, и тут же она прощается. Прощается под знаком вечного изгнания из Чевенгура и с прочих баз коммунизма. Если же остатки появятся в Чевенгуре, то смертная казнь на них возвращается в двадцать четыре часа… Теперь ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть. Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением перетрогал густонапечатанные страницы. Чтобы не напрасно книга была прочитана, Чепурный оставил на ней письменный след поперек заглавия: «Исполнено в Чевенгуре вплоть до эвакуации класса остаточной сволочи. Про этих не нашлось у Маркса головы для сочинения, а опасность от них неизбежна впереди. Но мы дали свои меры». Затем Чепурный бережно положил книгу на подоконник, с удовлетворением чувствуя ее прошедшее дело». А разве не с таким чувством «герои крымской весны» писали новую российскую крымскую «конституцию»?

И даже та беззаконная «национализация» всего имущества Крыма, которую проводят крымские оккупанты точно списана у Платонова: «Только нужно потом домашнее имущество распределить, чтобы оно больше нас не угнетало. – Имущество возьми себе, – указал Чепурный. – Чего ты в такой час по буржуазным сундукам тоскуешь, скажи пожалуйста! Пиши приказ. Советская власть предоставляет буржуазии все бесконечное небо, оборудованное звездами и светилами на предмет организации там вечного блаженства; что же касается земли, фундаментальных построек и домашнего инвентаря, то таковые остаются внизу – в обмен на небо – всецело в руках пролетариата и трудового крестьянства…»

И точно по Платонову «герои «крымской весны» смешно борются с украинскими средствами массовой информации: «– А чего-то у тебя на дворе гарью пахнет? Сторож и Копенкин вышли на двор.– А ты слышишь, – примечал сторож, – трава позванивает, а ветра нету..– Это, проходящие сказывали, белые буржуи сигналы по радио дают. Слышишь, опять какой-то гарью понесло. Это воздух от беспроволочных знаков подгорает.– Махай палкой! – давал мгновенный приказ Копенкин. – Путай ихний шум – пускай они ничего не разберут. Копенкин обнажил саблю и начал ею сечь вредный воздух, пока его привыкшую руку не сводило в суставе плеча.– Достаточно, – отменял Копенкин. – Теперь у них смутно получилось…»

Провал за провалом…

Но вот «Дванов изобретает прибор, который должен солнечный свет обращать в электричество, для чего из всех рам в Чевенгуре вынули зеркала и собрали все стекло. Но прибор не работает…» Не так ли оккупанты свозили в Крым резервные электростанции, но когда случилась авария почти по всему Крыму свет исчез.

Кстати, герои «крымской весны», точь в точь как и герои Платонова, пугают свой народ «хохлами» и «Европой» и точно также планируют сделать Крым российским досрочно, не за два года, как запланировано «переходным периодом», а за год. И даже разруливают дефицит воды точно так, как это сто лет назад описал Платонов: «– Как ты думаешь, – спрашивал Дванов, – скоро мы расселим деревни по-советски? – Мы – враз: скажем, что иначе суходольная земля хохлам отойдет… А то просто вооруженной рукой проведем трудгужповинность на перевозку построек… – Сначала надо воду завести в степях, – соображал Дванов. – Там по этой части сухое место. – А мы водопровод туда проведем, – быстро утешил товарища Копенкин. – Оборудуем фонтаны, землю в сухой год намочим, бабы гусей заведут, будут у всех перо и пух – цветущее дело!» И еще: «Покушав пшенной каши в хате Достоевского, Дванов и Копенкин завели с ним неотложную беседу о необходимости построить социализм будущим летом. Дванов говорил, что такая спешка доказана самим Лениным.– Советская Россия, – убеждал Достоевского Дванов, – похожа на молодую березку, на которую кидается коза капитализма. – Он даже привел газетный лозунг: «Гони березку в рост, Иначе съест ее коза Европы!».

Подобно героям Платонова, герои «крымской весны», с такой же страстью хотят любой заманить в Крым то курортников, то инвесторов. «Построена и башня, на которой зажигают огонь, чтобы блуждающие в степи могли прийти на него. Но никто не является на свет маяка…Всю остальную ночь Чепурный просидел в бессонном ожидании, и вынул знамя Чевревкома из чулана, вычистил звезду на своем головном уборе. Вполне приготовившись, Чепурный взял в руку знамя и пошел на тот край Чевенгура… Часа два стоял Чепурный со знаменем у плетня, ожидая рассвета и пробуждения пролетариата…» Но вместо 8 обещанных миллионов курортников на полуостров за 2014 год заехали посмотреть на «крымское чудо» меньше миллиона, а вместо обещанных Аксеновым «толп инвесторов», даже правительство России в 4 раза сократило финансирование крымского бюджета на 2015-й год…

Как и чевенгурцы «герои «крымской весны» перестраивают экономику: «Скажите, товарищ, сколько лес дает дохода на десятину? – спросил Дванов надзирателя.– Разно бывает, – затруднился надзиратель. – А рожь, наверно, больше? – Рожь несколько больше… У Копенкина на лице появилась ярость обманутого человека.– Тогда лес надо сразу сносить и отдать землю под пахоту! Эти дерева только у озимого хлеба место отнимают… Вырубить надо наголо всю эту гущу и засеять рожью. Пиши приказ, товарищ Дванов! Этим, говорилось в приказе, сразу проложатся два пути в социализм. С одной стороны, бедняки получат лес – для постройки новых советских городов на высокой степи, а с другой – освободится земля для посевов ржи и прочих культур, более выгодных. Дай-ка и я подпишусь внизу, чтобы страшнее было: меня здесь многие помнят – я ведь вооруженный человек. И подписался полным званием: «Командир отряда полевых большевиков имени Розы Люксембург Верхне-Мотнинского района Степан Ефимович Копенкин». Тут аж две аналогии сразу. Во-первых, крычмане, надеюсь, еще помнят приказы с подписью «Верховный главнокомандующий Республики Крым С. Аксенов», и вторая – разве ж не так крымские оккупанты искоренили в Крыму рисоводство, картофелеводство и овощеводство, приняв план превращения Крыма в «край сплошных садов и виноградников»?

В одной из телепрограмм Сергей Аксенов рассказывал, как глубоко он уважает президента соседнего государства. И как ни странно, даже ход его мыслей также описан почти сто лет назад еще в «Чевенгуре»: «Одно успокаивало и возбуждало Чепурного, есть далекое тайное место, где-то близ Москвы или на Валдайских горах, как определил по карте Прокофий, называемое Кремлем, там сидит Ленин при лампе, думает, не спит и пишет. Чего он сейчас там пишет? Ведь уже есть Чевенгур… Он знал, что Ленин сейчас думает о Чевенгуре и о чевенгурских большевиках, хотя ему неизвестны фамилии чевенгурских товарищей. Ленин, наверное, пишет Чепурному письмо, чтобы он не спал, сторожил коммунизм в Чевенгуре и привлекал к себе чувство и жизнь всего низового безымянного народа, – чтобы Чепурный ничего не боялся, потому что долгое время истории кончилось, и бедность и горе размножились настолько, что, кроме них, ничего не осталось, – чтобы Чепурный со всеми товарищами ожидал к себе в коммунизм его, Ленина, в гости, дабы обнять в Чевенгуре всех мучеников земли и положить конец движению несчастья в жизни. А затем Ленин шлет поклон и приказывает упрочиться коммунизму в Чевенгуре навеки. Здесь Чепурный встал, покойный и отдохнувший, лишь слегка сожалея об отсутствии какого-нибудь буржуя или просто лишнего бойца, чтобы сейчас же послать его пешком к Ленину в его Кремль с депешей из Чевенгура.– Вот где, наверное, уже старый коммунизм – в Кремле, – завидовал Чепурный. – Там же Ленин…»

Только до одного изобретения чевенгурских большевиков, пожалуй, не додумались еще «герои «крымской весны», хотя они еще могут воспользоваться подсказкой Платонова. Но не спешат, потому, что смутно догадываются – результат для обессилевших крымчан будет такой же, как в Чевенгуре: «В Чевенгур доставляют женщин – для продолжения жизни. Но и молодые чевенгурцы лишь греются с ними, как с матерями, потому что воздух уже совсем холодный от наступившей осени…»

И даже конец «крымского революционного заповедника» Платонов описал еще в свое время, жаль, что «герои «крымской весны» если и читали его то не очень внимательно. «В Чевенгур прибегает человек и сообщает, что на город движутся казаки на лошадях. Завязывается бой. Погибает Чепурный, остальные большевики. Город занят казаками. Дванов остается в степи над смертельно раненным Копенкиным. Когда Копенкин умирает, Дванов садится на его лошадь Пролетарскую Силу и трогает прочь от города, в открытую степь. Он едет долго и проезжает деревню, в которой родился. Дорога приводит Дванова к озеру, в глубине которого когда-то упокоился его отец. Дванов видит удочку, которую забыл на берегу в детстве. Он заставляет Пролетарскую Силу зайти в воду по грудь и, прощаясь с ней, сходит с седла в воду – в поисках той дороги, по которой когда-то прошел отец в любопытстве смерти…».

Похоже, такой конец ждет и российский Крым. Потому что утопия, она и в ХХІ веке утопия…

Михаил Крылатов, крымчанин

Крым.Реалии

Можно ли без особых проблем доказать то, что пропитанный российской пропагандой, гордящийся российским флотом и воспринимаемый собственными жителями в качестве авангарда пресловутой «русской весны» Севастополь – это Украина?

Спустя несколько месяцев после оккупации города такая возможность предоставлена самими участниками процесса. Конфликт «народного мэра» города Алексея Чалого, использованного оккупантами в качестве знамени «народного недовольства» и подписавшего с Владимиром Путиным соглашение о присоединении Севастополя к России с вполне себе не народным губернатором Сергеем Меняйло и представителем президента России в Крымском федеральном округе Сергеем Белавенцевым продемонстрировал, что в Севастополе доминируют политики, воспитанные не в российских, а в украинских политических традициях. И что эти люди искренне не способны понять систему, в которой принятие решений замыкается на кремлевской камарилье, а провинциальным жителям остается только принять к сведению указания начальства.

У меня нет сомнений, что политическая программа Чалого – шовинизм советского толка. Но одновременно очевидно, что «народный мэр» считает, что имеет право на какую-то свою программу. В России в недавнем прошлом тоже появлялись такие мэры и их даже избирали – не на митингах, а на избирательных участках. Финал был всегда одним и тем же – арест в рабочем кабинете, судебный процесс, исправительная колония. Так в России выпестовался политический класс, научившийся угождать хозяину, а не лаять на него без команды – политический класс дворняжек. Чалый, очевидно, считает себя породистым кобелем, способным самостоятельно решать, на кого и когда ему набрасываться и какие решения принимать. Он заблуждается. Такие возможности у севастопольского бизнесмена были пока он жил в Украине – даром, что с российским паспортом. С оккупацией Севастополя с его правами все кончено.

Для Украины Севастополь был проблемным городом, к настроениям жителей которого в Киеве относились с опаской – потому-то до момента аннексии Верховная Рада так и не приняла закон о Севастополе и не предоставила его жителям возможность самостоятельно избирать главу городского самоуправления. Но в России, любимой России у севастопольцев тоже не будет таких возможностей – как субъект федерации они получат фактически назначаемого президентом губернатора. Для Москвы Севастополь – еще одна военная база, а население города – обслуга этой военной базы, задача которой – радоваться, а не обсуждать приказы. И сколько бы Алексей Чалый не изображал из себя организатора «русской весны», даже самый несмышленный матросик Черноморского флота знает: никакой такой весны не было. Город был просто занят оккупационным корпусом, притворявшимся флотом. И без этого оккупационного корпуса не было бы никакой весны и никакого Чалого.

Когда страна, частью которой был Севастополь, выбрала свободу, городу и Крыму навязали рабство. Не будем, однако, утверждать, что в Севастополе не было тех, кто этому рабству радовался – конечно же, были. Обидно то, что за эту радость заплатят и те, кто готов был подставить шеи под чужое ярмо, объявленное своим, и те, кто хотел бы видеть Севастополь городом свободных людей. И те, кто думал, что в ярме можно быть свободным – такие, как Чалый – тоже заплатят сполна.

Виталий Портников

Крым.Реалии