Сейчас легко написать, что спустя годы, оглядываясь на 2014-й, мы будем писать, что прожили исторические 365 дней. И в самом деле, если только припомнить самое-самое главное — Майдан, гибель Небесной сотни, бегство Януковича, аннексию Крыма, войну в Донбассе, президентские и парламентские выборы, кризис в России — то получится, что мы прожили незабываемый год, о котором будут писать романы и снимать фильмы.
Но мы так думаем потому, что еще не знаем, каким будет 2015-й. И это не констатация очевидного — что после 2014-го года обязательно наступает 2015-й, я не сомневаюсь, что читателю и без меня это все известно. Это предложение понять, что основные вызовы 2014-го года не только не преодолены, а напротив — становятся главным содержанием нашей жизни и жизни окружающего нас мира.
Майдан запустил исторический механизм — именно поэтому в 2014-м году события разворачивались с такой головокружительной скоростью, что многим из нас может казаться что сам Майдан завершился не в феврале уходящего года, а был несколько лет назад. Именно поэтому многое, происходящее сейчас, кажется развивающимся как бы в «остановившемся», замедленном времени — хотя на самом деле события продолжают происходить стремительно, просто мы сами уже привыкли к другому ритму и не хотим от него отказываться. Именно поэтому решающим может оказаться 2015-й год, а вовсе не 2014-й — и именно об этом времени будут писать романы и рассказывать детям. А 2014-й окажется только потрясающей прелюдией к настоящим переменам.
И при этом не обязательно перемены произойдут в 2015 году. Совершенно очевидно, что наша страна стала генератором цикла имперской модернизации, который уже переживала Российская империя столетие назад. Просто вспомните, что первым явным толчком к переменам в России тогда была Революция 1905 года, участники которой требовали демократизации страны — и которая тоже черпала энергию на окраинах, а вовсе не в русской глубинке. Именно таким толчком к демократизации стала оранжевая революция — при всей ограниченности своих задач и результатов она ребром поставила вопрос о честных выборах, который потом «срикошетил» и в самой Российской Федерации, на московской Болотной, приведя к ужесточению режима — ну совсем как в Российской империи после подавления Революции 1905 года. Ужесточение режима в обоих случаях привело к усилению неадекватности первого лица, искусственной селекции идиотов и безумцев во власти и полному непониманию ими закономерностей развития экономических и политических процессов в современном мире. И в этом смысле Майдан — и в особенности гибель Небесной сотни — вполне можно сравнить с выстрелами в Сараево в 1914 году. Мы, конечно, сегодня не можем утверждать наверняка, что находившихся на Майдане расстреливали из российской винтовки — точно так же, как мы не можем утверждать наверняка, что российская рука вела на убийство Гаврилу Принципа. Но подозрения такого рода сохранялись и после убийства наследника престола Австро-Венгрии, сохраняются они и у нас после Майдана. Прежде всего потому, что Россия и сто лет назад, и сейчас заинтересована в таком ходе событий, считая, что он развязывает ей руки — с идиотической точки зрения, разумеется. Но российское руководство и к 1914-му году, и к 2014-му уже было укомплектовано безумцами.
Единственный шанс для сохранения российского режима в 1914 году, в особенности, учитывая революцию 1905 года — поступательное эволюционное развитие с экономическими реформами и осторожной демократизацией. Но Петербургу хотелось участвовать в войне за передел мира, российская власть была обижена недооценкой своего глобального веса, считала, что Сербия — естественная часть ее сферы влияния, «большая Центральная Европа» — то бишь Австро-Венгрия — слаба и не сможет оказать серьезного сопротивления, с Германией удастся договориться, а с Францией — вступить в союз. В результате российская власть даже если и не подготовила авантюру в Сараево, то с удовольствием втянулась в ее последствия — и погибла. При этом нужно признать, что многие расчеты оказались верны: Австро-Венгрия действительно была рыхлой, Франция стала союзником России, с Германией действительно удалось в конце концов договориться в Бресте. Только вот состояния самой России эти расчеты не учли.
Единственный шанс для сохранения российского режима в 2014-м году состоял в поступательных эволюционных реформах в экономике и осторожной демократизации.
Но Москве хотелось участвовать в войне за передел мира, российская власть была обижена недооценкой своего глобального веса, считала, что Украина — естественная часть ее сферы влияния, «большая Европа» — то бишь Европейский Союз — слаба и не сможет оказать серьезного противодействия, с Германией удастся договориться, а с Францией — вступить в союз.
В результате российская власть даже если и не подготовила авантюру с силовым разгоном Майдана, то с удовольствием втянулась в ее последствия — и погибнет. При этом нужно признать, что многие расчеты оказались верны: ЕС действительно оказался рыхлым и неповоротливым, Франция в самом деле пытается найти компромисс, да и Германией еще можно будет в конце концов договориться. Только вот состояния самой России эти расчеты не учитывают.
В конце 1914-го года патриотизм и энтузиазм в Российской империи были в самом разгаре, год казался переломным, а наступающий год — победным и счастливым. В 2014-м году события развернулись несколько раньше — потому что раньше прозвучали «выстрелы в Сараево». К концу 2014-го года российское общество приходит деморализованным и растерянным, но главные разочарования — кошмар 1915-1916 годов — у россиян еще впереди. И только будущее сможет дать ответ, завершится ли этот кошмар демократическим Февралем 1917-го года или Февраль, как это уже случилось в российской истории, перерастет в Октябрь, распад России и гражданскую войну. И нужно помнить, что в наше время то, что раньше происходило за несколько лет, сейчас укладывается в год или месяцы — так что главным переломным годом может стать и 2015-й, и 2016-й.
Что это означает для Украины? Если мы поймем, что до расстрела Небесной сотни и бегства Януковича оставались частью империи — в виде экономического протектората с имитацией самостоятельного государства — то увидим, что нас ожидает судьба «Царства Польского» или «Великого Княжества Финляндского», которые сумели воспользоваться крахом метрополии и навсегда стать частью европейского мира. Украина — это Польша XXI века — со всеми проистекающими отсюда последствиями. Ошметки империи будут ненавидеть нас еще долго и распевать в кабаках свои страшные песни («помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки» — это ведь столетней давности песня про бой армии УНР и польской армии с буденновцами, одну из битв, в которой была спасена Польша) — но сделать уже ничего не смогут, как ничего не смог сделать разбитый нашими героями мерзавец Буденный, только превращать в песне поражение в победу.
Мы входим в мир без России. И в следующем году это станет окончательно понятно даже самим россиянам. То есть сама Россия пока что никуда не денется, по крайней мере ее территория — но как политического и цивилизационного понятия в нашем мире ее уже не будет. И именно это — главный результат 2014 года.
Теперь все зависит от нас — и только от нас. Оккупанты еще могут совершать диверсии, придумывать новые авантюры, навязывать нам опасные сделки — но все это уже никак не сможет изменить ни нашего выбора, ни нашего будущего. Если мы окажемся в состоянии изменить нашу собственную страну — то уже через 10-15 лет забудем о столетиях имперского прозябания так, как будто это было не с нам, и при взгляде на сохранившийся где-то бюст Ленина будем думать не «надо его убрать», а «кто это?». Если и расставшись с Россией, будем продолжать надеяться на «авось» — тогда зависнем между цивилизованным миром и разлагающейся псевдоимперией, не имея ни воли пойти вперед, ни желания уйти обратно.
Времени на прыжок у нас не так-то и много — очень надеюсь, что мы сможем использовать шанс, оплаченный кровью и жертвенностью наших соотечественников и предоставленный самой историей.