Директор Школы управления УКУ Павел Шеремета в рамках лектория «Экономическая лаборатория» рассказывает о выводах для Украины из сравнения с быстрорастущими экономиками в Восточной Европе, Юго-Восточной Азии и Африке, передает НВ.
Некоторые страны действительно совершили чудо экономического роста. И ХХ век станет известным скорее всего не падением Берлинской стены или выходом Восточной Европы из коммунизма. Лет через 100 это будут тривиальные исторические события на фоне того, что несколько миллионов людей вышли из бедности. И это произошло не в Восточной Европе, не в Латинской Америке, а в Юго-Восточной Азии. В сравнении с той великой трансформацией, произошедшей у нас, это большое экономическое событие. И со стороны нам кажется, что это чудо. Ты говоришь с южно-корейцами, они говорят: «Какое чудо? Мы тяжело работали каждый день». И поэтому я назову свое выступление «Тяжелый труд экономического роста».
Чудо — это метафизика, перейдем теперь к физике. Экономическая теория говорит, что для экономического роста нужны три базовые вещи (И это даже еще не Вашингтонский консенсус).
Во-первых, нужен демографический рост, как минимум, он добавляет к экономическому росту. И между прочим, то, что мы видим в Малайзии, в частности, в которой я провел часть жизни, там идет существенный демографический рост. Ближний Восток — существенный демографический рост и так далее. У нас этого нет и не будет.
Второе — инвестиционный рост. Если брать статистику за 2014 год (я пойду снизу вверх): Украина — 14% валовые инвестиции к ВВП, США — 19%, Польша — 20%, Малайзия — 25%, Китай — 46%. У нас 14%, о каком росте идет речь?
Я недавно принимал участие в дискуссии за круглым столом, где мои коллеги-дирижисты ( те, которые считают, что государство должно выбирать стратегические приоритеты) критиковали Международный валютный фонд, мол, он нам прогнозирует лишь 0,1%. Я говорю: «Подождите, ну, хорошо, а мой врач говорит, что у меня, например, там, билирубин 40 и будет подниматься, так это, оказывается, врач виноват?». Он говорит: «Смотрите, у вас инвестиции 14%, у вас не может быть быстрого роста. То есть на быстрый рост вам надо 30-40% инвестиций». Для того чтобы, между прочим, эти инвестиции были, нужно 30-40-45% сбережений. И там, между прочим, начинаются знаки вопросов. Все, что имеет такой ненормальный, неестественный (а 46% — это неестественный) уровень, они используются не слишком эффективно. Между прочим, там есть проблемы и по государственным финансам в Китае и так далее. То есть опять же, это базовые, мейнстримовые вещи. Есть, я уже упомянул о нем, Вашингтонский консенсус, который говорит, что коррупция — это плохо, фискальный дефицит – это плохо, зарегулированность — плохо и так далее.
Мы когда думали, где эти чудеса экономического роста, я предложил добавить Африку, потому что мы там говорим — Восточная Европа, Юго-Восточная Азия, мы знаем, что там действительно произошли чудеса. Я говорю: «Давайте еще Африку добавим». Market friendly, deregulated, entrepreneurial.
Что-то не так с культурой. Это нормально. Наоборот хорошо, что у нас разные культуры, и, между прочим, хорошо, что я убегу от экономики. Потому что здесь есть другая проблема. Есть разные взгляды на культуру. Например, Герт Ховштеде, голландский ученый, предлагает разный набор ценностей для разных стран. В отношении Украины есть несколько вещей, на которые я хотел бы обратить ваше внимание. Это power distance, individualism и uncertainty avoidance.
Очень кратко. Что такое power distance? Дистанция власти — это то, как общество реагирует на то, что мы все рождаемся неравными. Англосаксонский ответ, зная, что мы рождаемся неравными интеллектуально, социально и физически, говорит: «Мы гарантируем вам, тем не менее, равные возможности». Есть индийское общество, с которым я немного прожил, и там есть пять каст и очень много ограничений относительно того, кто и из какой касты имеет право занимать должности или в какой храм ходить.
Между прочим, 92 — по 100-бальной шкале, это много. То есть если, скажем, дать примеры стран, которые низко находятся, то министры в Швеции ездят на работу на велосипеде и на метро — это десять по этой стобальной шкале.
Дальше индивидуализм, у нас 25 по 100-бальной шкале. Я не знаю, закончилась ли с моим поколением эта тема родителей, что: «Ты же слушай, не забудь, что «Я» — это последняя буква в алфавите»? Потому что, обратите внимание, что мы некоторое время привыкали к словосочетанию «Моя страна, мой город», потому что всегда это было «Наша страна, наш город». Обратите внимание, мы все еще не привыкли к «мой университет», потому что «мой университет» воспринимается как мой частный университет, мы говорим «наш университет», где мы учились. Хотя в английском принято говорить my university, мы не говорим our university, мы говорим my university — и это нормально. Как такая маленькая иллюстрация индивидуализма.
Это критическая вещь, и она тоже ужасно высокая — uncertainty avoidance, избегание неопределенности. Есть общества, которые стараются обставить себя всем. Правилами, процедурами, управлением, в чем-то религией. Мы таким образом избегаем неопределенности. Теперь смотрите, там есть возможность сравнить. Например, с Польшей. Заметьте, существенно меньшая дистанция власти, намного выше индивидуализм, хотя избегания неопределенности остаются достаточно высокими.
А теперь рассмотрим культуры США и Китая. Дистанция власти в Штатах существенно меньше, чем в Украине, в Китае существенно выше. Посмотрите на индивидуализм, и еще одно очень важное — посмотрите на избежание неопределенности в обеих странах: существенно меньше.
Вот где есть вещи, где глубинно, мне кажется, зашито, возможно, наше будущее чудо. Это то, что мы делаем, и это одна из причин, почему я перешел обратно с государственной службы в частную жизнь. Потому что я экономист, я могу считать свой вклад в ВВП, и когда я вижу, что он там существенно уменьшается на государственной службе, несмотря на свою якобы высокую должность.
Между прочим есть еще одна базовая вещь — производительность труда, с какой производительностью мы работаем, с какой производительностью работают наши люди, если мы есть менеджеры. И я должен сказать, что тот небольшой штат, который у нас сейчас есть, премьер-министр и президент — никак, и даже регулировка Верховной Рады никак не влияет на мое умение и наше командное умение работать. И это и есть наша производительность.
Наша задача как менеджеров, одна из — меньше ждать, что это спустится с государства, и больше поднимать собственную продуктивность, производительность своих команд.
Итак, вопрос номер два: наша культура готова к чуду? Или тяжелому труду — в зависимости, как мы отвечаем на первый вопрос. Я считаю, что нет. И это нормально. Между прочим, я не отношусь к ценностям и к менталитету как к тупику. Это работа в процессе. Итак, опять же, наша зарегулированность, наша бюрократия, наша коррупция — много вещей я выводил бы оттуда, из культуры в том числе, из нашей истории. Это, между прочим, и в теории, и это мейнстрим — path dependence, то есть то, что ты имеешь сейчас, зависит от того, каким ты путем шел — и это факт. Только я, вы потом услышите, я не отношусь к этому, что это фатализм, потому что много людей говорят: «Ну все понятно».
Третий мой пункт, соответственно, говорит, что экономической теории было бы мало. Есть хорошее определение Канта, что такое уважение: это признание суверенного права другой стороны на другую точку зрения. То есть я признаю право дирижистов/коммунистов, левых, популистов на эту точку зрения. Я с ней, как вы понимаете, уже не согласен, но я признаю их право на эту мысль, которая говорит: «Давайте выбирать стратегические приоритеты». Я имею с этой теорией как минимум две фундаментальные проблемы.
Мы это пробовали, мы с этим жили 75 лет. Между прочим, на четвертом этаже Министерства экономики есть портреты бывших министров, они заканчиваются Порошенко. То есть я не ставил своего предшественника, спасибо, что Айварас не ставил мой. Это идиотизм какой-то, но мы оставили те, что были. Почему? Потому что они заканчиваются портретами 1946 года. Тогда не было Министерства экономики. Который был орган? Госплан. Госплан выбирал стратегические приоритеты. То есть мы пробовали более жесткую версию этого, она не сработала. Я не понимаю, почему должна сработать мягче? У меня интеллектуально не складывается.
Но, кроме этого, у меня еще две проблемы. Первая — когда мы с вами сидим и думаем, что за нас выберут стратегические приоритеты. Между прочим, это не мы. Ну, потому что я знаю, кто примерно будет выбирать. Я не видел новости, что новый премьер поменял список своих советников. В списке советников Арсения Петровича Яценюка был мой друг Валерий Пятницкий, который в 2012 году решил поссориться с Австралией в ВТО (Всемирная организация торговли), потому что в Украине, видите ли, не понравилось демократическое решение демократически избранного парламента Австралии не писать бренды на упаковках табачных изделий, а рисовать картинки. То есть так, что на расстоянии трех метров ты не видишь, что это «Мальборо», ты просто говоришь: «Дайте мне рак легких». По совершенно очевидным причинам.
Так вот, Украине это решение очень не понравилось. Я знаете что слышал, там, глобальное потепление. Там, на Грушевского, 12, когда заходишь туда, создается впечатление, что все не так. По тротуару идешь — все так, все нормально, все нормальные люди. Заходишь туда — что-то ненормально. Я говорю: «Подождите. Скажите, мы начали производить табак? Почему так заинтересованы? Мы начали производить табак?». Они говорят: «Нет». Я говорю: «Мы планируем производить табак? То есть, мы заранее уже хотим увеличить свой рынок?». Вы же понимаете, это ограничивает рынок австралийский, правильно? Они говорят: «Нет». Я говорю: «А почему вы переживаете? Почему вы так заботитесь?». Они говорят: «Павел Михайлович, там еще три страны». Я тогда говорю: «Фух, хорошо». Наивно я подумал, что это три страны, в которых находятся штаб-квартиры глобальных табачных компаний — Штаты, Британия, Япония. Они говорят: «Нет-нет-нет, Гондурас, Доминиканская Республика, Индонезия». Я говорю: «Нет, нету проблем. Они табак производят?». Они производят табак, они борются за австралийский рынок — нет вопросов. Мы что там делаем? «Мы тренируем наших юристов», — был ответ.
Этот человек физически лично выбирал стратегический приоритет Украины, и он его выбрал — это была глобальная табачная отрасль. То есть, если вы вдруг подумаете, что это будет ваша отрасль, то нет проблем, просто поговорите с ним, хорошо? Я думаю, там можно влиять с того, что я немножко знаю. Я в свою очередь говорю: «Друзья, у меня одна просьба: пожалуйста, не выбирайте образование. Я член наблюдательного совета одного из крупнейших банков в Украине. Не выбирайте банковскую сферу как ваши приоритеты, умоляю вас, не лезьте туда, потому что вы уже влезли в деревообработку».
Вы знаете, что Украина запретила экспорт древесины, но разрешила экспорт дров? Уезжайте в Закарпатскую область — и вы увидите все эти фуры, которые везут теперь дрова. Они выглядят так же. Они все равно едут в том же направлении. Это кто-то дальше выбирает нам стратегические приоритеты.
И поэтому я гораздо больше согласен с Фукуямой, который говорит: «Не расширяйте функции государства, пока вы не укрепили ее институционально, потому что иначе это расширение — выбор стратегических приоритетов — это расширение функций государства приводит к одному и тому же». И он не говорил об Украине. Он мог говорить о той же самой Кении или о чем-то другом. Он говорил: «Оно заканчивается одним. Оно заканчивается коррупцией». Это моя первая проблема, кроме нулевой, что оно все равно заканчивается коррупцией, этот дирижизм весь.
А вторая проблема — и здесь я спокоен, просто в стране на это нет денег и не будет, просто в стране физически нет денег на стратегические приоритеты, это факт. Осталось бы на пенсии, как минимум, и там с пенсиями проблема, и мы это знаем. То есть это не будет работать, как бы не красиво, популистски не звучало. Мы имеем таким образом этот левый фланг — дирижизм. С правого фланга у нас либертарианство.
Если бы я был в Штатах, если бы я был в Британии, если бы я был, наверное, еще даже в Северной Европе, я, наверное, был бы либертарианцем. В Украине я не боюсь давать полную свободу. Полная экономическая свобода в Украине должна быть, вопросов нет. Только на этом не закончится. Потому что, давайте возьмем другую отрасль. Это наша отрасль, я уже о ней только что вспоминал — магистерские программы, например, из публичного администрирования. Я с удивлением для себя, с большим удивлением для себя узнал, что в 45-миллионной стране на 25 году независимости мы оказались единственной живой программой из публичного администрирования в стране. Две сноски: есть магистерские программы по государственному управлению в Академии государственного управления. Есть программа в Киево-Могилянской академии.
Полторы программы есть, хорошо? Таких программ во Львове должно быть десять. Почему? Потому что есть 17 вузов из того, что я помню. В Соединенных Штатах, в Британии каждый университет имеет бизнес-школу, каждый университет имеет программу государственного или публичного администрирования. В Киеве должно быть таких программ 20. В стране должно быть таких программ пару сотен сейчас.
Скажите, Табачник не позволял делать такие программы? Квит, может, не позволял такие программы? Ну, если не позволял, то я вам скажу: он нам дал — ну, не он, Министерство нам дало лицензию, дало с Квитом. Ну, Табачник действительно не давал, так мы делали другие программы. Львовская бизнес-школа оказалась едва ли не единственной во Львове. Их опять же должен быть десяток.
То есть мне кажется, что просто либертарианства будет мало, надо делать следующий шаг. И должна быть какая-то социальная теория. В Азии, в Малайзии, в частности, это называется «социальный реинжиниринг». Если вернуться к науке, я бы оперировал, потому что это, наверное, лучшая операционализация такой, что-то очень, как наш коллега Михаил Винницкий завтра будет выступать у нас, ненамацальной вещи, к ней очень трудно прикоснуться, как культура, так? Здесь мы видим какие-то цифры, какие-то показатели, какие-то измерители — «детерминанты» они их называют. Что это значит? Надо уменьшать дистанцию власти, надо увеличивать индивидуализм, надо уменьшать избежания неопределенности. Это займет десятилетия. Польша — там эти показатели также сместились, это заняло десятилетия. Это тяжелая работа, и это нужно делать, между прочим, еще в нас, в наших предприятиях.
Кант говорит: «Человек есть слабый, и он соблазняется. И должны быть институты, которые удерживают человека от соблазна». Он же говорит, это не государство. И я это говорю: пожалуйста, не государство. Почему? И у нас государство искушенное, его надо удержать, чтобы оно этого не делало.
Я говорю: пока государство не научилось делать три вещи, не надо как минимум ожидать от него что-то другое. И эти три вещи есть, на мой взгляд: организация обороны (наверное, это важно, я не хочу это давать олигархам). Причем заметьте, я долго думал, как это определить. Легкость ведения бизнеса — два. И три (даже по третьему дебаты) — правосудие. Хотя здесь уже есть дебаты, потому что в принципе могут быть частные медиаторы и так далее.
Заметьте: я туда не включаю образование, потому что, например, я здоровый и, я бы сказал, еще молодой человек, почему государство должно мне давать образование? Оно, между прочим, и так мне дало, я и так ему должен. Это еще были куски социалистического государства. Мои дети учатся в частной школе, это мы вылетаем в 80% нашего семейного бюджета, но я знаю — это моя ответственность. Теперь дальше. Охрана здоровья. Почему государство должно охранять мое здоровье? Страховочка, дружище, как минимум. Частная медицина. Лучше страховочка поэтому. Пенсия. Почему государство мне должно платить пенсию? Еще раз. Я был молодым здоровым человеком, я зарабатывал деньги. Почему государство, с какой радости государство должно мне платить пенсию, а не я сам себе со своих сбережений? Понимаете? И поскольку мы растянули это государство и так на все эти и еще много других функций — культура и многие другие — она просто любое государство не сможет этого сделать, я уже не говорю, там, относительно слабое все еще украинское государство. Мы просто от него желаем слишком много.
Я поэтому и говорю: давайте, научитесь делать эти три вещи. Научитесь — и дальше можно растягивать. Но пока вы не научились, опять же, можно даже стратегические приоритеты выбирать. Сингапур сначала вычистил коррупцию, потом поднял зарплаты, потом привлек лучших профессионалов в мире, потом выбирал стратегические приоритеты, а не все наоборот.
Итак, Брукс (Дэвид Брукс — колумнист NYT) пишет, Адам Смит — классная вещь, но более релевантна для 1980-1990-х годов. Сейчас он говорит о Дюркгейме. Тот из вас, кто проходил курсы по социологии, знает, что это один из китов социологии, который говорит, на секундочку, что общество не является механистическим, общество есть органическое, и, конечно, к нему надо относиться как к организму. И смотрите, это касается не только Украины, потому что очевидно, что при этом переходе мы уже имеем достаточно большое количество людей бедных, мы имеем другие социальные проблемы, о которых я скажу, и должны, и мы их решали. Мы брали, не все решили, но общество принимало на себя решение этих проблем, в том числе, между прочим, не столько, хотя даже организация обороны, обеспечения обороноспособности.
И это меня выводит на четвертое мнение. У меня еще четвертая и пятая остаются, и они будут короче. Смотрите: мне очень нравилась и нравится фраза, Билл Клинтон ее сказал в своей, кажется, инаугурационной речи: «Нет ничего такого плохого с Америкой, что не может быть вылечено тем, что есть хорошо с Америкой».
Мне кажется, у нас масса проблем. Да, у нас коррупция, другие социальные бедствия и искушения, о которых я упоминал, с которыми мы не можем пока справиться. Я думаю, что фундаментально, несмотря на все болезни, на культуру, которые надо менять, на социальный инжиниринг, который надо делать, мне кажется, что это здоровая в целом, глубинно здоровая нация, потому что иначе она бы не выжила. И это меня делает оптимистом, в конце концов.
У Стива Джобса была целая теория, он это называл reality distortion — искажение реальности. Это то, что нужно нам.
1965 год, Южная Корея, о которой я тут несколько раз упоминал, была беднее чем Танзания. ВВП Южной Кореи в 1965 году было 170 долларов не на месяц и не на неделю — на год! — после войны. Это пример reality distortion. Но еще раз — это не чудо, оно не упало сверху. Я знаю, как они работают, я работал вместе с ними три года. Радислав Сикорский, бывший министр обороны, позднее — министр иностранных дел Польши, сказал: «Мы готовы были есть траву, чтобы вступить в Евросоюз или в НАТО». Это reality distortion. И они вступили в Евросоюз и в НАТО.
Это все равно, это для других будет выглядеть чудом, нам просто надо тяжким трудом, трудом физическим, умственным трудом, трудом творческим, трудом духовным, потому что, между прочим, что такое есть мечта? Очень хорошее есть определение видения. Образ — это проекция твоей воли. Если ты в стране видишь только минусы, и тебе кажется, что все плохо и тут ничего не будет, ты лишь проецируешь свою волю. Правительство — часть истории, наверное, не главное. Важное, но не главное. Способны ли мы? Способны ли мы своим трудом — физическим, интеллектуальным, духовным, творческим — сделать это чудо, о котором говорили в названии моей лекции.