Украинцы три года назад продемонстрировали то, что проплатить невозможно в принципе, пишет в своем блоге редактор отдела История журнала «НВ» Олег Шама.
К началу 1940 года в окрестностях Лондона открылись сразу несколько психиатрических клиник. Город был беззащитен перед авианалетами. Даже при самой мощной ПВО бомбардировок избежать было невозможно. Уинстон Черчилль говорил, что для врага Лондон — «самая заманчивая цель в мире, своего рода огромная откормленная корова, привязанная для приманивания хищников».
Военное руководство страны предполагало, что массированные налеты унесут по меньшей мере 600 тыс. жизней, оставят 1,2 млн раненых и главное – посеют массовую панику на улицах. Люди откажутся ходить на работу. Промышленное производство встанет. Армия окажется бесполезной, поскольку будет занята наведением порядка среди впавшего в панику гражданского населения. Собственно, для этого и были приготовлены психлечебницы с персоналом и всем необходимым. Ожидалось неимоверное количество пациентов – ведь лондонцы прежде ни с чем подобным не сталкивались, и их нервная система просто не выдержит таких потрясений.
Ожидания авианалетов оправдались.
В начале сентября 1940-го группа самолетов люфтваффе сбилась с курса и по ошибке сбросила бомбы на Лондон. Британцы тут же ответили авиаударом по Берлину. Это разозлило Гитлера, и он приказал стереть британскую столицу с лица земли. В сентябре-октябре того года Лондон и другие города бомбили ежедневно по несколько раз. Потом с перерывами до мая 1941-го.
Однако лондонцы проявили себя вопреки всем прогнозам и приготовлениям. Они вывезли из города всех детей, которых расселили в сельской местности до конца войны. Уехала какая-то часть женского населения. Но остальные жители не тронулись с мест даже во время самых жестоких налетов. Более того, в Лондон постоянно прибывали добровольцы из провинции – в первую очередь врачи, медсестры и, в основном, просто рабочие для ликвидации пожаров и расчистки руин.
Тогда 6 тыс. пожарных были приняты на постоянное жалование и еще 13 тыс. добровольцев были все время на подхвате, когда разрушения были особо сильными. Работа в офисах не прекращалась, часто сверхурочно. И никто не просил повышения зарплаты. Не было ни одного даже намека на забастовку.
Оказалось, что психиатрические клиники построили зря. За время войны в них никто не обратился, и их использовали как обычные госпитали.
Канадский социолог Малькольм Глэдуэлл в книге «Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов» цитирует одного британского психиатра, жившего в начале войны в Лондоне:
«В октябре 1940 года мне довелось проезжать по юго-восточной части города сразу после серии ударов по этому району. Приблизительно каждые сто ярдов виднелась воронка от бомбы или руины здания, когда-то бывшего домом или магазином. Завыла сирена предупреждения, и я принялся озираться, пытаясь понять, что происходит. Монахиня схватила за руку шедшего подле нее ребенка и ускорила шаг. Казалось, мы с ней единственные, кто услышал сирену. Мальчишки продолжали играть на тротуаре, покупатели спешили в магазины, полицейский регулировал поток машин с величественной неторопливостью, а велосипедисты носились, презрев смерть и правила дорожного движения. Никто, насколько я видел, даже не взглянул на небо».
А вот отрывок из дневника молодой женщины, чей дом был разрушен прогремевшим рядом взрывом:
«Я лежала, испытывая неописуемое счастье и торжество. «Меня бомбили!» Я продолжала повторять эти слова раз за разом, пытаясь примерить фразу, словно новое платье. «Меня бомбили! Меня бомбили! Меня!» Ужасно так говорить, когда столько людей погибло и пострадало, но за всю свою жизнь я не испытывала такого безграничного и абсолютного счастья».
Американский журналист Эрни Пайл, живший в Лондоне во время налетов, писал:
«Вой сирен предупреждал о приближающейся воздушной атаке. Через полчаса после начала огня я взял с собой пару друзей, и мы вышли на затемненный балкон, откуда нашему взору открывалась треть всего Лондона. Как только мы вышли на балкон, огромное внутреннее волнение овладело нами. В нем не было ни страха, ни ужаса, только трепет».
До конца весны 1941-го люфтваффе совершили 57 налетов на Лондон. Погибли около 40 тыс. жителей и 46 тыс. были ранены. Было разрушено около миллиона домов. Но это не посеяло ожидаемой паники, а лишь укрепило боевой дух.
Поначалу феномен лондонцев объясняли известной особенностью британцев – холодное самообладание. Но такую же реакцию во время войны продемонстрировали жители других городов. И не только британских.
Глэдуэл предлагает посмотреть на это явление глазами своего соотечественника, психиатра Джона Маккерди. Он заметил: «Мы не просто подвержены страху, мы также предрасположены бояться страха, и преодоление страха вызывает возбуждение… Контраст между прежними мрачными предчувствиями и испытываемыми в настоящий момент облегчением и ощущением безопасности культивирует уверенность, которая и есть проявление храбрости».
Как бы там ни было, агрессоры тогда замахнулись на саму природу человека. Если хотите, на некую ее божественную константу.
О лондонцах всякий раз вспоминается, когда слышишь о проплаченном Майдане. Я не говорю о том, что всяческие толстосумы, каждый со своими соображениями, давали деньги на революцию. Недавно Инна Богословская в одной телепрограмме сказала, что даже регионал Юрий Бойко что-то там перечислял для Майдана.
Никто толком не объясняет другое: как могли вооруженные деревянными щитами и палками люди идти против снайперов? Ведь у них на глазах от пуль замертво падали их товарищи?
В самую трудную ночь с 18 на 19 февраля, когда убитых и раненых было больше всего, и об этом постоянно сообщалось в СМИ, восставшими, казалось, овладела эйфория. Обычные люди бежали с Михайловской площади навстречу мчавшимся скорым с убитыми – защищать баррикады.
Я видел, как в ворота монастыря вносили тела, а навстречу выходили молодые люди и о чем-то громко шутили.
Вот тогда тоже еще не свергнутая власть не учла природы человека. Коллективное ощущение врага стало одним из условий преодоления страха. А ведь окружение тогдашнего президента повело себя как оккупанты. На Майдане тогда невозможно было посеять панику. Так же как невозможно было предлагать людям зарплату за отражение атак Беркута. Они преодолели страх и, главное, ожидание страха. И кто сколько давал денег на полевую кухню или медикаменты – это было уже десятое дело.
Не знаю, было ли понятно это главным ораторам и условным «лидерам» Майдана. Задумываются ли они об этом, сидя в правительственных креслах? Ведь их решения и действия все чаще напоминают оккупационные. А украинцы три года назад показали, как с этим бороться. И проплатить это невозможно в принципе.