Метка: зона АТО

Маркиян Лысейко — сотрудник Укринформа, один из четырех фотокорреспондентов, которые в субботу вырвались из окружения под Иловайском. Именно там были расположены боевые части батальонов «Донбасс», «Днепр», «Свитязь», «Франковец», «Херсон». Именно освобождением этого города должно было завершиться окружение нашими силами Донецка. Но хорошие новости сменились тревожными сообщениями, что Иловайск окружили, и там погибают боевые части батальонов Нацгвардии.

На момент, когда писался текст, судьба большей части бойцов добровольческих батальонов неизвестна. Хотя часть людей выходит из окружения. Первыми из него вырвались журналисты. 29-го августа Макс Левин, который собственно был за рулем счастливой и быстрой Инфинити, вырвавшейся из окружения, и которую не достали российские мины и «Грады», написал в соцсетях, что произошло чудо, они уцелели под пулями и минометным обстрелом, фактически во второй раз родились. А 30 августа мы сидели с нашим коллегой Маркияном в офисе агентства, и вряд ли он выглядел счастливым человеком. Он ждал сведений от бойцов, которые все еще находились в окружении.

— 22-го августа мы приехали в городок, где была расквартирована часть батальона «Донбасс», это в нескольких десятках километров от Иловайска. А 23-го мы уже ехали с колонной под Иловайск, везли туда медикаменты и боевой комплект. А оттуда должны были вывозить раненых, — рассказывает Маркиян, — там уже было несколько батальонов Нацгвардии. «Донбасс», «Днепр» и части других батальонов должны были осуществить предварительную зачистку города, которую должны были потом поддержать Вооруженные силы. Все сначала и не выглядело, как опасность окружения. Мы должны были присутствовать при операции зачистки города. Впрочем, все пошло по-другому.

— Как выглядела ваша база в Иловайске? Что вы контролировали?

— Мы контролировали две улицы и двор в школе. Собственно в школе мы и располагались. В ней были два бомбоубежища. В одном скрывались местные жители. В другом, маленьком, был наш госпиталь. Первую ночь мы провели в подвале в доме частного сектора. Знакомые бойцы нас взяли к себе. Мы везли какие-то вещи, тепловизоры, для снайпера везли костюм лесовичка. В первую же ночь работала артиллерия, мы ночевали в подвале. Из-за обстрела остались там на всю ночь. Разлет осколков при таком обстреле очень большой, возвращаться было опасно. Утром пришли в школу. Там находилось начальство. Это было удобно, поскольку от командиров можно было новости услышать, они могли посоветовать, где и как лучше снимать. Командиры порой получали радиоперехват, поэтому можно было понять, когда будет обстрел.

— Как проходил ваш день?

— Определить, как проходил каждый день трудно: это зависело от обстрела. Наши стрелковым оружием зачищали сепаратистов утром, а те после обеда давали «ответку» гаубицами, минометами, АГСами (АГС — автономная гранатометная система). Стреляли они не постоянно, но начинали неожиданно. Однажды они начали в семь утра, на другой день — с пяти вечера до двенадцати. На третий день с пяти утра до двенадцати. Они также контролировали депо, у них были укрепрайоны. На колею в депо заезжал боевой поезд с гаубицей для обстрела. Откуда они его взяли — не знаю..

Если обстрела не было до обеда, можно было попробовать пробежать к связистам, чтобы зарядиться — два пауэр-банка под модем и мобильный. Потом так же перебежками и огородами бежали в школу. Снимали школу и территорию вокруг школы. А если не было обстрела, чистили оружие, окапывались, делали тайники, такие маленькие окопчики. Парасюк делал коктейли молотова, на грядках в разрушенных домах можно было поискать помидор или виноград.

— А как вы снимали под пулями?

— Ну так, перебежками и снимал. Но кроме того, чтобы работать, надо слушать. Когда стреляет пушка, слышен звук. Между звуком и реальным долетом снаряда проходило семь-двенадцать секунд. Надо было быть на расстоянии семи-двенадцати секунд от какого-то укрытия. Услышал выстрел — прячешься. В туалет, кстати, тоже перебежками. Надо при этом хорошо слушать, нет ли «Градов», артиллерии, не работают ли снайперы. Мы все десять дней от нашего выезда не снимали бронежилеты.

— Что вы ели?

— Сначала у нас были свои продукты, которые взяли с собой. На огородах брошенных домов можно было собрать картошку. Бойцы принесли газовый баллон. Мы как-то начали жарить картошку, а тут снайпер начал стрелять. Потом давали сухпайок на день, каша перловая (невкусная), чай, сахар и галеты, еще гречка с мясом, на ужин также консервы и галеты. В последние двое суток еды не хватало, мы делили один сухпайок на двоих.

— Когда вы начали понимать, что вас берут в кольцо?

— Сначала такого ощущения не было. Все ждали, что придет другой батальон или Нацгвардия. Командиры говорили, что идет подмога, войска подтягиваются. Мы брали участок, который контролировали. С нашей базы выходила группа, которая зачищала одну улицу, вторую. Потом террористы ее отбивали, потом мы снова брали. Но время проходило, сепаратисты подходили, пристреливались четче. Они, скажем так, подошли, вынудили пострелять — отошли. Наши приходят на зачистку, но площадь не увеличивается, потому что террористы возвращаются. И мы понимали, что рано или поздно боекомплект закончится. Плюс в интернете начали писать, что в Украину зашла российская армия.

Ожидание украинских сил у нас переходило в вопрос: а когда будет помощь. Причем очень многие бойцы даже в последний день, 28-го, когда мы собирались уходить, не верили, что это прорыв. Говорили: может это не прорыв, может еще к нам подойдет подмога, и мы зачистим Иловайск.

Когда мы увидели, что ничего не делается, 25-го числа мы начали писать в Фейсбук. Мы, как и неделю тому назад, контролировали лишь несколько улиц и район школы. А террористы и россияне делают второе кольцо окружения. Макс Левин (фотограф ЛБ) написал статус в ФБ. Семен Семенченко позвонил, сказал, что не нужно шума, мол, я попробую по своим каналах разобраться. Потом Семен написал, что все все знают, а ситуация не разруливается. Тогда прошло два митинга под АП и Генштабом. То есть, после этих событий все знали о нашем окружении. Почему с 27 по 29 не была направлена подмога? Вот вопрос к руководителям АТО и Генштаба.

— Могло быть так, что из-за вторжения россиян и наступления на Мариуполь, Донбасс, хоть как это не звучит цинично, выпал у них из списка приоритетов?

— Если мы, гражданская машина, смогли проскочить, не думаю, что сделать для нас коридор требовало много военных сил. Была связь с командирами батальонов. Там же батальонов в Иловайске было несколько. Были рядом военные силы, которые могли бы сделать коридор. Почему нельзя было договориться раньше о нашем сопровождении и сказать: «Вы готовьтесь, мы делаем прорыв и вас вытягиваем». Отмечу: мы видели военных в нашем районе. А выходило, что каждый день ДНР-овцы подкреплялись десантниками. А Лысенко по телевизору говорит, что пришла подмога, Иловайск зачищается под контролем сил АТО. В это время подмоги нет, по нас валят «Грады».

Мы все ждали прихода войск. Некоторые командиры говорили: вот-вот за бугорком увидите колонну танков с сине-желтыми флагами, подмога будет, не переживайте, это война, на войне такое бывает.

— Какое отношение к вам у местных людей?

— Ими манипулируют. ДНР их бомбит. Но они говорят, это украинская армия. Террористы и россияне становятся за городом и бомбят, они же прячутся, а Украинскую армию видно. Нет адекватного информационного обеспечения. В Донецке нет украинского телевидения. Кто был на войне, говорят, есть возможность блокировать все каналы, кроме одного. Почему нельзя хотя бы по селам локально установить антенну, которая блокирует отребье?

Еще мне рассказывали, как корректировщики огня («наводчики») работали. Они действовали порой неожиданным способом. Например, приехал какой-то мужчина на машине. Стоит минут двадцать с включенными фарами. Постоял и уехал. Их утром начали бомбить. На второй день то же самое. А на третий день его поймали, он сказал, что эти включенные фары и есть знак, куда надо бить. Или, например, был корректировщик, который всегда ходил с пистолетом, но порой постреливал. Потом выяснилось, что он двумя выстрелами предупреждал, где есть группировка военных.

— Что больше всего запомнилось в Иловайске?

— Как-то раз сидим во время обстрела, кто-то говорит, нас слили, не будет никакой армии, мы никому не нужны. Тогда другой говорит: «Заткнись». И все дружно сменили тему: начали сравнивать консервы из сухпайка. Когда кто-то из наших получал ранение, то появлялось дополнительное занятие. Когда-то была атака на школу стрелковым оружием, шла пехота. Я это не снимал, я помогал. А потом, когда тянули раненого, я подумал, стоит сфотографировать. А следующая мысль была: если ранение тяжелое, нельзя, вдруг это его считанные минуты. Передумал.
Там день на день не был похож. Один день мог накрыть «Град», страшно, но не очень. Когда «Ураган» накрывал, то была такая пыль и так все тряслось… Если бы попали в школу, разрушили бы вдребезги. Сначала спали в спортзале. Но когда был обстрел, то все пытались в дверной проем поместиться. В подвал можно было уйти, но там очень влажно, нет вентиляции. У меня был фонарик, подсвечивал врачам, если были тяжелые раненые, а порой и в госпитале спал. Однажды мне не спалось. Я вышел на улицу, там стоял военный, его позывной Мега, он возил раненых. Я подошел, попил чай с ним. У нас был самовар. Потом в 7 утра еще кофе выпил, затем оставил его, ушел. И вдруг слышу взрыв. Первый пристрелочный выстрел миномета, который редко бывает точным, в этот раз попал в самовар и убил Мегу. Это было ровно через 20 минут, как я ушел.

— Расскажите о самом прорыве.

— Насколько я знаю: предварительно была договоренность. У нас были пленные десантники-контрактники. Согласно договоренности: мы выходим и отдаем пленных. Мы из Иловайска переехали в Многополье, где стояла часть 93 бригады. Там переночевали с 28-го на 29 августа. Нам с вечера сказали вытянуть батареи из мобилок. Почти в пять утра начали формировать колонну. В бежевый уазик посадили российских пленных, которых должны были отдать взамен нашего отхода. Кажется такой была первая договоренность. Пересадили раненых в военный КамАЗ, который должен был отвезти раненых и погибших. Стартовали со школы, когда формировалась колонна. Мы ехали за одной из военных машин. Я увидел пленных. Мы видели, как они и пара танков, — три-четыре — поехали направо в сторону Старобешево.

Мы сформировали колонну, которой должны были идти в другую сторону — на Красноселье. Мы взорвали собственный боекомплект, чтобы он не достался врагу. Это очень громко. А потом мы еще два часа стояли. К нам подтянулись другие батальоны: «Франковец», «Херсон», «Днепр». А по школе начал стрелять «Град». Колонна активизировалась и двинулась. Чем ближе мины падали, тем быстрее колонна ехала. Никто не понимает, почему падают мины, назад вернуться невозможно, по школе работает «Град». Мины ложатся ближе и ближе. Причем, меня мучает вопрос, почему одна колонна с пленными ехала в Старобешево, а мы поехали вниз в Красноселье, и по нас стреляют? Мы выехали километр за Многополье, и по колонне начали стрелять изо всего, что только бывает, кроме авиации: минометы, гранатометы. Справа стреляли с тяжелого оружия, клали четко по дороге: и между машинами и по машинам. Разлет осколков мин при таком обстреле такой, что они траву стригут. Машины начали маневрировать. Мы пытались за какой-то большой машиной ехать. Обещанный коридор был плотным коридором огня. Справа стреляло тяжелое оружие: минометы, гранатометы, РПГ, «фагот», с левой стороны по нас начало бить стрелковое оружие: автоматы, пулеметы.

Откуда велся огонь, трудно понять. Мы старались прятаться. Перед нами взорвали танк. Угодили в башню. Ребята вылезли и побежали. Оглянулся, чтобы посмотреть на конец колонны, но не увидел сквозь огонь и дым. Мины сыпались настолько плотно, что это было как Контр Страйк на компьютере. Первые машины набрали скорость, это были БМП, БТР, Урал, машина с открытым кузовом, где сидели бойцы, позади ехало что-то гусеничное наше. Мы проехали какое-то село, и в конце снова была засада. Опять подорвался танк. Потом снаряды попали в БТР и БМП, оно все загорелось у нас на глазах. Тогда Макс нажал на газ, мы полетели со скоростью 150-200 километров в час, нигде не останавливались. Там была то прямая дорожка, то холмик, и на холме сидели россияне. Они стреляли, но думали медленнее, чем мы ехали. Помню, как россиянин или сепаратист в камуфляже стреляет в меня на бугорке. Он целился именно в меня: а я сижу и думаю: интересно, а чего он не попадает. Наши, кстати, никогда не стреляли на опережение, наши стреляли только в ответ.

Таким образом, мы проскочили три засады. Когда мы поняли, что огонь не ведется, мы сели, включили навигатор и начали вспоминать, какие населенные пункты контролируются нашими. Когда мы выезжали, сняли номера, и я отцепил сине-желтую ленту. Я думаю, что наша Инфинити нас спасла еще и потому, что люди начинали рассматривать ее, а потом думать, не пострелять ли.
Кровь в автомобиле журналистов, вырвавшихся из окружения в ИловайскеМы вспомнили, что наша точно Волноваха. Мы добрались в Волноваху. Арчи (такой позывной связного) нарисовал нам дорогу сел, которые контролируются нашими войсками. Была мысль ехать через Мариуполь, потом видим там на трассе машины, где написано «дети», читаем, что российские военные в двадцати километрах. Нам позвонила Аня, наша медсестра, она сказала, что ранена и не может двигаться, колонна остановилась, приняла бой.

И просили о помощи. Мы приехали туда, где стояла другая часть батальона «Донбасс». Мы показали, где наши могли принять бой, показали, где была засада. Потом мы хотели заехать в Днепропетровск. Навестить Семена Семенченко. А еще я хотел спросить его, почему дают уничтожить боевую часть «Донбасса». При этом я слышал, что российские десантники сказали, что стратегия засад сделана именно для уничтожения нашего батальона.

— Вы встретились с Семенченко?

— Да. Но он просил не разглашать его ответы на мои вопросы.

Источник: «Укринформ»