Сейчас многие задаются вопросом – а что же делать с Крымом, когда мы, украинцы, его вернем? Что делать с этими людьми, отравленными российской пропагандой, теми, кто ненавидит нас? Направление мысли верное, но его ход, а еще более – характеристики крымского населения, – чаще всего нет.
Что уж точно верно – от крымчан сейчас отнята любая субъектность и они не будут иметь решительного или хотя бы весомого голоса в том, что произойдет в будущем с ними и Крымом. Какой-то вес или убедительное право говорить от своего лица будут иметь крымские татары и их политические институты, прежде всего Меджлис, а также крымские беженцы, коль скоро они смогут сформулировать свои требования, и те из них, кто не порвет к тому времени связи с домом. Что уж точно – дом этот придется обустраивать заново, от него останутся, образно говоря, одни стены. Все политические институты вплоть до ЖЭКов и детских садов будет необходимо обновить, политическую жизнь, привычки и практики поменять в корне, и в какой степени крымчане, выезжавшие и нет, будут в этом участвовать, зависит от них самих.
Если призадуматься, это и была главная проблема Крыма – самоотстраненность от обустройства своей жизни. Именно она подталкивала и таки окончательно толкнула его к сегодняшнему драматическому обороту. Вопрос в том, были ли давившие на Крым внешние силы непреодолимы или дело в фатальной слабости ума и воли крымчан.
Давившие силы, следует сказать, были чрезвычайно могучи. Крым был нужен всем – и Киеву, и Москве, и нужен как дача, санаторий, поместье. Это развращало политическую элиту, она продавала все, что можно, ничем не уступая в жадности своим патронам и перенимая от них передовые коррупционные приемы. Крым – место коллективного, киевско-московского грабежа, крымские депутаты и министры были подельниками и лишь обеспечивали растущий спрос. Направление в Крым премьер-министром макеевского Василия Джарты только окончательно утвердило этот факт, ранее несколько замаскированный.
Таким был Крым год назад, и уже тогда относительно депутатов крымского парламента не было никаких иллюзий. Когда Гиркин отлавливал этих депутатов и сгонял их на голосование «Путин, помоги!» это была запуганная, воровитая, насквозь эгоистичная группа людей, не имеющих никакого чувства ответственности за эту землю. Мне могут возразить, что именно крымчане голосовали за таких депутатов и они, мол, плоть от плоти своих избирателей, но стоит вспомнить, как организовывались избирательные кампании в крымскую власть последнего созыва по правилам администрации Януковича. В международной практике такие голосования называются «демократическими, но несправедливыми». Впрочем, все отлично помнят «выборы при Януковиче». В Крыму они проводились более системно и жестче, чем в целом по стране.
Другое, о чем тоже не устают упрекать крымчан горячо разочарованные украинцы – это в их «русскости», отделенности от тревог и надежд страны, в их «извечной любви к России». Во многом это действительно так и следует признать включенность большинства крымчан в поле русской, а не украинской культуры. Однако было бы неверно считать языковую или этническую инаковость крымчан непреодолимым препятствием, и не следует уподобляться «культурным шовинистам», обосновывающим свое врожденное превосходство врожденной же культурой. Не вдаваясь в споры о кризисе российской цивилизации и ее предсмертных судорогах, я мог бы вспомнить, что в разные периоды прошлой зимы на Майдане было от 100 до 300 крымчан ежедневно, это было их постоянное количество. Я отлично помню как крымский Евромайдан ежедневно отправлял в Киев все новые и новые группы, и как члены этого Евромайдана боролись в казалось бы безнадежных условиях. В Небесной сотне тоже есть крымчане. Сейчас на Востоке воюют крымчане – батальонами, расчетами и единицами. Новости от крымских телеканалов и агентств не должны вводить в заблуждение, что российский Крым – это сплошной восторг и ликование. Все не совсем так.
Единственным украинским регионом, очень и очень на Крым похожим, мне кажется Закарпатье. В обоих случаях чувство отъединенности ото всей другой Украины совершенно очевидно, как и желание при каждом удобном случае это продемонстрировать приезжим. Жить за горным хребтом и всматриваться в Европу, и вспоминать жизнь в Империи, – это столь же отдаляет закарпатцев от всех остальных, как и жить в Крыму, смотреть на море, изредка пересекать узкий перешеек и вспоминать иную, не столь европейскую Империю. География весьма и весьма определяет самоощущение, это так.
От крымчан не стоит сейчас ждать мгновенного прозрения, покаяния и самобичевания. Они находятся сейчас один на один с Россией, которая пользуется тем, что Крым уже «их». И они – население оккупированной территории, не имеющее никакой возможности не то что бороться, но и мирно чего-то требовать. Они могут только просить.
Еще: пару лет назад мне приходилось наблюдать эволюции мнений одной группы ялтинцев, боровшихся с застройкой их города. Боролись ребята ярко, с огоньком, с охранниками дрались, прокуроров призывали к ответу, застройщиков, милицию. В этом они не отличались от таких же групп, скажем, киевлян – типы те же, методы и проблемы схожи, граждане их так же вяло поддерживали. Но в чем отличие: ялтинские активисты считали бедой Украину, источником проблем – украинские порядки, причиной злодейств – украинское правительство. В своей симпатии к России – а они у них тоже были – прочитывалось нечто компенсаторное, в смысле «но должно же быть хоть что-то справедливее и честнее». И после «присоединения к России», как мне известно, они сначала воспрянули духом, но сейчас окончательно упали, даже не стали Путину письмо писать. Это показательно – слабая надежда написать Путину все же какая-то надежда, а Украина Януковича не давала им и такой.
В том, что возвращенный Крым будет полностью пуст от всех форм и практик государственности и придется этот вакуум заполнять и есть хорошее – это то «окно возможностей», которое дает ему и его жителям хоть какие-то шансы на будущую жизнь. То, что происходит, и что еще произойдет, схоже с тяжелой болезнью, но с надеждой на скорое выздоровление. Которого без оккупации и без борьбы и последующего очищения ждать можно было бы бесконечно.
Андрей Кириллов, крымский обозреватель
