Термин «мафиозное государство» был впервые введен Балинтом Мадьяром, социологом из Венгрии. Мадьяр и его коллеги разработали эту концепцию в прошлом десятилетии, когда венгерский лидер Виктор Орбан консолидировал власть, устранил политических и экономических соперников и превратил государственные институты в орудия своей личной власти, пишет журналист Маша Гессен для nybooks.com.
За пределами Венгрии эта концепция известна мало, хотя, по мнению Мадьяра, она подходит и к режимам в трех других посткоммунистических странах: Азербайджане, Казахстане и России.
Мафиозное государство, как считает Мадьяр, — это не клептократия, не «капитализм для друзей», потому что оба термина предполагают добровольное объединение соучастников.
Но в России, к примеру, те, кого называли олигархами, давно утратили политическую власть и значительную часть личной автономии, обменяв это на долю награбленного добра. Этот режим нельзя назвать ни неолиберальным, ни антилиберальным, потому что это ни развитие либерализма, ни отклонение от него.
Он вообще не имеет к либерализму никакого отношения. При нем существуют так называемые выборы, суды и законы, но они полностью превращены в инструменты режима и служат для регулирования отношений внутри клана и распределения благ.
Режим пользуется именно ими в основном потому, что они были доступны непосредственно в тот момент, когда мафия пришла к власти. Это не олигархия, потому что политическая власть монополизирована, как и коррупция. Это и не диктатура, потому что мафиозное государство сохраняет некоторые признаки легитимности — те самые демократические ритуалы, из за которых некоторые называют режим гибридным.
Обычно анализ постсоветских режимов фокусируется на том, чего им не хватает: честных и открытых выборов, например, или свободных медиа. Но это, как говорит Мадьяр, что-то вроде попыток описать слона через то, чем он не является: «У слона нет крыльев — это так. Он не живет в воде — это так. Но это ничего не говорит нам о том, кто такой слон!»
Чтобы понять, что такое мафиозное государство, надо представить себе государство, управляемое преступной бандой и устроенное по ее принципам: в центре государства — «семья», а в центре «семьи» — патриарх.
«Патриарх не управляет, — говорит Мадьяр. — Он просто распоряжается: постами, богатствами, статусами, людьми».
В путинской России «семья» включает и давних коллег Путина по КГБ — Игоря Сечина и Сергея Иванова, и как бы либералов — петербургских знакомых Путина Дмитрия Медведева и Алексея Кудрина. Несколько позже в клан вошел министр обороны Сергей Шойгу, который еще с ельцинских времен служил министром по чрезвычайным ситуациям.
У патриарха и его «семьи» только две цели: накапливать богатства и сосредотачивать в своих руках власть. Насилие и идеология — столпы тоталитарного государства — в руках государства мафиозного становятся всего лишь инструментами.
Это различие особенно важно, потому что все государства, которые описывает модель Мадьяра, посткоммунистические. Там, где государство когда-то владело всей экономикой, теперь оно стремится контролировать самые прибыльные отрасли и снимать сливки со всех остальных, а тех, кто отказывается платить, уничтожает.
Мафиозные государства убивают людей так же, как это делает мафия, но только тех, кто не поддается принуждению и шантажу: например, журналистов или непокорных политиков, как Борис Немцов.
«Но эти убийства и тюремные приговоры противникам режима достигают куда меньшего масштаба, потому что в них нет необходимости», — говорит Мадьяр. Обычно оказывается достаточно принуждения, а мафиозные государства, в отличие от некоторых других, прагматичны и не убивают ради самого убийства.
При переходе от сталинизма к системе, похожей на ту, что изображена в фильме Мартина Скорсезе «Славные парни», прибирают к рукам идеологию прошлых времен.
Модель мафиозного государства предполагает представления об идеологии, как если бы она существовала у семьи. Иногда патриарху приходится напоминать «семье», что она сама о себе думает: что считает своей глубинной сущностью. В случае Путина это провозглашаемые им «традиционные ценности».
Но большую часть времени «семья» задумывается только о том, что представляет собой внешний мир. В данном случае она считает, что этот мир гнилой и враждебный. Такое сочетание служит той же цели, что и тоталитарная идеология, — изолирует и мобилизует общество. Но идеология мафиозного государства более изменчива и не так постоянно проявляется, отчасти потому, что мафиозное государство не нуждается в постоянной мобилизации.
«Семья» — возможно, самая важная часть модели Мадьяра. Как и любая семья, это не добровольное объединение: в ней можно родиться, в нее можно быть принятым, но ее нельзя покинуть.
В путинской России пытались очень немногие. Большинство высокопоставленных чиновников в России переходят с поста на пост, иногда теряя, а иногда приобретая привилегии. Бывший премьер-министр Михаил Касьянов, покинувший семью в 2004 году, — один из немногих, кто выбрал полный разрыв с ней. Он рассказывал, что Путин — и напрямую, и через посредников — сделал ему несколько предложений из тех, от которых не следовало отказываться. Предложения постепенно становились все более настойчивыми, а угрозы — более явными. Касьянов отказался и стал лидером маленькой оппозиционной партии. Жизнь ему сохранило, вероятно, то, что он так и не стал особенно популярным. Но в последние два месяца ему не раз угрожали, а в феврале в Москве на него напала группа мужчин.
К счастью для Касьянова, он никогда не был полноценным членом семьи. Технократ, остававшийся во власти с ельцинских времен, он считался кем-то вроде опытного дворецкого, который обеспечивал работу всего домашнего хозяйства, пока семья вселялась в дом.
А вот Лесин был принят в «семью». Он был ее членом. Он большую часть своей жизни работал на медиарынке, его компания «Видео Интернешнл» была одним из первых частных предприятий в Советском Союзе. Во времена Ельцина Лесин участвовал в реорганизации государственных СМИ и в 1999 году стал министром печати. Эту работу он совмещал с участием в президентской кампании Путина.
Когда тот стал президентом, Лесин руководил захватом «Медиа-Моста», крупнейшей независимой медиакомпании страны, который был реализован вполне в мафиозном стиле. Чтобы осуществить захват, Лесин создал схему, по которой государственная газовая монополия получила односторонний контроль над долгами «Медиа-Моста» и потребовала их уплаты. Когда основатель и владелец «Медиа-Моста» Владимир Гусинский пытался сопротивляться, его арестовали и три дня держали в СИЗО, пока он не согласился продать компанию и уехать из страны.
В отличие от большинства членов путинского клана, Лесин не вырос вместе с Путиным, не служил с ним в КГБ, не работал с ним в Санкт-Петербурге в начале 1990-х, и это ограничивало его влияние. Когда один из коренных членов мафии Юрий Ковальчук решил забрать компанию Лесина себе, у того не было возможностей сопротивляться. Формально Лесин вышел из капитала компании раньше, чтобы иметь возможность занимать государственные должности, но фактически продолжал получать от нее прибыль. К тому времени один из первоначальных партнеров Лесина умер, а другой был вынужден продать акции компании и взамен стать ее наемным гендиректором. Для Лесина это была разумная цена сохранения позиции в семье: после короткого перерыва он снова занял высокий пост в путинской системе.
Но в конце 2014 года отношения Лесина с семьей внезапно осложнились. По слухам, он поссорился с главой «Газпрома» Алексеем Миллером, коренным членом семьи. В результате Лесин потерял пост главы медиакомпании, номинально принадлежащей «Газпрому», — фактически одной из немногих крупных бизнес-структур, контролировавших кремлевские медиа. Лесин покинул страну, переехал сначала в Швейцарию, а в прошлом году — в США, где он давно уже владел немалым имуществом.
В тот момент большей части клана, включая Ковальчука, уже был запрещен въезд в США, и такой поступок Лесина был равнозначен предательству семьи. Его могли переселить хоть в собачью конуру, но это не давало ему права выходить и хлопать дверью.
В дни, когда несколько западных правоохранительных органов вплотную занялись расследованием бизнес-операций российской элиты, Лесин слишком далеко зашел и слишком свободно бродил по вражеской территории.
Закончилось все тем, что в ноябре прошлого года в номере вашингтонского отеля нашли его труп. Как сообщили на прошлой неделе, судебно-медицинский эксперт констатировал, что вдобавок к смертельной травме головы у Лесина нашли травмы шеи, туловища, рук и ног, также нанесенные тупым орудием.
Как писала The New York Times, в номере не было обнаружено никаких признаков взлома, но сам Лесин выглядел «растрепанным», когда вернулся в отель после ссоры, во время которой получил травмы. Иными словами, все выглядело так, будто Лесина избили до полусмерти и притащили в отель. Вероятно, у него были причины, чтобы подняться в свой номер одному, вместо того чтобы обратиться за медицинской помощью. Там он и умер, и его тело нашли на следующее утро.
Прошлой осенью, когда сообщили о смерти Лесина, почти никто не сказал о нем доброго слова.
Российские государственные СМИ, большей частью которых он прежде управлял, опубликовали краткие некрологи, где говорилось, что он умер от сердечного приступа. Статьи в немногочисленных независимых изданиях и посты журналистов в соцсетях были полны желчи.
Лесина вспоминали как человека жестокого, бесчестного и потворствовавшего беззаконию, и это, вероятно, были не худшие его качества. Возможно, это был уникальный случай — человек, который, похоже, за всю свою жизнь никому не был симпатичен.
Есть множество способов убить человека. Многие из них были применены против противников путинского режима: одни были застрелены, другие отравлены — использовались как минимум два разных яда, третьи умерли от загадочных сердечных приступов. Каждое убийство несет какое-то сообщение, но в большинстве случаев они были обставлены так, чтобы создать иллюзию непричастности властей к этому. Кто бы ни убил Лесина, он явно стремился к противоположному.
Мафиозные кланы любят иногда напоминать своим членам, что правила нельзя нарушать.
