— Как вас правильно называть? — Спрашиваю. — Сартановцы?
— Сартанцы, — отвечает местный музыкант. — Почти как спартанцы.
Они здесь все, почти как спартанцы, поскольку Сартана — поселение все-таки греческое. В местной музыкальной школе директор с гордостью показывает классы — класс фортепиано, класс вокала, класс бузуки. Бузуки — греческий инструмент, они получили несколько штук с исторической родины и самостоятельно освоили. Показав классы и познакомив с детьми, директор заводит в музей. Стены музея увешаны грамотами и дипломами — школа действительно серьезная. Отдельно висят портреты педагогов. В глаза бросается подпись под одним из портретов — Церцея Анатолий Васильевич, кочегар (в оригинале «истопник»), ниже его характеристика — ответственный, инициативный. Ну, еще бы, думаю, не быть инициативным с такой фамилией. Завершается экскурсия в актовом зале. Ансамбль из местных преподавателей выполняет несколько греческих эстрадных композиций. Бузуки тоже на сцене. Хотя рулит всем барабанщик — старшего возраста, очень харизматичный, издалека чем-то похож на барабанщика роллингов. После выступления благодарим друг друга — мы их, они нас. Не забывайте нас, — говорят сартанцы. Вас забудешь, — отвечаем. В коридоре школы — рисунки учеников, несколько портретов Шевченко. Сбоку указатель — «Выход в бомбоубежище».
Позже, в зале дома культуры, на выступлении сидят преимущественно военные. По помещению все время сухо прокатывается кашель — сказывается военная служба на зимнем воздухе. Солдаты внимательны, сидят, слушают, держа в руках оружие. Дети ведут себя более раскованно, но заметно, что и те и другие не так часто бывают на концертах. Военные просят петь о любви. Дети, между прочим, тоже. Перед этим Сартану обстреливали. Сейчас фронт отодвинулся, здесь спокойно. Греки, — объяснял нам Костя, активист, когда мы сюда ехали, — в общем, настроены по-разному. Но не слишком лояльно. А чего хотят? — Спрашиваю. Мира хотят, — объясняет Костя. — Это если в общих чертах.
В общих чертах мира хотят все. Мама Кости осталась в Донецке. Когда он к ней звонит, говорит, что у них все в порядке, все хорошо, все есть. При этом утверждает, будто все пенсионеры жалеют, что ходили на «днровский» референдум. Как-то у нее это сочетается. И у многих это сочетается — любовь к миру и неприязнь к военным, которые этот мир обеспечивают, или зависимость от государства и полное игнорирование этого государства. Сплошные парадоксы и разрывы шаблонов. Похоже, здесь никто не ждал, что придется делать выбор, что в целом придется определяться, разбираться в себе, принимать решения, от чего-то отказываться, идти на какие-то компромиссы. Никто не любит отказываться, никто не любит компромиссов. Все хотят, чтобы на компромиссы шли с ними, чтобы отказывались в их пользу. Однако жизнь имеет свои планы на нас, свое понимание того, насколько мы все смешны в нашем стремлении диктовать условия и определять правила.
— У нас, греков, — рассказывает директор школы, — меньше двухсот гостей на свадьбу не приглашают. А сами свадьбы менее двух дней не празднуются. Даже если у человека нет денег — она займет, а гостей пригласит. Мы, — говорит, — греки, знаем себе цену. В конце концов, — добавляет, — как и вы, украинцы.
Он это так уважительно и естественно разделяет — мы, вы. И о коллегах своих говорит уважительно. Предлагает дальше дружить, приезжать еще, после войны.
Очень хочется вернуться в Сартаны. После войны, при других обстоятельствах. Попасть на их праздники, побывать гостем на их свадьбе. Убедиться, что у них все в порядке, что дети продолжают жить с родителями, что в школах больше нет бомбоубежищ. А главное — познакомиться с Церцея Анатолием Васильевичем. Ответственным и инициативным.
Сергей Жадан, поэт, прозаик