Здесь мы приводим выдержки из недавнего интервью Михаила Ходорковского, которое он дал чешскому изданию Respekt.
— Является ли современная Россия диктатурой?
— Сегодня еще нет, но она идет в этом направлении. Это авторитарный режим, стремящийся к тоталитаризму. Очень важно, чтобы люди, которые будут участвовать в изменениях конституционной системы, не баллотировались на политические и руководящие посты.
— Почему?
— Потому что искушение готовить эти изменения с оглядкой на свою собственную выгоду бывает слишком сильным.
— Не слишком ли это утопичная идея — хотеть, чтобы авторы конституционной трансформации не участвовали в ее претворении в жизнь?
— Понимаете, в России есть долгая и опасная традиция одностороннего использования силы. Да, для перехода к новой конституционной системе точно понадобится некая временная власть, включая участие тех, кто участвовал в конституционных изменениях.
— Итак, недавно вы основали «Открытую Россию», и сейчас мы говорим о смене системы, хотя до сих пор никаких изменений видно не было. Как на вашей родине отреагировали на это движение? Уверены ли вы в том, что найдете достаточно людей, с которыми вы будете готовить эти изменения?
— Я вижу интерес, хотя, конечно, он еще не носит массового характера: мы говорим скорее о десятках тысяч людей. И я также ощущаю большой интерес со стороны власти.
— А как он проявляется?
— Мы организовали видеоконференции в восьми российских городах, и их участников впоследствии допрашивала российская спецслужба ФСБ.
— Вы сказали, что гражданские движения должны использовать новые формы сопротивления. Одним из них, вероятно, является организация людей через интернет. Не может ли Путин его заблокировать?
— Может и да, хотя я думаю, что пока для него это слишком. Новые формы организации не должны иметь структуру политических партий, потому что ситуация в современной России этому не благоприятствует. Лучше — дискуссии внутри всей этой структуры и решения на горизонтальном уровне, которые постепенно сходятся к центру.
— Вы говорите об этих целях и с российской политической оппозицией?
— Да, они на меня рассчитывают так же, как и я рассчитываю на них.
— То есть, если я правильно понимаю, вы хотите создать масштабное движение людей, объединенных общим демократическим образом мышления, чтобы, когда придет время, это движение было готово изменить режим?
— Да.
— Вы сказали, что европейские и американские санкции не являются хорошим инструментом политики в отношении России. Почему?
— У санкций должно быть две функции: создать экономическое давление и занять моральную позицию. Первое имеет смысл тогда, когда режим теряет популярность, но все мы сегодня — свидетели противоположного эффекта: режим Путина, в том числе благодаря санкциям, очень популярен.
— Что вы тогда предлагаете?
— Нельзя наказывать Россию как таковую, потому что люди скажут, что это наказание за их независимую позицию — вне зависимости от того, что мы думаем об этой позиции. Россияне скажут, что их наказывают как народ, поэтому они должны объединиться. И что Запад слишком слаб, чтобы на самом деле их наказать. Но есть и другая возможность. Запад говорит, что у него — свои ценности, и одной из них является неприятие кражи, пусть даже это обкрадывание собственных граждан. И еще хуже, когда это обкрадывание происходит во имя военных побед над другими странами. И это как раз случай России. Те, кто обкрадывают Россию, маскируют это тем, что ввязываются в военные приключения и тем самым повышают свой рейтинг. Запад должен дать ясно понять, что с людьми, которые это делают, он не хочет иметь ничего общего — так же, как и с организациями, которые были созданы с этой целью.
— Но Запад как раз в первом пакете стремился именно к этому: наказать узкий круг людей вокруг Путина, запретив им въезд в ЕС и заморозив их счета на Западе.
— Есть такой русский анекдот: перед магазином на табличке написано, что пива нет. Приходит покупатель и просит пива у продавца, а тот ему говорит, что нет, и что все написано на табличке. Покупатель отвечает: «Я знаю, что пива нет, но обязательно этой надписью кричать об этом на весь мир?» То есть, все является вопросом интерпретации. И Запад навязал русским интерпретацию, что он их карает за их независимую позицию на международной сцене.
— Тем самым вы хотите сказать, что Запад должен был вводить санкции втихую, чтобы обычные россияне об этом не знали?
— Если Запад хотел ввести на самом деле действенные санкции, то ему следовало сосредоточиться на счетах и деньгах людей и российских фирм, которые работают на Западе, и целью которых является отмывание денег. При этом не следовало заявлять, что смысл санкций — наказать Россию как таковую. Например, можно было нацелиться на виллу ближайшего друга Путина господина Ротенберга в Италии и заявить, что нет уверенности в том, что ее построили на легальные доходы. Ведь все мы слышали, что деньги шли из бюджета Олимпиады в Сочи. Западные законы позволяют временно арестовать имущество, пока идет расследование относительно его происхождения.
— Почему же, как вы считаете, Запад этого не делает? Потому что он подкуплен русскими деньгами?
— Да, боюсь, что Запад подкуплен русскими деньгами, и многие политики прямо или косвенно заинтересованы в том, чтобы идти навстречу России, и я думаю, что для Европы это очень опасно.
— То есть, более эффективно было бы посягнуть на российские деньги, чтобы режим Путина не мог им подкупать Запад?
— Запад должен жить ценностями, о которых заявляет. В обычной жизни, когда вы знаете, что кто-то лжет и ведет себя неподобающе, вы не подадите ему руки. Или если вы знаете, что кто-то украл деньги, то от него вы их не возьмете — они грязные. Запад должен делать то же самое.
— Нынешняя форма санкций, однако, на Западе также рассматривается как вопрос морального отношения, и тот, кто высказывается против них, как, скажем, чешский президент, выглядит как тот, кто помогает режиму Путина. Что вы об этом думаете?
— Факт в том, что люди теряют способность видеть вещи в комплексе.
— Я часто говорю это.
Европа не должна быть такой, по-глупому жадной: она должна помочь стабилизировать украинскую экономику. Это был бы самый большой удар по режиму Путина.